Надо сделать свою жизнь проще
Мирской успех приносит душе мирскую тревогу
Чем больше люди удаляются от естественной, простой жизни и преуспевают в
роскоши, тем больше увеличивается и человеческая тревога в их душах. А
вследствие того, что они все дальше и дальше отходят от Бога, они нигде не
находят покоя. Поэтому люди беспокойно кружатся — как приводной ремень станка.
Они кружатся уже и вокруг Луны, потому что целая земная планета не вмещает их
великого беспокойства.
Мирская легкая жизнь, мирской успех приносят душе
мирскую тревогу. Внешняя образованность в сочетании с душевной тревогой
ежедневно приводит сотни людей (даже потерявших душевный покой маленьких детей)
к психоанализу и психиатрам, строит все новые и новые пси-хиатрические
лечебницы, открывает для психиатров курсы повышения квалификации, в то время как
многие из психиатров ни в Бога не верят, ни существование души не признают.
Стало быть, как могут помочь другим душам эти люди — сами наполненные душевной
тревогой? Как может быть истинно утешенным человек, не уверовавший в Бога и в
истинную, вечную жизнь после смерти? Если человек постигает глубочайший смысл
истинной жизни, то из его души исчезает вся тревога, к нему приходит
божественное утешение и он исцеляется. Если бы больным в психиатрической
лечебнице читали вслух Авву Исаака Сирина, то больные, верующие в Бога,
становились бы здоровы, потому что им открывался бы глубочайший смысл жизни.
Любой ценой — с помощью успокоительных лекарств и различных учений типа
йоги — люди стремятся найти покой, но только к действительному покою, который
приходит к человеку смирившемуся и приносит ему божественное утешение, они не
стремятся. Подумай, как же маются все эти туристы, приезжающие сюда из других
стран, под палящим солнцем, в жару и в пыли, среди шума и гама бредущие по
улицам! Какое бремя, какое внутреннее неспокойствие гнетет и терзает их души,
если они считают отдыхом все то, что им приходится переносить! Как же должно
давить души этих людей их собственное “я”, раз они думают, что отдыхают,
испытывая такие мучения!
Если мы видим человека, страдающего от сильной
душевной тревоги, огорчения и печали, несмотря на то, что у него есть всё, чего
ни пожелает душа, — то надо знать, что у него нет Бога. В конце концов, от
богатства люди тоже мучаются. Ведь материальные блага оставляют их внутренне
пустыми, и они мучаются вдвойне. Я знаю таких людей — имеющих всё, при этом не
имеющих детей и испытывающих терзания. Им в тягость спать, им в тягость ходить,
все что ни возьми — для них мука. “Ну, хорошо, — сказал я одному из таких, — раз
у тебя есть свободное время, займись духовной жизнью. Совершай Часы, читай
Евангелие”.
— “Не могу”. — “Ну сделай тогда что-нибудь доброе — сходи в
больницу, проведай какого-нибудь больного”. — “Зачем я туда пойду, — говорит, —
да и что это даст?” — “Тогда пойди, помоги какому-нибудь бедняку по соседству”.
— “Нет, — это мне тоже не по нутру”.
Иметь свободное время, несколько
домов, все блага и при этом мучиться! А знаете, сколько таких, как он? Вот они и
мучаются — пока не сойдут с ума. Как же это страшно! А самые измученные и
несчастные из всех — те, кто не работают, а живут за счет доходов с имущества.
Тем, кто, по крайней мере, работает, все же полегче.
Нынешняя жизнь, с ее безостановочной гонкой — это адская мука
Люди всё куда-то спешат и мчатся. В такой-то час им нужно быть в одном месте,
в такой-то — в другом, потом в третьем… Чтобы не забыть, какие нужно сделать
дела, люди вынуждены их записывать. Хорошо еще, что среди такой беготни они не
забыли, как их зовут! Они не знают даже самих себя. Да и как им себя узнать —
разве в мутной воде можно увидеть себя, как в зеркале? Да простит меня Бог, но
мир превратился в самый настоящий сумасшедший дом. О жизни иной люди не думают —
они лишь ищут себе всё больше и больше материальных благ. И поэтому они не
находят покоя и постоянно куда-то мчатся.
К счастью, есть жизнь иная.
Люди сделали свою земную жизнь такой, что живи они здесь вечно, большей адской
муки и не существовало бы. Если бы с этой тревогой в душе они жили по восемьсот,
девятьсот лет — как в эпоху Ноя, то их жизнь была бы одним долгим адским
мучением. В те времена люди жили просто. И такой долгой их жизнь была для того,
чтобы сохранялось Предание. А сейчас происходит то, о чем написано в Псалтири:
“Дние лет наших в нихже семьдесят лет, аще же в силах осмьдесят лет и множае их
труд и болезнь”. А семьдесят лет -это такой срок, чтобы лишь детей своих успеть
поставить на ноги, — тютелька в тютельку укладываешься.
Как-то раз ко
мне в каливу зашел один врач из Америки. Он рассказывал мне о тамошней жизни.
Люди там уже превратились в машины — целые дни они отдают работе. У каждого
члена семьи должен быть свой автомобиль. Кроме этого, дома, чтобы каждый
чувствовал себя комфортно, должно быть четыре телевизора. Вот и давай — работай,
выматывайся, зарабатывай много денег, чтобы сказать потом, что ты благоустроен и
счастлив. Но что общего у всего этого со счастьем? Такая исполненная душевной
тревоги жизнь с ее безостановочной гонкой — это не счастье, а адская мука. Зачем
она тебе — жизнь с такой душевной тревогой? Я не хотел бы такой жизни, даже если
бы так должен был жить весь мир. Если бы Бог сказал этим людям: “Я не стану
наказывать вас за ту жизнь, которой вы живете, но оставлю вас жить так на веки
вечные”, то это было бы для меня великим мучением.
Поэтому многие, не
выдерживая жизни в таких условиях, покидают города, идут без направления и цели
— лишь бы уйти. Сбиваются в группы, живут на природе — одни занимаются своим
физическим развитием, другие — чем-нибудь еще. Мне рассказывали, что кто-то из
них занимается бегом, другие — уходят в горы и поднимаются на высоту 6000
метров. Сперва они задерживают дыхание, потом какое-то время дышат нормально,
потом снова делают глубокий вдох… Занимаются такой ерундой! Это
свидетельствует о том, что у них на сердце тяжким грузом лежит беспокойство и
сердце ищет какого-то выхода. Одному такому человеку я сказал: “Вы роете яму,
раскапываете её всё глубже и глубже, потом восхищаетесь этой ямой и её глубиной,
а потом… падаете в неё и летите вниз. Тогда как мы [не просто роем яму, но]
разрабатываем рудник и находим полезные ископаемые. В нашей аскезе есть смысл,
поскольку она совершается ради чего-то высшего”.
Душевная тревога происходит от диавола
— Геронда, миряне, живущие духовной жизнью, устают на работе и, возвращаясь
вечером домой, не имеют сил совершить Повечерие. А от этого они переживают. —
Если они возвращаются домой поздно вечером и уставшие, то им никогда не нужно с
душевной тревогой себя насиловать. Надо всегда с любочестием говорить себе:
“Если ты не можешь прочесть Повечерие полностью, то прочитай половину или
треть”. И в следующий раз надо стараться не слишком утомляться днем. Должно
подвизаться, насколько возможно, с любочестием и во всем полагаться на Бога. А
Бог Свое дело сделает. ум должен всегда быть близ Бога. Это самое лучшее делание
из всех.
— Геронда, а какую цену имеет в очах Божиих чрезмерная
аскеза?
— Если она совершается от любочестия, то радуется и сам человек, и
Бог — о Своем любочестном чаде. Если человек утесняет себя от любви, то это
источает мед в его сердце. Если же он утесняет себя от эгоизма, то это приносит
ему мучение. Один человек, подвизавшийся с эгоизмом и утеснявший себя с душевным
беспокойством, как-то сказал: “О, Христе мой! Врата, которые Ты соделал, слишком
тесны! Я не могу через них пройти”. Но если бы он подвизался смиренно, то эти
врата не были бы для него тесными. Те, кто эгоистично подвизаются в постах,
бдениях и прочих подвигах, мучают себя без духовной пользы, потому что бьют
воздух, а не бесов. Вместо того, чтобы отгонять от себя бесовские искушения, они
принимают их всё в большем количестве, и — как следствие — в своем
подвижничестве встречают множество трудностей, чувствуют, как их душит
внутреннее беспокойство. В то время как у тех людей, которые сильно подвизаются
со многим смирением и со многим упованием на Бога, радуется сердце и окрыляется
душа.
В духовной жизни требуется внимание. Делая что-либо по тщеславию,
духовные люди остаются с пустотой в душе. Их сердце не преисполняется, не
становится окрыленным. Чем больше они увеличивают свое тщеславие, тем больше
увеличивается и их внутренняя пустота, и тем больше они страдают. Там, где
присутствует душевная тревога и отчаяние, — бесовская духовная жизнь. Не
тревожьтесь душой ни по какому поводу. Душевная тревога происходит от диавола.
Видя душевную тревогу, знайте, что там накрутил своим хвостом тангалашка. Диавол
не идет нам поперек. Если человек к чему-то склонен, то и диавол подталкивает
его в этом же направлении, чтобы его измотать и пре-льстить. Например, человека
чуткого он делает чрезмерно чувствительным. Если подвижник расположен делать
поклоны, то диавол тоже подталкивает его к поклонам, превышающим его силы. И
если твои силы ограничены, то образуется сперва некая нервозность, потому что ты
видишь, что твоих сил не хватает. Потом диавол приводит тебя в состояние
душевной тревоги, с легким — вначале — чувством отчаяния, потом он усугубляет
это состояние все больше и больше… Помню начало своего монашества. Одно время,
как только я ложился спать, искуситель говорил мне: “Ты что же — спишь? Вставай!
Столько людей страдают, стольким нужна помощь!..” Я поднимался и делал поклоны —
сколько мог. Стоило мне опять лечь, как он опять начинал свое: “Люди страдают, а
ты спишь? Вставай!” — и я опять поднимался. Я дошел до того, что как-то сказал:
“Ах, как было бы хорошо, если бы у меня отнялись ноги! Тогда у меня была бы
уважительная причина не делать поклоны”. Один Великий пост я, находясь в таком
искушении, еле выдержал, потому что хотел утеснить себя больше своих сил.
Если, подвизаясь, мы чувствуем душевную тревогу, то должно знать, что мы
подвизаемся не по-Божьему. Бог — не тиран, чтобы нас душить. Каждому следует
подвизаться с любочестием, в соответствии со своими силами. Надо возделывать в
себе любочестие для того, чтобы возросла наша любовь к Богу. Тогда человека
будет подталкивать к подвигу любочестие, и само его подвижничество, то есть
поклоны, посты и подобное этому, будет не чем другим, как преизлиянием его
любви. И тогда он с духовной отвагой будет идти вперед.
Следовательно,
не нужно подвизаться с болезненной схоластичностью, чтобы потом, отбиваясь от
помыслов, задыхаться от душевной тревоги, нет — надо упростить свою борьбу и
уповать на Христа, а не на себя самого. Христос — весь любовь, весь — доброта,
весь — утешение. Он никогда не душит человека. Он в изобилии имеет духовный
кислород — божественное утешение. Тонкое духовное делание — это одно, а
болезненная схоластичность, которая от нерассудительного принуждения себя к
внешнему подвигу душит человека душевной тревогой и разрывает его голову болью,
— это совсем другое.
— Геронда, а если человек по природе слишком много
думает и его голову распирают многие мысли, то как ему следует относиться к той
или иной проблеме, чтобы не выбиваться из сил?
— Если человек ведет себя
просто, то из сил он не выбивается. Но если примешивается хотя бы чуточку
эгоизма, то, боясь сделать какую-нибудь ошибку, он напрягает себя и выбивается
из сил. Да хотя бы и сделал он какую-нибудь ошибку — ну, поругают его маленечко,
ничего страшного в этом нет. Такое состояние, о котором ты спрашиваешь, может
быть оправдано, к примеру, для судьи, который, постоянно сталкиваясь с
запутанными делами, боится, как бы не совершить неправедный суд и не стать
причиной наказания неповинных людей. В духовной же жизни головная боль
появляется в том случае, когда человек, занимая какое-то ответственное место, не
знает, как ему поступить, потому что ему надо принять решение, которое кого-то в
чем-то ущемит, а если его не принимать, то это будет несправедливо по отношению
к другим людям. Совесть такого человека находится в постоянном напряжении. Вот
так-то, сестра. А ты будь внимательна к тому, чтобы духовно трудиться — не умом,
а сердцем. И без смиренного доверия Богу духовного делания не совершай. В
противном случае ты будешь переживать, утомлять свою голову и душой чувствовать
себя плохо. В душевном беспокойстве обычно кроется неверие, но можно испытывать
такое состояние и по гордости.
Роскошь обмирщвляет и монахов
— Геронда, а до какой степени можно украшать храм?
— В наше время чем всё
проще — даже в храме — тем больше пользы, потому что живем мы сейчас не в
Византии.
— Ну вот, например, иконостас — какой орнамент нам для него
выбрать?
— Конечно, монашеский! Какой же еще? Пусть все будет, насколько
возможно, скромно, просто. Преподобный Пахомий искривил колонну в храме, чтобы
люди не восхищались делом его рук. Помните этот случай? В своем монастыре
преподобный со многим тщанием построил храм с кирпичными колоннами. Видя, каким
красивым получился храм, преподобный радовался, но потом подумал, что радоваться
прекрасному творению собственных рук — это не по Богу. Тогда он обвязал колонны
веревками и, помолившись, велел братии навалиться и тянуть — чтобы колонны
искривились.
Я у себя в келье на Афоне каждый год режу жесть и латаю
крышу и окна. И то, и другое прохудилось, в щели задувает ветер. Вот я и ставлю
всё новые и новые заплатки — из жести, досок, полиэтилена. Ты меня спросишь:
“Так что же ты не поставишь двойные окна?”. Думаешь, я сам не догадываюсь, что
это можно сделать? Я ведь плотник, и если бы захотел, то смог бы сделать окна и
с тремя рамами. Но после этого уходит монашеский дух. Стена кельи в аварийном
состоянии. Я мог бы попросить кого-нибудь помочь мне с ремонтом, но меня
устраивает и то, что есть. Да как я посмею тратить такие деньги на ремонт стены,
когда другие люди так нуждаются? Это не пойдет мне на пользу. Если у меня
заведется лишних пятьсот драхм, то лучше куплю на них крестиков, иконочек и дам
их какому-нибудь страдальцу, чтобы он получил от этого помощь. Я радуюсь, когда
отдаю. И даже если эти деньги будут мне нужны, не стану тратить их на себя.
Начиная жить духовно, человек никогда не насыщается. Подобно этому,
человек никогда не насыщается, если начинает гнаться за красивым. Знаешь, как
нам надо жить сейчас? Надо оставить заботы о красивых постройках, ограничиться
необходимым и отдать себя несчастью людей — помогая им молитвой, если тебе
нечего дать, и милостыней, если у тебя есть возможность помочь им материально.
Займитесь же молитвой, а из работ — только самым необходимым. У всего, что мы
делаем здесь, — недолгий век. И стоит ли отдавать всему этому свою жизнь, зная,
что другие едва сводят концы с концами и умирают с голоду? Простые постройки и
смиренные вещи мысленно переносят монахов в пещеры и неприхотливые аскитирии
святых отцов, от этого монахи получают духовную пользу. Тогда как все мирское
напоминает монахам о мире и делает их мирскими в душе. Недавно в Нитрии были
сделаны раскопки и найдены первые монашеские кельи — по-настоящему аскетические.
Затем были найдены монашеские кельи более поздней эпохи — их вид был уже немного
мирской. Наконец, были найдены самые поздние монашеские жилища, похожие на
салоны богатых людей того времени — на стенах были разные картины в рамочках,
узоры и прочее. Все это навело на монахов гнев Божий, и их обиталища были
разграблены и разрушены злодеями.
Христос родился в яслях. Если мирское
доставляет нам утешение, то Христос, Который никого не отвергает, легко нас
отвергнет. Он скажет: “У меня не было ничего. Разве Евангелие где-нибудь говорит
обо всех этих [мирских вещах]? Разве вы видели что-нибудь подобное у Меня? Вы и
не мирские, и не монахи. Что же Мне с вами делать, куда вас
поместить?..”.
Вещи прекрасные и совершенные являются мир-скими. Утешения
людям духовным они не дают. Ведь все стены рассыпятся в прах. Но душа… Одна
душа стоит дороже целого мира. А что делаем для души мы? Давайте же начнем
духовную работу, станем по-доброму обеспокоены. Христос потребует с нас ответа в
том, как мы духовно помогли людям и какую мы проделали духовную работу. О том,
какие мы отгрохали стены, Он даже и не спросит. С нас будет взыскан ответ о
нашем духовном преуспеянии.
Я хочу, чтобы вы поняли мой дух: я не говорю,
что не надо заниматься строительством и тому подобными делами, или что постройки
надо возводить кое-как. Нет. Но сперва должно идти духовное, а после, с духовным
рассуждением — все остальное.
Упростите вашу жизнь
“Какие же счастливцы те, кто живут во дворцах и наслаждаются всеми благами”,
— говорят люди мира сего. Однако блаженны те, кому удалось упростить свою жизнь,
освободить себя от удавки этого мирского усовершенствования — от множества
удобств, равных множеству затруднений, и избавиться от страшной душевной тревоги
нынешней эпохи. Если человек не упростит свою жизнь, то он будет мучиться. Тогда
как упростив ее, он избавится и от этой душевной тревоги.
Как-то раз на
Синае приезжий немец сказал одному очень смышленому мальчику-бедуину: “Ты есть
умный ребенок и способный достигайт образование”. — “Ну и что потом?” —
спрашивает его тот. “Потом ты будешь инженер”. — “А потом?” — “Потом открываль
мастерскую по ремонт автомобилей”. — “Потом?” — “Потом её увеличишь”. — “И что
же потом?” — “Потом нанималь других мастеров — комплектовайт для большой рабочий
персонал”. — “Стало быть, что же, — говорит ему мальчуган, — сперва у меня будет
одна головная боль, потом я добавлю к ней еще одну, а потом и еще? Не лучше ли
как сейчас — иметь голову спокойной?”. Головная боль, по большей части,
происходит как раз от таких мыслей: “Сделаем одно, сделаем другое”. А если бы
мысли были духовными, то человек испытывал бы духовное утешение и не мучился бы
головной болью.
Сейчас в беседах с мирскими людьми я тоже подчеркиваю
значение простоты. Потому что в большинстве из того, что они делают,
необходимости нет, и их снедает душевная тревога. Я говорю людям о безыскусности
и аскетичности, я не перестаю взывать: “Упростите вашу жизнь, чтобы исчезла
душевная тревога”. И большинство разводов начинается как раз с этого. У людей
много работы, им надо сделать столько всего, что идет кругом голова. Работают и
отец, и мать, а дети остаются без призора. Усталость, нервы — даже малый пустяк
приводит к большому скандалу, а затем автоматически следует развод. Люди доходят
уже и до этого. Однако, упростив свою жизнь, они будут и полны сил, и радостны.
Да, душевная тревога — это сущая погибель.
Как-то раз мне довелось
оказаться в роскошнейшем доме. Во время беседы хозяева сказали мне: “Мы живем
прямо-таки в раю, а ведь другие люди так нуждаются”. — “Вы живете в аду, —
ответил им я. — “Безумие, в сию нощъ душу твою истяжут от тебе”, — сказал
Господь безумному богачу. Если бы Христос спросил меня: “Где тебе отвести место
— в какой-нибудь темнице или же в доме, подобном этому”, то я бы ответил: “В
какой-нибудь мрачной темнице”. Потому что темница пошла бы мне на пользу. Она
напоминала бы мне о Христе, о святых мучениках, о подвижниках, скрывавшихся в
“пропастех земных”, она напоминала бы мне о монашеской жизни. Темница была бы
немножко похожа и на мою келью, и я бы от этого радовался. А о чем бы напоминал
мне ваш дом и какую пользу я получил бы от него? Поэтому темницы утешают меня
много больше не только какого-нибудь мирского салона, но и прекрасно отделанной
монашеской кельи. В тысячу раз лучше жить в тюрьме, чем в таком вот доме”.
В другой раз я остановился в Афинах у своего друга, и он попросил меня
встретиться с одним многодетным отцом, но только до рассвета, потому что в
другое время тому было некогда. Пришел этот человек — радостный и непрестанно
славословящий Бога. У него было много смирения и простоты, и он просил меня
молиться о его семье. Этому брату было тридцать восемь лет, и он имел семеро
детей. Дети, он с женой, плюс его родители — всего одиннадцать душ. Все они
ютились в одной комнате. С присущей ему простотой он рассказывал: “Стоя-то мы
помещаемся в комнате все, но вот когда ложимся спать, места не хватает —
тесновато. Но сейчас, слава Богу, сделали навес для кухни и стало полегче. Ведь
у нас, отченька, есть и крыша над головой — другие-то вон и вовсе живут под
открытым небом”. Работал он гладильщиком в Пирее, а жил в Афинах и для того,
чтобы быть на работе вовремя, выходил из дома затемно. От долгого стояния на
ногах и сверхурочной работы у него образовалось варикозное расширение вен,
причинявшее его ногам беспокойство. Но большая любовь к семье заставляла этого
человека забывать о болячках и хворях. Вдобавок он то и дело себя укорял,
говорил, что у него нет любви, что он не делает подобающих христианину добрых
дел, и не мог нахвалиться на свою жену за то, что она делает добрые дела,
заботится не только о детях, но и о свекре со свекровью, обстирывает живущих по
соседству стариков, прибирается у них в домах и даже “супчик им варит!” Лицо
этого доброго семьянина светилось от Благодати Божией.
Он имел в себе
Христа и был исполнен радости. И комнатенка, в которой они ютились, тоже была
исполнена райской радости. Те, кто не имеет в себе Христа, будут исполнены
душевной тревоги. Они не поместятся и в одиннадцати комнатах даже вдвоем, тогда
как здесь одиннадцать душ со Христом — поместились в одной.
Сколько бы
много места ни было у людей — даже у людей духовных — им все равно не будет
хватать места, потому что в них самих не хватило место Христу, потому что Он не
вместился в них полностью. Если бы жившие в Фарасах женщины поглядели на ту
роскошь, которая присутствует сегодня даже во многих монастырях, то они бы
воскликнули: “Бог низвергнет с неба огонь и попалит нас! Бог нас оставил!”
Фарасиотки справлялись с работой в два счета. Спозаранку они выгоняли коз, потом
наводили порядок в доме, потом шли в часовню или же собирались где-нибудь в
пещерах, и та, что немножко умела читать, читала житие дневного Святого. Потом
начинали творить поклоны с молитвой Иисусовой. Но ведь кроме этого они еще
работали, уставали. Женщина должна была уметь обшивать весь дом. А шили вручную.
Ручные швейные машинки и в городе-то были редкостью, а в селе их не было и
подавно. Хорошо если на все Фарасы была одна швейная машинка. И мужчинам они
шили одежду — очень удобную, а носки вязали на спицах. Всё делали со вкусом, с
любовью, но при этом и время у них оставалось, потому что всё у них было просто.
Второстепенное фарасиотов не заботило. Они переживали монашескую радость. И
если, скажем, ты замечал, что одеяло лежит на кровати неровно, и говорил им:
“Поправьте одеяло”, то в ответ слышал: “Тебе это что, мешает молиться?”
Сегодня людям неведома эта монашеская радость. Люди считают, что
испытывать лишения, страдать они не должны. А если бы люди думали немножко
по-монашески, если бы они жили проще, то и были бы спокойны. Сейчас они
мучаются. В их душах — тревога и отчаяние: “Такому-то удалось построить два
многоэтажных дома!” Или: “Такому-то удалось выучить пять иностранных языков!” —
или еще что-нибудь подобное этому. “А у меня, — говорят, — нет даже своей
квартиры, и иностранного языка я не знаю ни одного! Все, пропал я!”. Или же
кто-то, имея автомобиль, начинает терзаться: “У другого машина лучше моей. Надо
и мне покупать такую же”. Он покупает себе новую машину, но и она ему не в
радость — ведь у кого-то еще есть и получше. Он покупает такую же и себе, а
потом узнает, что у иных есть собственные самолеты, и опять мучается. Конца
этому нет. Тогда как другой человек, у которого тоже нет машины, славословит
Бога и радуется. “Слава Богу! — говорит он. — Ну и пусть у меня не будет машины.
Ведь у меня крепкие ноги и я могу ходить пешком. А у скольких людей ноги
ампутированы, и они не могут за собой ухаживать, не могут выйти на прогулку,
нуждаются в чьем-то уходе!.. А у меня есть собственные ноги!” В свою очередь,
человек хромой говорит так: “А каково другим, у которых нет обеих ног?” — и
радуется тоже.
Неблагодарность и ненасытность — великое зло. Человек,
порабощенный чем-то материальным, всегда порабощен волнением и душевной
тревогой, потому что он то дрожит, боясь, как бы у него не отняли его богатство,
то испытывает страх за свою жизнь. Как-то раз ко мне пришел один богач из Афин и
сказал: “Отче, я потерял контакт со своими детьми. Я потерял своих детей”. — “А
сколько у тебя детей?” — спросил я. “Двое, — ответил он. — Вскормил их на
птичьем молоке. Имели все, что хотели. Даже по машине им купил”. Потом из беседы
стало ясно, что у него была своя машина, у жены — своя и у каждого из детей —
своя. “Чудак человек, — сказал я ему, — вместо того, чтобы решить свои проблемы,
ты их только увеличил. Сейчас тебе нужен большой гараж для машин, за их ремонт
надо платить вчетверо больше, не говоря уже о том, что и ты с женой, и твои дети
в любой момент рискуете разбиться. А если бы ты упростил свою жизнь, то семья
была бы сплоченной, один понимал бы другого, и всех этих проблем у тебя бы не
было. Вина за то, что с вами происходит, лежит не на твоих детях, а на тебе
самом. Это ты виноват в том, что не воспитал их по-другому”. На одну семью —
четыре автомобиля, гараж, свой механик и все прочее! Неужели один не может
поехать куда-то чуть пораньше, а другой — чуть попозже? Весь этот комфорт
порождает трудности.
В другой раз ко мне в каливу пришел другой глава
семьи — на этот раз из пяти человек — и сказал: “Отче, у нас есть одна машина,
но я думаю купить еще две. Так нам будет полегче”. — “А насколько вам будет
потруднее, ты не подумал? — спросил его я. — Одну машину ты оставляешь в
какой-нибудь подворотне, а где будешь ставить три? Тебе понадобится гараж и
склад для горючего. Вместо одной опасности вы будете подвергаться трем. Лучше
вам обходиться одной машиной и ограничить свои расходы. И время, чтобы смотреть
за детьми, у вас будет, и сами вы будете умиротворенными. В упрощении вся
основа”. — “Да, — говорит, — а я ведь об этом и не задумывался”.
—
Геронда, один человек рассказывал нам, как он два раза не мог заставить
замолчать противоугонную сигнализацию в своем автомобиле. Один раз из-за того,
что в машину залетела муха, а в другой раз он сам нарушил инструкцию пользования
противоугонной системой, когда садился в собственный автомобиль.
— У
этих людей мученическая жизнь, потому что они не делают свою жизнь проще.
Большинство удобств влекут за собой неудобства. Мирские люди задыхаются от
многого. Они заполонили свою жизнь множеством удобств и сделали ее трудной. Если
не упростить свою жизнь, то даже одно удобство рождает кучу проблем.
В
детстве мы обрезали края у катушки из-под ниток, вставляли в серединку
деревянную палочку и устраивали замечательную игру, которая доставляла нам
настоящую радость. Маленькие дети радуются игрушечной машинке больше, чем их
отец — купленному “Мерседесу”. Спроси какую-нибудь девчушку: “Что тебе подарить
— куколку или многоэтажный домище?” Вот увидите, она ответит: “Куколку”.
Суетность мира в конце концов познают даже малые дети.
— Геронда, а что
больше всего помогает понять радость, которую приносит простота, безыскусность?
— Осознание глубочайшего смысла жизни. “Ищите прежде Царствия Божия…”.
Простота и всякое правильное отношение к вещам начинаются с этого.
Источник: Блаженной памяти старец Паисий Святогорец «СЛОВА» Т.I-IV
Монастырь
Святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова
Суроти,
Салоники
Издательский дом «Святая Гора», Москва 2002-04гг.