Друг царской семьи
С рождения и до 9 лет Гумилев жил в Царском Селе близ резиденции царской семьи. Светские выходы правящей династии и пышные парады были совершенно естественной частью его мальчишеской жизни.
Николай всегда с искренним уважением отзывался о Государе. Даже когда власть стала другой, его мировоззрение осталось прежним. Он, не задумываясь, продолжал публично называть себя монархистом и осенять себя крестным знамением.
«Он совсем особенно крестился перед церквами, — вспоминал Чуковский. — Во время самого любопытного разговора вдруг прерывал себя на полуслове, крестился и, закончив это дело, продолжал прерванную фразу».
Царскосельская Николаевская мужская гимназия
Многие думали, что он эпатирует публику, но это было совершенно естественное и искреннее проявление собственных убеждений.
Болезненный ребенок
С самого раннего детства и вплоть до пятнадцати лет Николай был болезненным ребенком: постоянно страдал головными болями, был легко возбудим, очень впечатлителен.
К тому же у мальчика развилось сильное косоглазие, из-за чего он всегда выделялся среди сверстников, а в будущем долгое время признавался негодным к военной службе.
«Меня очень баловали в детстве, — вспоминал он. — Больше, чем моего старшего брата. Он был здоровый, красивый, обыкновенный мальчик, а я — слабый и хворый. Ну, конечно, мать жила в вечном страхе за меня и любила меня фантастически».
Все двойки, а пятерка — по логике
В школе учился плохо, находился на грани отчисления за низкую успеваемость (почти по всем предметам!).
Есть версия, что директор Царскосельской гимназии — поэт И.Ф.Анненский — сжалился над Николаем Гумилевым только потому, что тот писал прекрасные стихи. Ну и вероятно потому, что мальчик был очень логичен в своих рассуждениях: напротив предмета «логика» в его аттестате стоит единственная пятерка.
Первый сборник написал на Кавказе
Стихи к нему по-настоящему пришли на Кавказе — в 1900 году, хотя первое зарифмованное четверостишие Коля Гумилев написал в 6 лет (главной темой стихотворения мальчика стал Ниагарский водопад; впоследствии «экзотические» мотивы станут его излюбленной поэтической сферой).
Николай Гумилев принят в 1-ю Тифлисскую мужскую гимназию, 1901 г.
Именно волшебный кавказский воздух наполнил будущего поэта вдохновением. В стихах сразу появились характерные гумилевские метафоры — «мраморность гор», «обрывы», «пещеры» и «вершины». Первый сборник стихов был издан за год до окончания гимназии — деньги на издание выделили родители, а поэт Брюсов отозвался на «пробу пера» Гумилева весьма положительной оценкой (автор сборника долгое время считал Брюсова своим учителем).
Возможно, удачно найденное Гумилевым впоследствии название литературного течения — «акмеизм» — имеет отчасти «горное происхождение», ведь в его основе — «акме», «вершина» по-гречески. Даже в гумилевском стихотворении, повествующем о воротах в Царство Небесное, отчетливо просматривается типично грузинский пейзаж с покрытыми мхом и плющом каменными руинами.
Поэт, который всегда был подростком
В разговоре с Одоевцевой Гумилев четко определил свой внутренний возраст — «тринадцать лет». Ходасевич вспоминал:
«Он был удивительно молод душой, а может быть, и умом. Он всегда мне казался ребенком. Было что-то ребяческое в его под машинку стриженной голове, в его выправке, скорее гимназической, чем военной. То же ребячество прорывалось в его увлечении Африкой, войной, наконец — в напускной важности, которая так меня удивила при первой встрече и которая вдруг сползала, куда-то улетучивалась, пока он не спохватывался и не натягивал ее на себя сызнова. Изображать взрослого ему нравилось, как всем детям».
Влюбленный в Африку
Н. С. Гумилев с Н. Сверчковым в Африке. 1913 г.
Был заядлым путешественником: несколько раз отправлялся в научно-исследовательские экспедиции на африканский континент. По-детски жадная страсть к путешествиям, вероятно, передалась ему от отца — корабельного врача Степана Яковлевича Гумилева (кстати, побывавшего во время одного из морских походов в Африке) и многочисленных моряков — предков по материнской линии.
В некоторых его стихотворениях плотность экзотики просто зашкаливает:
Абиссинец поет, и рыдает багана,
Воскрешая минувшее, полное чар;
Было время, когда перед озером Тана
Королевской столицей взносился Гондар.
Ахматова вспоминала, как Гумилев признавался ей, что ищет в своих африканских странствиях «золотую дверь».
Николай Гумилев записывает галласские песни со слов галласа-певца. Фото: из коллекции Кунсткамеры
Из своих экспедиций Гумилев привез множество интересных редких экспонатов, переданных впоследствии в Кунсткамеру.
Делал предложение Анне Ахматовой несколько раз
Анне Ахматовой — главной женщине в своей жизни — Гумилев делал предложение несколько раз. Она отказывала, томила его, писала длинные письма, долго молчала и снова писала…
В начале 1910 года долгожданное согласие наконец было получено. В апреле того же года они обвенчались.
«Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилева, — писала Ахматова. — Он любит меня уже три года, и я верю, что мне судьба быть его женой. Люблю ли его я, не знаю, но кажется мне, что люблю».
Николай Гумилев, Лев Гумилев и Анна Ахматова. 1915 г.
Познакомились они еще во Франции, где во время учебы в Сорбонне Гумилев издавал журнал «Сириус». В одном из номеров были напечатаны стихи юной Ахматовой.
Семейную жизнь Гумилева и Ахматовой вряд ли можно считать счастливой.
«Сразу же выяснилось, что у нас диаметрально противоположные вкусы и характеры, — вспоминал Гумилев. — Мне казалось, что, раз мы женаты, ничто на свете уже не может разъединить нас. Я мечтал о веселой, общей домашней жизни, я хотел, чтобы она была не только моей женой, но и моим другом и веселым товарищем. А для нее наш брак был лишь этапом, эпизодом в наших отношениях, в сущности, ничего не менявшим в них. Ей по-прежнему хотелось вести со мной “любовную войну” по Кнуту Гамсуну — мучить и терзать меня, устраивать сцены ревности с бурными объяснениями и бурными примирениями. (…) Я знал, что она встретит меня обычной, ненавистной фразой: “Николай, нам надо объясниться!” — за которой неминуемо последует сцена ревности на всю ночь».
Гумилев ревновал супругу к ее популярности
В 25 лет, накануне войны, популярность Анны Ахматовой вышла далеко за пределы круга литераторов. После «Четок» слава умножалась лавинообразно — и ее масштаб быстро затмил тогдашнюю известность Гумилева.
Только цифры: общий тираж книг Ахматовой к 1924 году превышал 70 000 экземпляров. Аналогичный показатель Гумилева (все прижизненные издания, не считая переводов) — менее 6 000. Как, вероятно, всякий поэт, Гумилев болезненно относился к этому обстоятельству.
Его «муки» отягчались сознательными патриархальными установками, по которым мужчина должен идти впереди и прорубать путь идущим за ним.
Его спасало то же, что и мучило — поэзия. Все-таки любовь к ней была сильнее любых переживаний по поводу земной славы. Однако в предсмертном стихотворном «возгласе» поэт все же невольно признал эту свою слабость:
Я рад, что он уходит, чад угарный,
Мне двадцать лет тому назад сознанье
Застлавший, как туман кровавый очи
Схватившемуся яростно за нож.
Что тело женщины меня не дразнит,
Что слава женщины меня не ранит…
Участвовал в дуэли
Еще во время учебы в Сорбонне Гумилев познакомился с поэтессой Елизаветой Дмитриевой. Через несколько лет Дмитриева совместно с Максимилианом Волошиным создала скандально известную впоследствии литературную мистификацию — «Черубину де Габриак», после разоблачения которой Гумилев позволил себе оскорбления в адрес Дмитриевой.
Вся эта история закончилась дуэлью с Волошиным на Черной речке. Последний выстрелил дважды — но оба раза оружие дало осечку. Гумилев выстрелил вверх.
Убедил командование, что нужен на войне
Николай Степанович не бежал от войны — Первую мировую он встретил горячим желанием честно отдать свой гражданский и военный долг. Он хотел на фронт, им двигали идеалы рыцарства, но ему сразу отказали — по причине уже упомянутого выраженного косоглазия.
На помощь пришли его красноречие и воля. Начальник военного присутствия Царского Села и врачи оказались бессильны перед риторическим мастерством поэта: он убедил их в том, что его пребывание на фронте просто жизненно необходимо.
Будучи человеком совершенно штатским, Гумилев на войне демонстрировал удивительную ясность мышления и спокойствие. Премудрости военного дела он схватывал на лету.
Среди лишений военного времени Николай Гумилев сформулировал для себя очень важную мысль:
«Мне с трудом верится, чтобы человек, который каждый день обедает и каждую ночь спит, мог вносить что-нибудь в сокровищницу культуры духа. Только пост и бдение, даже если они невольные, пробуждают особые, дремавшие прежде силы».
Большинство военных стихов Гумилева вошли в сборник «Колчан» (1916), пронизанный христианской символикой. Анна Ахматова считала, что главная тема сборника — православие.
Среди прочих наград за свое мужество Николай Гумилев получил два солдатских Георгиевских креста.
«Поэты — лучшие правители»
Так считал Гумилев, поскольку поэты мастерски владеют наукой складывать из хаоса слов стройные конструкции, то и из хаоса вещей и слов смогут создать гармонию.
Н. С. Гумилев, З. И. Гржебин, А. А. Блок
Этой экстравагантной теорией он немало удивил знаменитого писателя Гилберта Честертона, с коим имел удовольствие познакомиться в Лондоне в 1917 году. Вояж в Европу был вызван желанием Гумилева перевестись на Салоникский фронт и отправиться в русский экспедиционный корпус в Париж, куда он добирался через Швецию, Норвегию и Англию.
В британской столице он также познакомился с поэтом Уильямом Батлером Йейтсом. В Париже Николай Гумилев проходил службу в качестве адъютанта при комиссаре Временного правительства.
Второй брак
5 августа 1918 года Гумилев официально расторгнул отношения с Ахматовой. Сделали бы это и раньше, но до революции невозможно было развестись с правом вступить в брак вновь.
Анна Горенко — настоящее имя Ахматовой — родила ему сына Льва.
В 1919 году Гумилев женился во второй раз — и снова на Анне. Анне Николаевне Энгельгардт, дочери историка и литературоведа Н.А.Энгельгардта.
Из «любовной» биографии поэта стоит отметить, что в Париже он влюбился в дочь знаменитого хирурга. Увлечение — хоть и довольно мимолетное — «вылилось» в посвященный ей сборник стихов.
Во время революции вернулся в Россию
Во время революционных событий у Гумилева была возможность остаться в Европе, но он решил вернуться в Россию. Это решение может показаться странным, только если не знать Гумилева: быть с Россией — это его глубокое личное убеждение, сознательный выбор.
Н. С. Гумилев со студийцами
Из сытых и вполне уже мирных Лондона и Парижа он отправился в полную неопределенность: Россия охвачена голодом, беспорядками, уличными погромами. То и дело возникают новые банды. Люди растеряны.
В Петрограде — так буднично потерявшем свою столичность — Гумилеву и жить-то негде. Поначалу, пока революция только наводила новые порядки, Николай Степанович вполне органично влился в советскую реальность: вошел в Петроградский отдел Всероссийского союза поэтов, опубликовал два сборника стихов, руководил студией «Звучащая раковина», читал лекции о поэтике.
На одном из вечеров поэзии, устроенном для матросов Балтийского флота, Гумилев, читая свои стихи, неожиданно выделил следующие строки:
Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего Государя.
Поэтесса Ирина Одоевцева вспоминала:
«По залу прокатился протестующий ропот. Несколько матросов вскочило. Гумилев продолжал читать спокойно и громко, будто не замечая, не удостаивая вниманием возмущенных слушателей. Кончив стихотворение, он скрестил руки на груди и спокойно обвел зал своими косыми глазами, ожидая аплодисментов. Гумилев ждал и смотрел на матросов, матросы смотрели на него. И аплодисменты вдруг прорвались, загремели, загрохотали. Всем стало ясно: Гумилев победил».
Арест
В начале августа 1921 года газеты анонсировали выход нового сборника стихов Гумилева с библейским названием «Огненный столп». Это само по себе было прямым вызовом.
Уже 3 августа Николай Гумилев был арестован по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В.Н.Таганцева».
Дальше началась странная трагическая история: Николай Степанович давал показания с нескрываемым желанием усугубить свое и без того опасное положение: он подчеркнуто выразил несогласие с политикой большевистского режима (хотя в жизни относился к этому менее враждебно), заявил почтение к царской семье, поддержал действия кронштадтских повстанцев, к которым в действительности не имел отношения.
Всеми своими действиями он словно приближал себя к высшей мере наказания.
Гумилев был убежден, что умрет в 53 года
Владимир Казимирович Шилейко, востоковед, поэт, переводчик и второй муж Анны Андреевны Ахматовой, вспоминал:
«Николай Степанович почему-то думал, что он умрет в 53 года. Я возражал, говоря, что поэты рано умирают или уж глубокими стариками (Тютчев, Вяземский). И тогда Николай Степанович любил развивать мысль, “что смерть нужно заработать и что природа скупа и из человека выжмет все соки и, выжав, — выбросит”, и Николай Степанович этих соков чувствовал в себе на 53 года. Он особенно любил об этом говорить во время войны. “Меня не убьют, я еще нужен”. Очень часто к этому возвращался. Очень характерная его фраза: “На земле я никакого страха не боюсь, от всякого ужаса можно уйти в смерть, а вот по смерти очень испугаться страшно”.
Кто-то из очень солидных людей (…) хотел от него узнать по-толстовски, зачем писать стихи, когда яснее и короче можно сказать прозой. И тогда Николай Степанович, сердясь, говорил, что ни короче, ни яснее, чем в стихах, не скажешь. Это самая короткая и самая запоминающаяся форма — стихи».
Последнее письмо к Богу
«Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь. Н. Гумилев» — вероятно, последнее письменное свидетельство поэта.
Последняя фотография Н. Гумилева, сделанная в ЧК
Эти слова обнаружил среди множества надписей, нацарапанных на стенах камеры 7 ДПЗ на Шпалерной, 20-летний студент Г.А. Стратановский — в будущем известный филолог.
Гумилев и еще 56 осужденных были расстреляны в ночь на 26 августа. Место расстрела и захоронения до сих пор остается неизвестным. Поэту было всего 35 лет…
Марина Цветаева сказала об этом событии удивительно точные слова:
«Самое идеологическое из всех правительств в мире поэта расстреляло не за стихи (сущность), а за дела, которые мог сделать всякий».
Поэта реабилитировали только в 1992 году.
