Студента Ершова приметил Плетнёв, помог опубликовать сказку, ввёл в пушкинский круг. Когда Пётр Павлович написал «Конька» – ему было восемнадцать-девятнадцать.
Небогатый сибирский дворянин приехал в Петербург учиться и на скучных лекциях по юриспруденции вспоминал сказки, к которым с детства был цепко внимателен. Поэтическая речь лилась свободно, рифмовал он лихо – и в лучших журналах пушкинского золотого века русской литературы появились его стихи.
Ершов в те времена не способен был понимать Пушкина, общаться на равных, обмениваясь намёками и остротами. Он то робел, то настораживался. Сохранились ершовские воспоминания:
«Я бывал у него, если вытащат к нему. Я был страшно обидчив. Мне всё казалось, что надо мной он смеётся, например: раз я сказал, что предпочитаю свою родину (для жительства). Он и говорит: «Да вам нельзя не любить Сибири – во-первых, это ваша родина, во-вторых, – это страна умных людей». Мне показалось, что он смеётся. Потом уже я понял, что он о декабристах напоминает».
Пушкин, по-видимому, начертал первые четыре строки поэмы:
За горами, за лесами,
За широкими морями,
Против неба — на земле
Жил старик в одном селе.
В 1850-е годы Ершов подправил поэму, когда готовил её к очередному изданию после многолетнего запрета. Принято считать, что подпортил, ввёл искусственные просторечия. Новый вариант стал каноническим, его с тех пор переиздают регулярно.
Некоторые нововведения 1856-го косноязычны, попадаются и удачи. Но правка в третьей строке, кажется, принципиальная. Он не побоялся изменить пушкинскую редакцию: «Не на небе – на земле». Оно и звучит по-земному, и для Ершова многозначительно. Небожителем он не стал, над неурядицами не возвысился, но сохранил своё, нутряное, земное.
В сказке есть и не слишком глубоко зашифрованный автограф автора – рассказ о лихом Ерше. Таким Пётр Павлович был смолоду:
Только ёрш один из нас
Совершил бы твой приказ:
Он по всем морям гуляет,
Так уж, верно, перстень знает…
Игру с фамилией автора разгадывают даже дети. Таким вертлявым Ершом он был в молодые годы, пока уход близких, любимых людей не вогнал поэта в состояние «страшной хандры». Вспоминается тут и старорусская повесть о Ерше Ершовиче – «о щетине и ябеднике, о воре и разбойнике, о лихом человеке, как с ним тягалися рыбы лещ да головль».
Герои Ершова – не пейзане с фарфоровых тарелок. Он показывает крестьян, которые думают о выплате оброка, трудятся, ловчат. Мужик у Ершова посрамил царя – эдакого комического деспота. Иванушку читатели (в первую очередь – дети) сразу встречают как родного. Нет сомнений, что он выражает одну из граней «русской мечты».
Кадр из советского мультфильма
У этой мечты есть ниспровергатели. Вот, мол, какой ленивый народишко: в героях у него Дураки и Емели, которые за здорово живешь получают богатство и полцарства. Ну, во-первых, похожие герои есть в любом фольклоре – например, у немцев с их «протестантской этикой».
Но главное – приглядимся, почему Иванушка побеждает. Почему волшебный помощник верен Ивану Дураку? Не просто так Иванушке привалило счастье. Кобылица награждает его за честность и простодушие! Даже дети понимают, что Ивана называют дураком со злости, а автор повторяет с иронией. А он добрее и честнее других. Он по-настоящему сдружился с Горбунком.
Образ Конька тоже таинственен. Внешне – не из красавцев. Смешной недомерок, а оказался способным на чудеса. Урок!
Ершовская поэтическая речь легко переваривает прибаутки – без погони за оригинальными рифмами и плавной напевностью. В Горбунке нет пушкинского романтизма, сказочная фантастика преподносится запросто – как в пересудах на завалинке. Когда в сказке есть простодушие и непринуждённость – это полдела. Необходима соль, чтобы строки оставались в памяти, становились крылатыми. И многие репризы Горбунка мы помним с детства:
Царь велел себя раздеть,
Два раза перекрестился, —
Бух в котёл – и там сварился!
В простонародном духе к тому времени писали многие: и Радищев, и Каразмин, и Мерзляков. Но у Ершова совсем не было натужной литературности, прихотливые и поэтичные деревенские обороты льются свободно.
Пушкину приписывают высказывание: «Ершов владеет стихом точно своим крепостным мужиком». Сразу и не определишь, что эту сказку писал дворянин из непоротого франкоговорящего поколения. Сам Ершов упрямо повторял, что только обработал и записал народную сказку.
Правда, Белинский невысоко оценил мастерство сказочника: он не любил стилизации фольклора, считал, что и у самого Пушкина непременно «из-за зипуна виднеется фрак». Ершовскую сказку он наградил таким вердиктом:
«Не имеет не только никакого художественного достоинства, но даже и достоинства забавного фарса. Говорят, что г. Ершов — молодой человек с талантом; не думаю, ибо истинный талант начинает не с попыток и подделок, а с созданий, часто нелепых и чудовищных, но всегда пламенных и, в особенности, свободных от всякой стеснительной системы или заранее предположенной цели».
Недооценил. Не разглядел Виссарион и столь ценимого им демократизма: Ершов не терпел сословного снобизма, сатирический образ родовитого спальника тому порука.
В 1843-м году «слишком чопорная» цензура запрещает сказку. Нового переиздания пришлось ждать долго: тринадцать лет. Слава «Конька» от этого только выросла, хотя иногда казалось, что его подзабывают.
А крамольного в Горбунке и впрямь немало. Там можно разглядеть и намёки на декабристов, и язвительные упрёки императору, который, как «кит державный» всех держит в глотке. Да и царь у Ершова получился не слишком умный, зато вероломный и сластолюбивый, да ещё и скорый на жестокую расправу («Прикажу тебя пытать, по кусочкам разрывать…»). В 1840-е так представлять монархов не дозволялось. Но острые подтексты придают азарта автору, без них и сказка — не сказка.
Много лет он мечтал повторить успех «Конька». И замысел был – да не простой, а грандиозный, в десяти томах и в ста песнях. И подступы – в течение пятнадцати лет. Но… так мы и не получили «Ивана Царевича». От грандиозного прожекта остались небольшие отрывки – прежде всего, зачин первой сказки. Снова зазвучали пушкинские мотивы на ершовский лад:
Рано утром под окном,
Подпершися локотком,
Дочка царская сидела,
Вдаль задумчиво глядела;
И порою, как алмаз,
Слезка капала из глаз.
А пред ней ширинкой чудной
Луг пестрелся изумрудный,
А по лугу ручеёк
Серебристой лентой тёк.
Он решил начать с сюжета о царевне Несмеяне. Можно догадываться, что бы наворотил в этой пространной сказке Иван Царевич. Увы, не состоялось.
Ершов недолго прожил в столице, его тянуло на родину. В Тобольске он преподавал, а затем и директорствовал в гимназии. Любимым учеником Ершова стал Дмитрий Менделеев. Позже он доверял ему даже судьбу переизданий «Горбунка».
А что, кроме той – первой – сказки осталось от Ершова? Некоторые его стихи стали народными песнями. Кроме Конька, заслуживает внимания сибирская поэма «Сузге» и «драматический анекдот в двух частях» «Суворов и станционный смотритель». Немного, если учитывать ранний успех. Такая неплодовитость даёт повод к спорам по поводу авторства «Конька Горбунка».
Памятник П.П. Ершову в Тобольске
Он тяжко переживал уход любимых людей, об этом рассказывал и в стихах:
Я счастлив был. Любовь вплела
В венок мой нити золотые,
И жизнь с поэзией слила
Свои движения живые.
Но вдруг вокруг меня завыла
Напастей буря, и с чела
Венок прекрасный сорвала
И цвет за цветом разронила.
Все, что любил, я схоронил
Во мраке двух родных могил…
Невесёлая судьбина. Но Конёк, отпущенный на волю, всё ещё скачет. А скольких художников вдохновил! Одно удовольствие рассматривать иллюстрации к сказке Ершова.