Саша Прамзина и Александр Мизев встречаются уже два года, живут в Москве, на Чистых прудах. Саше 23 года, она окончила МАРХИ, работает в архитектурном бюро со своими друзьями. Александру 27 лет. Он окончил ГИТИС, сейчас играет в Ленкоме и снимается в кино. В свободное время они встречаются с друзьями в баре «Дом культур», ходят в кино и на спектакли.
Саша и Саша на несколько лет старше меня, я познакомилась с ними на встрече молодежного клуба в храме Троицы в Хохлах. Мне захотелось поговорить с ними о Церкви, о вере, о том, зачем мы исповедуемся и причащаемся. Тем более, что из моих друзей и однокурсников этого не делает никто.
Саша и Александр
Из режима вылетаем
– Расскажите, как вы познакомились?
Александр: Я увидел Сашу возле кинотеатра «Иллюзион», взял у нее номер телефона, пригласил на баскетбольную площадку, где играл с ребятами. Она пришла, но мы разминулись, а вечером не брала трубку. Я подумал: «Какая вредная, не больно-то и хотелось» – и больше не звонил. А спустя полгода пошел на спектакль в театре «Практика» и увидел симпатичную девчонку в гардеробе. Стоит, улыбается. Этой девчонкой оказалась Саша. Пригласил ее в кафе. Спустя 15 минут я говорю: «Ты знаешь, что у меня уже есть твой номер телефона?»
Саша: А я как будто в первый раз на человека смотрю! Ну в общем, мы два раза познакомились в разных местах.
– Ничего себе! Я думала, все уже давно в «Тиндер» перешли. Я со своим другом там познакомилась. Как вообще вера сочетается с современным стилем жизни?
Саша: В современной жизни вера помогает ориентироваться, подсказывает, что хорошо, а что плохо. Ведь жизнь предлагает массу всяких интересных на первый взгляд вещей, которые так и хочется попробовать.
Александр: Пока я своими силами могу ответить на какие-то вопросы, и ответы совпадают с моим нравственным чувством, я принимаю решение сам. Господь и все христианство есть любовь. Если мое действие продиктовано любовью, то я его совершаю. К каким-то христианским догматам я обращаюсь, когда мои человеческие ресурсы истощены. Бывало, открывал Евангелие и выискивал определенные строки.
Одно время я очень много путешествовал и в некоторых американских отелях видел книжки со списком вопросов и ответами на них из Библии. На главной странице указан перечень жизненных ситуаций. Например, «Что делать, если тебе грустно»; «Что делать, если ты потерял цель в жизни». Ты выбираешь нужную, открываешь указанную страницу и получаешь ответ на свой вопрос. Очень удобно! (смеется)
– У человека есть его внутреннее нравственное чувство, есть Евангелие, и в общем этого достаточно. Зачем ходить на литургию?
Александр: Я «непостоянный» верующий. Бывает время, когда есть желание себя обуздывать, посещать церковь в субботу-воскресенье, исповедоваться, причащаться, вести правильный образ жизни. Но бывают недели, дни и месяцы, когда я из этого режима вылетаю полностью.
Саша: Воскресная литургия – центр нашей церковной жизни. Есть Бог, есть литургия. Если я ее пропускаю, мне потом неприятно. Вот проспала одно воскресенье – и весь день насмарку. А тут еще друзья звонят, спрашивают: «Как дела, что не пришла?» И внутри все немножко сжимается. Наверное, воскресная литургия – это уже привычка.
– Вы в Церкви с детства?
Саша: У меня есть подруга, с которой мы познакомились в школе, она рассказывала мне про христианскую жизнь, и я решила, что тоже хочу ходить в церковь. Мне было 14 лет. Первые года два-три я не понимала ни что происходит на литургии, ни как читать молитвы, но почему-то на службу хотелось. Потом слух начал привыкать, я начала читать, узнавать. У меня был период, когда я читала молитвы только по канонам. А потом стало понятно, что молитва – в первую очередь от себя. И тогда появилось совсем другое отношение к ней. Она стала не рутиной, а осмысленным действием.
Александр: А я в детстве ходил в церковь с бабушкой, иногда с родителями. Потом все реже. Но последние два года хожу более-менее регулярно.
Часто хочется сказать Богу «спасибо» за все хорошее, что со мной случается. А как я могу отблагодарить? Прийти и послужить немножко, потратить несколько часов.
Бывает, на литургии я чувствую себя отстраненно. Злюсь на себя: что я здесь делаю? Ведь Бог – это такая абсолютная искренность, честность, открытость, а я в себе этого сейчас не ощущаю. В такие моменты очень плохо.
Саша: Со мной такое тоже случается, но тут важна дисциплина. В жизни происходит куча всего интересного, зачем в храм на службу ходить. Но заставишь себя раз-другой, и становится легче. И искренность появляется, и сердце открывается. Аппетит приходит во время еды. Но в последнее время я что-то расслабилась.
– А на исповедь ходите? Лично я давно не ходила, потому что это похоже на механическое действие: скажешь, какая ты плохая, тому позавидовала, этого обидела. Тебя отпустят с миром; потом причастие. После исповеди и причастия всегда становится легко на душе. Но нет ли в этом чего-то слишком простого и обычного? До сих пор не могу разрешить для себя этот вопрос.
Саша: Я иногда думаю, что недостойна ни исповеди, ни причастия, потому что повторяю свои грехи. Но не надо так думать.
Александр: Чтобы не повторять что-то, я стараюсь «накопить» раскаяние. Можно, конечно, приходить каждую неделю. Но кто-то вообще исповедуется один раз в год и считает это правильным для себя.
– А если не чувствуешь раскаяния?
Саша: Значит, не хочешь его почувствовать. Это ведь тоже надо захотеть. Так ждешь этого благодатного состояния и думаешь: ну надо себя заставить, подготовиться и прийти. И приходишь – со всем страхом, со всем трепетом, при этом открыто нести себя Богу через священника. После такой исповеди чувствуешь себя по-настоящему очищенным. В этом весь смысл, мне кажется.
– У меня была в детстве подружка, я с ней и с ее мамой ходила в церковь. Было очень хорошо. А потом я начала задавать себе вопросы: почему я православная, почему решила, что Бог действительно есть… И мне стало гораздо сложнее сердцем чувствовать и понимать. У вас так бывает?
Саша: У меня не получается помыслить, что Бога нет. В детстве с бабушкиной подачи у меня была очень «детская», абсолютная вера. Я сохранила ее и сейчас. Бывает, я обращаюсь с просьбой, и все происходит. С моими друзьями так же. Я знаю их просьбы, которые исполнялись. Вот так вера подкрепляется каждый день. Но чудо происходит благодаря общению с Богом, мне кажется. Ты же, когда просишь, с Ним общаешься.
Александр: Я завидую и Саше, и людям, чья вера непоколебима. Это здорово, и с этим легче жить. Я, например, задавал себе вопрос, почему я не католик? И ответил себе, что пути к Богу могут быть разными. Так сложилось, что я родился там, где принято православие. Мы с тобой разговариваем на русском языке, нам с тобой привычнее церковнославянская традиция. Разные пути ведут к одной и той же цели.
– Вы боитесь кого-то смутить своей верой? Скажем, я боюсь летать в самолетах. Когда он отрывается от земли, я читаю «Отче наш» и крещусь. Но при этом я стараюсь, чтобы это не увидели люди в соседнем кресле. Стесняюсь, что ли… У вас так бывает?
Саша: Мне кажется, это нормально. Выйди в другую комнату и помолись, «не смущай брата твоего». Но неловкости, наверно, не испытываю. Да и Саша вроде тоже.
Александр: Я стараюсь избегать демонстративности. Я тихо молюсь перед едой, перекрещиваю ее так, чтобы не привлечь внимания. Можно все делать тихо, молиться про себя, ведь Господь и так услышит. Моя вера – это что-то очень интимное и хрупкое, что нужно оберегать от внешнего мира.
– В вашем окружении шутят о вере? Вас это обижает?
Александр: У нас почти все друзья религиозны. Есть, конечно, друзья – атеисты убежденные. Но они понимают, что наша вера – это нечто сакральное, и они ни за что не будут ее высмеивать. Могут по-доброму пошутить.
Саша: Однажды друзья из моей компании шутили достаточно резко, но я только улыбалась в ответ.
– Вот у меня в школе такое бывало, как сказанут что-нибудь – сразу так неприятно, так обидно становилось.
Саша: Конечно, внутри в этот момент что-то сжимается, но на человека не обижаюсь.
– Почему вы стали ходить в церковь Троицы в Хохлах?
Саша: Сначала я ходила в храм возле дома, где живут мои родители, в Химках. Это необычный храм – один из немногих, где молятся за упокой некрещеных. Приход совсем маленький, я туда влилась незаметно, но потом ушла. Моя хорошая подруга ездила в Троицу в Хохлах, и я начала туда ездить каждое воскресенье аж из Химок.
А потом стала жить в общежитии на Ленинском, и тут уж совсем близко, на трамвае. А сейчас мы вообще рядом, на Чистых.
Александр: Я периодически посещал Высоко-Петровский монастырь на Петровке, а до этого был звонарем в храме Феодора Студита. В театральной студии мы в хоре пели разные церковные песнопения, мне это очень нравилось. Я пошел в ближайший к дому храм, отстоял службу. Увидел репетирующего певчего и спросил: «Можно с вами?» Стал петь. А потом мне еще предложили звонарем. Это несложно: там всего три колокола, нужно только чувство ритма. Саша говорит, у меня очень хороший музыкальный слух и вкус (смеется). И в храм к отцу Алексию я пришел вслед за ней.
Правда, пока она на меня давила, «приходи-приходи», я не ходил. Не люблю принудиловку. Но как только Александра ослабила петлю на моей шее, я решил заглянуть. Попал на две хорошие проповеди подряд, которые прямо запали в душу. Еще и встретил там своего друга. И стал ходить постоянно.
– Есть ли что-то, что мешает вам верить абсолютно?
Александр: Я не понимаю, как Господь допускает такое количество жестокостей. Наверное, есть какое-то объяснение, но я не могу его найти.
Саша: По поводу жестокости – здесь и думать нечего: «не убий» – это значит вообще в принципе «не убий». Даже на войне. Считайте меня пацифистом, но я искренне убеждена, что если народ, против которого идет война, со своей Христовой верой не будет сопротивляться и примет смерть, это изменит историю. Человек сам распоряжается своей волей, ему выбирать – совершить грех или нет.
Все жестокости – только от греха. Чтобы его искоренить, нужно начать с себя. И я стараюсь следовать этому правилу.
Я верю, что как архитектор я могу многое изменить своим художественным высказыванием. Каждый человек – соль земли. Пусть солит, как умеет.
– Как ты понимаешь причастие?
Саша: После причастия чувствуешь себя таким счастливым, будто материально соединился с Богом. В эпоху доказательной медицины, конечно, очень сложно понять, как хлеб и вино становятся плотью и кровью. Но я и не пытаюсь.
– Ты счастливый человек?
Саша: Я на выходных ездила в командировку на Алтай. Встаю в долине и чуть не плачу от этой красоты. И думаю, что вот же люди создают произведения искусства, я тоже по мере сил пытаюсь что-то делать как архитектор, а зачем это все? Бог – вот Кто главный творец и архитектор, я камень по сравнению с Ним. А потом говорю себе: стоп. Я создана по образу и подобию, значит, Господь наделил меня всем тем же самым, что есть и у Него, – на, работай, развивай. Иди по правильному пути и сможешь создать все, что хочешь. И сразу так легко на душе, начинаю верить в себя. Выходит, у меня есть все. Я очень счастливый человек.
В церковь ходить все меньше хочется
Ивану Сурвилло 20 лет. Он утверждает, что процентов на 85, а то и на все 100 состоит из работы, и не всегда видит разницу между трудом и отдыхом. Иван – журналист, спецкор The Village, у него есть собственный проект «Интервью о личном» и еженедельная рассылка. Мы с Ваней учились в одном классе и помним, как на уроке английского хихикали над учительницей, которая высмеивала Великий пост и тех, кто постится.
– Твой образ жизни отдаляет тебя от веры?
– Наверное, если бы регулярно ходил в церковь, то работа мешала бы. Но я не могу себя назвать церковным прихожанином. В детстве я ходил в храм с родителями каждое воскресенье, но в 17 лет я это делать совсем перестал. Я уже и не вспомню, когда причащался в последний раз.
Для меня вера – это Бог в душе. С Ним можно общаться в любом месте, в любое время: благодарить или просить о помощи. Мне кажется, работа, наоборот, приближает к Богу. Когда я работаю, часто к Нему обращаюсь. Например, когда осознаю, что ни на что не могу повлиять, говорю: «Господи, верую, пусть будет так, как Тебе угодно». У меня с Богом немного утилитарные отношения. Это, конечно, нехорошо, но как есть. При этом мои просьбы Бог обычно исполняет.
– Раз просьбы исполняет, то в церковь ходить необязательно?
– Мне в последнее время все меньше хочется. От прихожан требуют бесконечного самоуничижения, признания себя червем, прахом земным и все в таком духе. А ведь Бог – это в первую очередь любовь. Возможно, в детстве меня перепичкали походами в церковь. Не хочешь, а все равно надо. Зачем?
Возможно, я верую только потому, что меня родители так воспитали. И я им все равно благодарен за это. Мне кажется, благодаря этому я узнал, что такое смирение и милосердие.
В те редкие моменты, когда я бываю в монастыре или церкви, мне хорошо. В храме можно помолиться, подумать, как-то отрешиться от безумного ритма жизни. Но на это, как правило, нет времени, потому что всегда есть какие-то дела земные, которые важнее, чем небесные.
Иван Сурвилло. Фото из личного архива
Думаю, у человека нового поколения не очень получается верить в Бога. У него есть вера в себя: зачем нужен Бог, это все выдумки, есть только человек – венец природы? Но это ошибка. Не так важно, как это называется: Бог, судьба, вселенский разум или как-то еще. Но ведь когда ты делаешь что-то плохое, тебе что-то нехорошее прилетает в ответ. И невозможно объяснить, как это работает, такие закономерности неподвластны человеку.
– А как ты ощущал веру в детстве?
– Мой дедушка был послом в Израиле, так что мы с семьей какое-то время жили в Иерусалиме, я там вырос. Мы часто бывали в Гефсимании, там была прекрасная монахиня Магдалина, с которой мы проводили много времени. До сих пор Иерусалим – один из моих любимых городов, там мне просто хорошо. Иерусалим замечателен тем, что там уживается несколько религий. И хочется, чтобы так было везде, но, к сожалению, это не так.
Для меня Иерусалим не является каким-то сакральным местом, как для многих. Мне там просто очень уютно. И там все очень простые и добродушные. Монахи ходят по улицам, смеются, в баскетбол играют на площадке. Вот там все живут в мире и любви, а это – суть христианской веры. По крайней мере, так было в моем окружении. Поэтому я не могу сказать, что я неверующий.
– Ты читаешь Священное Писание?
– Да, когда мне плохо. Тогда открываю его, читаю, нахожу какие-то ответы на свои вопросы, и становится как-то легче. Был период, когда я много читал труды древних отцов Церкви, которые писали о том, что Бог – это любовь. Один из любимых – Исаак Сирин.
– Ты чувствуешь потребность в исповеди?
– Хочется выговориться, и есть в чем покаяться. Но тут смущают три вещи. Во-первых, смысл этого раскаяния. Часто мы приходим, говорим о каких-то незначительных проступках или о том плохом, что делаем из раза в раз. Зачем просить прощения постоянно за одно и то же? Во-вторых, о каких-то действительно стыдных поступках ты не то что никому не говоришь, ты и самому себе не можешь сказать честно, что глубоко не прав. В-третьих, зачем идти признаваться священнику, который может дать тебе наказание, епитимью наложить?
Нет, я ни в коем случае не умаляю роль священника как проводника между мной и Богом. Речь о том, что у нас могут сильно расходиться мнения о том, что нормально, а что нет. Эти нестыковки меня смущают. Поэтому я, скорее, стараюсь каяться мысленно. Просто говорю про себя: «Господи, прости». Но, наверное, это не совсем правильно.
– Тебе обидно, когда рядом кто-то неуважительно отзывается о Боге, о Церкви?
– Ты про оскорбление чувств верующих? Еще не хватало!
– Есть смысл в литургии?
– Ох, это прямо готовый заголовок: «Иван не видит никакого смысла в литургии». Но кто я такой, чтобы не видеть смысла в литургии? Я не всегда понимал какие-то отдельные ее части, в смысле на слух не воспринимал. Но я помню, меня всегда восхищал момент, когда возглашают: «Святая святым!», и начинают причащаться священники. Это так сильно, это производит впечатление.
– Некоторые приходят к вере из страха смерти. Это нормально?
– Не знаю, не берусь судить. Пришел так, ну и ОК. Главное – что пришел. У меня просто никогда не было страха смерти. То есть я понимаю, что в любой момент могу умереть. Что теперь, жить в постоянном страхе?
Недавно летал на Superjet. Я прекрасно знал обо всех неудачных перелетах этого лайнера, но деваться было некуда. Лечу, про себя молюсь. Осознаю, что могу сейчас просто не сесть на землю. В голове мысли: обидно, что так мало прожил. Но панического страха нет. Все мы когда-нибудь умрем. Лучше, конечно, чтобы это случилось не слишком рано. Пожить-то хочется, мне всего 20. Ну а что будет после жизни – какая разница? Когда умру, тогда и посмотрим.
Главное фото: Светлана Иванова / mk.ru