Она постоянно обращается к культурологическим теориям, но чинный будничный разговор о реальном и воображаемом перемешивается всплесками украинского гостеприимства: «А кофе не хочешь? Точно? Ну давай! А сейчас?» Мы встретились, чтобы поговорить о русском и украинском литературном процессе, молодых поэтах и, конечно же, о любви – единственном спасении от собственной гордости.
Евгения Бильченко (р. 1980) - доктор культурологии, профессор кафедры культурологии факультета философского образования и науки Национального педагогического университета имени М. П. Драгоманова. Автор 14 поэтических сборников и двух монографий, посвященных философии диалога.
Трогательная наивность, чудовищная неопытность
– Есть такая тенденция: сегодня для стихов поэты выбирают «чернушные» темы – физическое и моральное насилие, например. Сдабривается все это обсценной лексикой…
– Обсценное – маркер информационного общества. Там, где правду нельзя запретить, где всё пронизано информационной прозрачностью, включая войну и секс. Сквозь эту тотальную пронизанность проступает слишком реальное. Справиться с непристойной изнанкой жизни, открытой тебе через экран интернета, – слишком больно. Поэтому катастрофу всеобщей доступности, порнографию информации надо как-то эстетизировать, воспеть, что ли.
Большинство молодых поэтов не проходили того, о чем они так страшно и одновременно нестрашно пишут. Это трогательная наивность вперемежку с чудовищной неопытностью, нехваткой отрицательного опыта, который они воспевают, чтобы казаться модными.
– Если поэт решит писать о традиционных ценностях, он станет менее популярным? Можно ли писать об этом нескучно? И как совмещать чернушные детали с трепетным описанием любви и нежности?
– О традиционных ценностях только и надо писать нескучно. Потому что традиция – это память, память живая, это как воспоминание о любимом человеке, когда руки дрожат и потеют от переизбытка сердца. Так можно и Ярослава Мудрого вспоминать и писать об этом на языке хоть авангарда, хоть рок-музыки, хоть рэпа, хоть новой стилистики фольклоризма – да чего угодно. Можно и классически об этом писать, но так, чтобы патетика подачи не убивала своим музейным ретро силу Традиции.
Евгения Бильченко
Но надо не забывать о том, что зачастую форма подачи вытесняет содержание, а средство становится самоцелью. Поэтому чернушные детали с любовью я бы не сочетала или сочетала бы так осторожно, как у Достоевского при описании убийства Настасьи Филипповны или в русском фильме «Дурак» – очень, кстати, советую. Иначе всё: смерть традиции, постмодерн, фильмы типа «Кроткой», где чернуха вытеснила и подавила любовь. Тогда ради чего всё это, спрашивается? Чтобы всем сказать, какая у тебя Родина плохая?
– А вообще, кто такие молодые поэты сегодня? Что их волнует?
– Это странная смесь романтиков и прагматиков. Романтики мечтают изменить мир, прагматики – тоже изменить мир, но при этом прославиться. Те и другие одинаково страдают. Иногда по своей вине. Я думаю так.
Поэт, если он поэт, – всегда немного романтик, но романтика до старости лет – это инфантилизм.
Поэт несет ответственность за свои поступки и проступки, за ошибки расплачивается жизнью. Именно жизнью, а не умением красиво с ней кончить. Кропотливым и ежедневным усилием.
Суицид, крикливые романтические метания – это всё напоказ, это не настоящее. Поэтам оно может быть свойственно, но их самих в этих метаниях, как пел один мой знакомый, «процентов десять», а девяносто процентов поэта уходит в стол, в труд, в деяние духовное.
– Но кто они? Скажем, где работают, учатся?
– Работать могут во всех сферах, хотя, конечно, преимущество в гуманитарных областях. Редакторская, репетиторская, другая похожая деятельность. Мои любимые русские современные авторы – Юлия Мамочева и Анна Долгарева, обе журналистки. Плачу от их стихов. Из украинцев – Влад Лоза и Роман Бабак. Влад студент, преподает английский в частной школе, а в своих стихах обращается к философии Альтюссера и Алена Бадью. Гран-при фестиваля «Одна маленькая свеча» – моя гордость! Рома тоже наш призер, а кормит его музыка: он занимается хип-хопом. Поэт не должен служить рынку. Не должен эгоистически культивировать свою избранность, а должен уметь заниматься любым трудом хорошо.
Евгения Бильченко. Фото: Дарья Давыденко / ЙОД.МЕДИА
Не выполнять обязанности и строить из себя диссидента – смешно
– Действительно, разбогатеть написанием стихов практически невозможно. Как поэту заработать на жизнь? Как писать стихи, если голова забита необходимостью пойти на работу, постирать, купить еды в магазине?
– Я как поэт, который работает в системе образования и придерживается, будучи христианином, здоровых социалистических взглядов на государство, считаю, что нет ничего зазорного в том, чтобы трудиться на зарплату. Можешь быть учителем – будь им, не ной. Получай казенные деньги. Но при этом работа должна быть любимой и не мешать писать стихи.
Я не сторонник коммерциализации поэзии. И не считаю, что работать на государство – это всегда несвобода. Не нравится тебе что-то в системе, – скажи ей прямо. Но если ты просто не выполняешь свои профессиональные обязанности и при этом строишь из себя эдакого диссидента – это просто смешно. Это комплекс, нехватка. Работа на рынке еще больше закабаляет, чем работа на государство. Тогда грань между тем, где ты не продался, а где тебя продали, – очень зыбкая. Так я и говорю молодым поэтам.
– Поэтами рождаются или становятся? Все известные художники были трудягами, к полотну каждый день, как к станку, – вне зависимости от настроения и вдохновения. Поэты так же?
– Поэтами рождаются, мастерству обучаются путем ежедневной кропотливой тренировки и ежеминутного труда над собой. Даже когда ты болен, несчастен, пьян, занят и т.д.
– Как ваше культурологическое и философское образование отражается на ваших текстах? Может ли хороший поэт сегодня не знать произведений Николая Бердяева или Эриха Фромма?
– Мое образование иногда усложняет текст, и я безумно стыжусь этого. В то же время оно не позволяет моим стихам становиться попсовыми. Да. Хороший поэт может вообще ничего не знать, ибо я верю в Божий дар и гораздо меньше – в техногенное ремесло. Но читать надо, иначе, не пройдя культурное поле, либо манкуртом становишься, либо изобретаешь велосипед.
Писать стихи между сменой пеленок
– Писать, как мы знаем, можно о чем угодно. Но что больше всего завораживает в жизни именно вас?
– Меня? Меня завораживает память. Это глубина, в которую погружаешься бесконечно. И там очень свободно. В самой глубине – высота полета. Многие говорят: это зависимость, мол, выбор зоны комфорта, а я им так отвечаю: «А ваша зависимость – это свобода, которую вам навязали, как лекало. Оттого и корчит людей. Дайте мне свободу быть зависимым от того, что я люблю».
– Известно, что вы цените поэзию как Пастернака и Евтушенко, так и, например, Егора Летова. А как и когда вы обрели собственный голос?
– Я до сих пор сомневаюсь, тварь ли я дрожащая или право имею, и где он, мой голос. Летов, несомненно, – великий русский поэт-текстовик, который архетипически восходит не только к Пастернаку, но и к «Повести временных лет», и к Баяну-батеньке. Я думаю, я поздний поэт, и проклевываться начало где-то после 25, может, чуть раньше.
Евгения и Киев
– Как вы относитесь к романтическому мифу о том, что поэт – это никем не понятый одинокий скиталец? Можно ли быть счастливым в браке и при этом писать достойные вещи? Наши известные поэтессы начала века, как известно, были нередко задавлены тяжелым бытом. Иметь пару-тройку очаровательных бутузов и писать стихи между сменой пеленок – реально? Как вы видите себя в этой парадигме: жена-поэт-(возможная) мама?
– В последнее время я очень хочу родить ребенка, потому что мне нравятся дети, с ними очень спокойно и некогда о себе думать – надо все время следить, чтобы это существо не вляпалось куда-то, с дерева не упало. Меня дети любят. Но я замечаю, что, пока я нянчу чужих детей, я ни о чем не могу думать, я не могу писать, пока оно, такое солнышко, во мне нуждается. Думаю, что на определенном этапе сочетать это невозможно, но тогда надо жертвовать стихами. Стихи ведь не тождественны творчеству. Ничего страшного, не растает поэтесса. Ребенок подрастет – и можно выплеснуться как-то с новой силой. Но вот я писала стихи во время операции – усыпая, писала. В томографе во время МРТ писала. Значит, реально и над люлькой петь какие-то новые священные колыбельные для Вселенной.
Что касается жены, то я давно жена, и нормально мне пишется. Я же – больше мужской, гражданский поэт, у меня поэзия не является сублимацией любовных дрязг. Вообще, не понимаю радикально феминистической/феминной (для меня это одно и то же) поэзии и все такое.
Мужское в лирике – это высшая стадия женского и наоборот.
Ну, вспомните нашу Царь-Девицу. Она и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, и, если надо, эту избу на своих плечах через блок-пост вынесет. София Оранта, помните? Она же – воин, стоит мужественно и стойко на алтаре своем. Мне кажется, в такой мужественной женскости гораздо больше доблести, чем в витиеватых беседах, скажем так, неолиберальных лирических героинь, которые ни пороха, ни больницы, ничего не нюхали, о каких-то там «правах».
– А что насчет другой дихотомии «поэт – толпа»? Как выходить к людям и читать им стихи? Велика ли потребность в этом?
– Ой, очень велика. Настолько велика, что иногда гордыня тебя истерикой захлестывает, ты делаешься каким-то непристойным, ей-богу. Но надо с собой справляться. Я научилась. Я очень завишу от мнения и любви народа, но если я вижу, что народ ошибается и надо сказать правду, приходится идти на одиночество. А что делать? Не изменять же совести.
Евгения Бильченко на выступлении
О форуме и о философах
– Много ли есть русскоязычных авторов, готовых приехать на форум в Киев? А если политическая позиция поэта не совпадает с вашей – вы пригласите его?
– Да, мы приглашали людей, чья политическая позиция не совпадает с моей. Например, украинские патриоты – там много таких было. Ничего, они ко мне привыкли. У меня разговор короткий: «Если ты честен, друг, давай поговорим о поэзии и никаких гвоздей. Если нечестен – иди с Богом, независимо от позиции». Родные по взглядам люди тоже, конечно, были. К нам готовы приезжать молодые поэты из Москвы, Питера, России, Донбасса (не всех пускают, правда). Впрочем, и приезжают, и встречаем мы их, мчась навстречу бегом прямо – с объятиями. Это память, ничего с этим не попишешь, память есть любовь и свобода.
– А вообще, как и для чего был организован Форум молодых поэтов?
– Форум мы организовали вместе с Олегом Никофом при поддержке «Издательского дома Федорова». Цель форума – и это главное – отойти от социальных стереотипов и обеспечить диалог культур на глубочайшем уровне цивилизационной подлинности. Потому были разные города, Запад и Восток Украины, Россия, люди разных языков и убеждений.
Кстати, мы с партнером по-разному смотрим на диалог, но это не мешает нам работать. Если Олег Николаевич делает упор на литературу и толерантность, я – на смыслы и культурно-языковое родство независимо от толерантности. Я показываю чистый архетип восточнославянского Логоса через поэтику, и как это облегчает коммуникацию, а Олег Николаевич прорабатывает сами стратегии литературной коммуникации. Но. Мы не занимаемся усмирением ненависти через некую европейскую «толерантность».
Мы реанимируем живую память любви сквозь и несмотря на ненависть. Поэтика важнее политики по Аристотелю, и это ничего общего не имеет ни с всеядностью, ни с лояльностью. Задача – помочь человеку вернуть естественную память традиции.
Я разработала этот концепт сама, потому что меня в равной степени не устраивает ни конфликт, ни те формулы полудиалога по церемониям современного мира, которые вытесняют память, идентичность и прощение.
– Витгенштейн писал: «О чем нельзя говорить, о том следует молчать». Как сегодня вести диалог между русскими и украинскими поэтами? Возможен ли он?
– Вот люблю Витгенштейна, и Бубера люблю, и их великую тишину, и его великую аналитическую философию. Мой муж бы сказал: нужно молчать, балансируя на невысказанном, как на некой мистической правде, которая сближает. Слова разъединяют нас. Но я – простой русский (украинский, если хотите) скоморох, я мелю языком и мне через язык надо достучаться до брата, чтобы потом развязалось что-то неизбывное между нами. Но это надо глядеть: кому апофатика, кому катафатика, с кем хлеб ломать, с кем молчать, а с кем – взахлеб и тискаясь говорить. Это приходит само.
Евгения Бильченко
– Способны ли поэты стать миротворцами?
– Только не «пацифистами», нет. Сейчас это бренд для политиков и конформистов. Истинными миротворцами способны быть только святые. А поэты должны тянуться к святости и не брать на себя больше, чем могут. Но и брать меньше не стоит – иначе это комнатная трусость.
– Что спасет мир?
– Любовь.