Надо не завидовать, а строить свои космические корабли
– Вам, наверное, часто задают вопрос о том, существует ли внеземная жизнь?
– Это второй по популярности вопрос, – улыбается планетолог Игорь Митрофанов, сидя в просторном кабинете на восьмом этаже огромного, как космический корабль, здания Института космических исследований Российской академии наук. – Ученые уже достаточно хорошо знают космос, далеко и с высокой чувствительностью умеют заглядывать вглубь Вселенной. Остался буквально один диапазон электромагнитного излучения – длинные радиоволны – куда они еще не заглянули, потому что им мешает радиофон от Земли. Нужно лететь на обратную сторону Луны и устанавливать там радиотелескоп, Земля окажется по ту сторону, и там, в этом последнем окошке, можно посмотреть на Вселенную.
По словам ученого, такой эксперимент совсем недавно провели китайцы, но пока мы ничего не слышали о полученных результатах. Но во всех остальных диапазонах – гамма-лучи, рентгеновское и оптическое излучение, радио- и гравитационные волны – не было найдено никаких признаков того, что где-то присутствует кто-то интеллектуально активный.
– Либо их нет, и тогда это вселенская трагедия, потому что мы одиноки. Либо наши технологии еще настолько низко развиты, что мы просто не знаем, какими наблюдательными проявлениями должен обладать внеземной разум. Но это тем более интересно. Ведь тогда возникает вопрос: мы их не видим, а они нас? – говорит ученый, и сразу хочется осмотреться по сторонам – не подглядывает ли кто-нибудь прямо сейчас за нашим разговором.
Однако чаще всего Митрофанова спрашивают про то, были ли американцы на Луне, надеясь, конечно, услышать отрицательный ответ. Но планетолог готов рассказать:
– Американцы на Луне были, и в этом вопросе сквозит чувство зависти к чужому успеху. А завидовать не надо – нужно строить свои космические корабли и лететь на лунные полюса, потому что там точно никого никогда еще не было.
Нил Армстронг на Луне, Фото: NASA
Выход за пределы земной атмосферы – это как Галилей впервые взглянул на небо
12 апреля 1961 года советский мальчик Игорь Митрофанов играл в футбол с одноклассниками во дворе школы. Неожиданно из динамика голос Левитана объявил: «Передаем сообщение ТАСС о первом в мире полете человека в космическое пространство!» Эта новость привела всех в восторг, а учительница поручила, чтобы назавтра в школе висел плакат, прославляющий подвиг советской космонавтики. Целый день вместе с родителями они вслушивались в радиопередачи, пытаясь разобрать фамилию героя, но все-таки решили не рисковать и написали на плакате, что в космосе побывал советский человек.
Этот день определил жизнь и профессиональный путь Игоря Митрофанова. Он, вдохновленный не только полетом Гагарина, но и космическими открытиями того времени, поступил на физфак Ленинградского университета. Свой выбор ученый объясняет просто:
– Выйдя за пределы земной атмосферы, люди увидели великое множество новых объектов: нейтронные звезды, черные дыры, квазары (ядра далеких галактик). Это можно сравнить с тем первым поворотным моментом в астрономии, когда Галилей впервые взглянул на небо в свой телескоп. Было столько всего интересного, что меня сразу же повлекло туда, в научную космонавтику.
В 1981 году Игорь Митрофанов пришел работать в Институт космических исследований РАН и занялся изучением планет земной группы: Марса, Венеры, Меркурия. На американский манер космических ученых-экспериментаторов типа Митрофанова называют «принципал-инвестигейторами». Такие люди руководят командой ученых-астрофизиков, которые разрабатывают аппараты, отправляют их в космос и проводят на них научные исследования.
Фото: mipt.ru
– Эти приборы – своего рода автоматические геологи, которые исследуют грунт на поверхности космических тел и отправляют данные о его свойствах на Землю, – рассказывает ученый. Сам он как руководитель персонально отвечает за работу аппарата в космосе и каждый раз с волнением ждет результата. Правда, ученому-планетологу надо запастись терпением, потому что процесс изучения планет небыстрый. Например, запущенный в октябре прошлого года прибор прилетит к Меркурию и начнет работу на орбите вокруг этой планеты только через 7 лет.
Так вот она там есть – вода!
Первым и поэтому самым эмоциональным для Игоря Митрофанова был запуск летом 1988 года первого и второго «Фобосов» – межпланетных марсианских аппаратов, разработанных в НПО имени С.А.Лавочкина. А его личным «полетом Гагарина в космос» стало открытие 2002 года, когда команда ученых начала получать данные с прибора с орбиты Марса. Нейтронный спектрометр ХЕНД российского производства, кстати, до сих пор там работает на борту марсианского спутника НАСА «Марс Одиссей».
Российский нейтронный детектор ХЕНД для космической миссии к планете Марс НАСА «2001 Mars Odyssey»
– Наблюдая поток нейтронов с поверхности Марса, который возникает из-за ее бомбардировки космическими лучами, можно судить о том, присутствует ли в грунте верхнего слоя поверхности вода. Прибор на орбите работает как сканер. Марс нам все время подставлял разные участки, мы раскладывали данные измерений на карту поверхности и видели, что в разных районах поверхности поток нейтронов разный. Где-то через два месяца мы стали замечать, что полярные районы Марса примерно выше 60-й широты на севере и на юге имеют пониженный поток нейтронов, что свидетельствует о том, что там в грунте под поверхностью очень много воды, десятки процентов. Эти несколько дней, когда, как проявляющаяся фотография, постепенно проявлялась картина Марса, которую раньше никто не видел, были невероятно эмоциональными, – объясняет Митрофанов.
Четыре миллиарда лет назад молодой Марс был очень похож на молодую Землю. Он имел магнитное поле, толстую атмосферу, по его поверхности текли реки, которые впадали в моря, а моря окружали океаны.
Зимой шел снег, точно такой, как тот, который зимой лежит за нашими окнами. В это время на молодой Земле уже была жизнь. Ученый намеренно не хочет говорить «зародилась» – может быть, она прилетела на кометах из космоса… Разве не могла такая же жизнь быть и на молодом Марсе, до того как он потерпел гигантскую катастрофу?
Глобальная мозаика из 102 снимков, полученных искусственным спутником Марса «Викинг-1» 22 февраля 1980 года
В результате столкновения с огромным астероидом сильно изменилась его природа: он потерял магнитное поле, которое охраняло его атмосферу от солнечного ветра, и теперь она, сдуваемая этим ветром, совсем истончилась. От этого Марс стал холодный и сухой. Безжизненная чилийская Атакама, но только по всей поверхности. Ученых, с тех пор как они узнали про катастрофу, мучил один вопрос: вся ли вода древнего Марса испарилась и улетучилась вместе с атмосферой?
– Так вот, оказалось, там осталась вода в виде льда под поверхностью, как вечная мерзлота у нас в Якутии, – объясняет Митрофанов. – Это страшно интересно, с одной стороны, потому что мы стали лучше понимать эволюцию Марса, а с другой – если туда придется когда-нибудь совершать экспедиции, осваивать Красную планету, так вот она там есть – вода. И третье, может быть, самое важное: если когда-то на раннем Марсе возникли примитивные формы жизни, то они там, в ледяном покрове, должны сохраниться, так же, как у нас в Якутии сохранились древние мамонты. Страшно интересно будет в будущем вернуть на Землю образцы марсианского грунта и поискать в них следы инопланетной жизни.
Деньги не улетают в космос – они остаются здесь
До осени 2018 года в космосе трудились пять приборов, разработанных под руководством Игоря Митрофанова. В октябре с совместной миссией Европейского и Японского космических агентств «Бепи-Коломбо» на Меркурий улетел шестой, изучать его природную среду, состав вещества, причину его магнетизма.
Прибор МГНС на борту аппарата MPO миссии «БепиКоломбо». Фото: ИКИ РАН, отдел ядерной планетологии, 2018
Такие совместные проекты – обычная история для современной космонавтики. В том числе из-за возможности участвовать в крупных международных проектах Игорь Митрофанов даже в самые тяжелые времена не задумывался о том, чтобы уехать работать за границу. На самом деле, говорит Митрофанов, в те годы ему сильно повезло – он смог заниматься любимым делом, участвовать в передовых космических исследованиях и при этом жить и работать на родине.
– Я хочу признаться, что на самом деле я – большой эгоист. У разных людей разный масштаб эгоистических интересов. У кого-то – он сам, у кого-то – семья, а у меня – моя страна. Я всегда хотел жить в своей стране. Со всеми нашими трудностями, достижениями и невзгодами – она моя. Да, в 90-е годы было трудно заниматься космической наукой, но Россия как правопреемница Советского Союза все равно есть и будет великой космической державой.
Фото: iki.rssi.ru
– А как же, например, то, что деньги на космос выделяют немалые, но у нас много всего падает или сгорает?
– Важно, чтобы космическая деятельность нашей страны не прерывалась. Да, сейчас мы не все можем сделать из того, что делали наши предшественники из СССР. Освоение дальнего космоса несовместимо с парадигмой рынка, многие квалификации, знания приходится восстанавливать заново. Нужно эти трудности преодолевать. Но посмотрите, как тает и превращается в воду лед – этот фазовый переход происходит постепенно. Вы лед греете – а вода все не образуется и не образуется. В нашей межпланетной космонавтике сейчас происходит что-то похожее. Утраченные методы и опыт восстанавливаются, нужно работать и добиваться результатов.
Критические высказывания о том, что вместо полетов на Луну лучше построить новые больницы, дороги, – это не о том. То, что вкладывается в космическую отрасль, в стратегическом плане окупится сторицей.
И ведь деньги не улетают в космос, они все остаются здесь. Если вы будете активно развивать космическую деятельность, то у вас и самолеты будут хорошо летать, и много еще полезного будет происходить в смежных отраслях.
По словам ученого, первые российские лунные проекты должны полететь на полюса Луны в начале следующего десятилетия. Они должны открыть новые знания, приблизить человечество к будущему, в котором мы разместим на Луне предприятия-автоматы, которые будут добывать и перерабатывать необходимые полезные ископаемые без угрозы для земной экологии, потому что Земля уже подошла к той критической отметке, когда греть и эксплуатировать ее природную среду больше нельзя. На Земле мы будем использовать только полностью переработанные космические ресурсы. Но это в отдаленной перспективе, а пока, говорит Митрофанов, нам надо восстанавливать свою российскую дальнюю космонавтику.