Что такое Болонская система и чем она хороша
— Сначала Минобрнауки объявило, что Россия вышла из Болонского процесса. Потом — что ее, наоборот, оттуда исключили. Так что произошло?
— Болонская система, и тем более, Болонский процесс — это не организация типа ВТО или НАТО, куда можно войти и откуда можно выйти. Это общие принципы работы высшего образования в Европе, о которых договорились страны, участвовавшие в Болонском процессе. Нам из этой системы можно выйти только в том же смысле, в каком можно выйти из метрической системы и перейти на аршины.
— Что это за принципы?
— Очень разумные. Они были введены европейскими странами не только для того, чтобы создать общее образовательное пространство, в котором студенты могут мигрировать. Но и потому что старые системы высшего образования показывали свою неадекватность новому времени.
Раньше человек в Европе после гимназии или лицея поступал в университет и учился пять лет, получал диплом и считался специалистом. Правда, в реально ответственных и сложных профессиях никто не считал людей, окончивших пятилетнее образование, специалистами, готовыми к работе. От того, что вы закончили медицинский институт, вы еще не стали полноценным врачом. Дальше — интернатура, когда человек работает в клинике, чтобы окончательно освоить профессию.
Так вот, когда речь идет о врачах, всем вроде ясно, что учиться нужно в несколько ступеней. А про инженеров или экономистов кажется, что получил диплом — и сразу работай.
Но постепенно стало понятно, что эти люди не находят себе места на рынке труда в соответствии со своей специальностью. Например, человек окончил филологический факультет, но мало таких мест, где требуется именно филолог. Поэтому он идет работать журналистом, редактором, учителем, менеджером, адаптирует свою специальность к существующему запросу, овладевает новыми навыками.
В мире стремительно развивающихся цифровых технологий это совершенно нормальная ситуация, когда люди готовились к одному, а им приходится заниматься чем-то другим. А значит, высшее образование надо делить на ступени, между которыми люди могут взять перерыв и задуматься, не нужно ли им получить еще одну специальность в дополнение к первой.
— Четыре года бакалавриата плюс два года магистратуры — это и есть Болонская система?
— Важно само наличие этих ступеней, которое дает вам возможность либо сменить специальность, либо пойти поработать, а потом решать, чем заниматься дальше. Например, в Италии большинство бакалавриатов — это три года, а потом вы можете поступить на магистерскую на один год, а можете на два, это зависит от объема знаний, который вам нужно освоить. Если ваша специальность требует практических навыков, то вы туда идете в магистратуру на год, потом идете на рынок труда работаете параллельно с магистерским обучением.
Даниил Александров. Фото: Sarah Shanina / wikimedia commons
В России была принята схема «четыре плюс два», в других странах существует и «четыре плюс два», и «три плюс один» или «три плюс два». Но все это по-прежнему Болонская система, ее суть — вариативность обучения.
— Я слышала, что в России обсуждалась система «два плюс два плюс два».
— Это то, что было предложено два года назад. Абитуриент поступит на широкий «куст» разных специальностей, отучится два года, с пониманием выберет на следующие два года то, что ему по душе, а потом уже получит диплом бакалавра.
Это очень правильная логика. Ведь в 17 лет мало кто знает, чем ему на самом деле хочется заниматься. При этом в России очень принято принимать сразу на узкую специальность, как это было в СССР.
Во многих технических вузах были очень дробно построены специальности для поступления, чтобы выпускать узко заточенных инженеров. Во времена ускоренной индустриализации система была ориентирована на то, чтобы готовить специализированных инженеров не очень высокого уровня. Советский Союз жил в мифологии успешного планирования, руководству казалось, что оно знает, сколько через 10-20 лет понадобится каких специалистов.
Сегодня общество, экономика, хозяйство нуждаются в людях широкой подготовки, которые умеют быстро переучиваться.
Поэтому система «два плюс два плюс два» представляется мне очень правильной и современной. Если вдуматься, это и есть Болонская система, но если кому-то так неприятно иностранное слово, то пусть называют это как-то иначе.
— А не вернут обратно пятилетку?
— Я не думаю. Это самоубийство высшего образования.
Зачем одновременно изучать биологию, экономику и танцы
— В западных университетах популярна система Liberal Arts. Что это за «либеральные искусства»?
— Логика «свободных искусств» состоит не в том, что они какие-то особенно либеральные, а в том, что это традиционно восходит к основным предметам (или «искусствам»), вроде математики или латыни, которые студентам полагалось изучать в Средние века. В Liberal Arts было несколько базовых принципов. Во-первых, университетское образование должно быть широким, чтобы люди учились думать. В Оксфорде, Кембридже математика и древние языки составляли основу образования, а потом студенты сами выбирали, что им делать.
Во-вторых, студент должен сам выбирать последовательность и характер этих предметов. Если математику уж очень не хочется учить, то можно отказаться. Это же не школа, где ребенок не выбирает толком, его учат, как в трамвае — сел и повезли. В университете человек должен сам собрать свой учебный пазл.
Фото: Лаборатория «Социология образования и науки»
Дело в том, что, если человек хочет быть сварщиком, он знает, что такое сварка, и идет учиться. А когда он хочет быть управленцем, политиком, да кем угодно, то совершенно непонятно, какие навыки ему нужны. Выдающийся маркетолог Самвел Аветисян, уже покойный, к сожалению, отвечая на вопрос «Как стать крутым специалистом по рекламе», сказал: «Можно почитать французских философов и вообще научиться оригинальному взгляду на мир, а рекламу вы потом всегда сможете делать».
— Я могу поступить в университет и набрать себе что угодно — от высшей математики до курса китайской каллиграфии?
— В реальности этот свободный выбор довольно ограничен. Ты все равно обязан прослушать общие курсы, а потом уже собирать свой индивидуальный набор. Сперва общая биология и генетика, потом — генная инженерия. Нельзя прямо с молекулярной генетики и начать.
Поэтому когда студент говорит, что хочет изучать биологию или лингвистику, ему отвечают: «Ок, тогда первым делом берешь вот это и это». Хочешь посещать курсы по математической лингвистике? Тогда у тебя должна сначала быть алгебра.
Но студент может сказать: «Я уже хорошо изучил дифференциальное исчисление в школе, потому что брал дополнительные занятия». Тогда смотрят программу, по которой он учился, его результаты, и, если все хорошо, говорят: «Ок, можете сразу брать специализированный курс, база у вас есть».
Таким образом при системе Liberal Arts люди могут двигаться внутри колледжа с разной скоростью и соединять специальности разного рода.
Я знаю девушку, которая доказывала свои права проходить сложные курсы и соединила биологию и экономику, потому что хотела работать в сельском хозяйстве. Это был совершенно осознанный выбор. Параллельно она брала курсы по современному танцу, а потом пошла в магистратуру по танцам.
— «Драмкружок, кружок по фото, а еще мне петь охота».
— И правильно, это расширяет сознание и делает человека пригодным к современным реалиям. А если он в 17 лет встанет на рельсы и никогда с них не свернет, то вряд ли добьется успеха. Знать свое предназначение в 17 лет — редкий случай раннего таланта и пристрастия. В большинстве случаев человек просидит на одном месте, которое будет всю жизнь ненавидеть и при этом бояться, что уволят.
В Высшей школе экономики человек, попавший в экономику или иную специальность, может выбрать майнор — дополнительный двухлетний курс — в диапазоне от программирования на «питоне» (Python — один из самых популярных языков программирования. — Прим. ред.) до филологического спецкурса, который называется «Тексты и контексты». Когда я его придумал, то хотел, чтобы студенты проходили мировую классику от Библии до XX века, рассматривая при этом исторические контексты, в которых она возникала. Человек, с одной стороны, учит математику, а с другой стороны, сравнительное историческое литературоведение. Разве плохо?
Как зарубежные вузы относятся к российским студентам
— Котируются ли российские дипломы за рубежом и что их ждет в дальнейшем?
— В любой стране есть университеты первого и второго уровня, их репутация примерно известна. Если человек заканчивает МФТИ, то во всем мире физики и инженерии знают, что такое Московский физико-технический институт. Если человек присылает в американский или итальянский университет диплом отделения теоретической и прикладной лингвистики МГУ, то все понимают, что такое ОТиПЛ. Профессора за рубежом, которые занимаются этим предметом, скажут: «О, мы знаем, кто ему преподавал».
Фото: pexels.com
А если он закончил какой-то неведомый миру вуз, пусть даже его предмет тоже называется «теоретическая и прикладная лингвистика», то те просто глазами поморгают.
— Говорят, что после 24 февраля и курса России на выключение из международного образовательного контекста им стали неинтересны все эти кредиты и оценки. Наблюдаете ли вы такие настроения?
— Пока не наблюдаю. Может быть, наша дальнейшая изоляция приведет к тому, что это произойдет, но пока что какое-то количество студентов из хороших вузов думают о продолжении обучения за рубежом и доказывают университетам, в которые они поступают, что хорошо подготовлены. Этой весной мои выпускники успешно поступили в Данию, в Америку, в другие места. Хотя у них возникали кое-какие сложности.
Например, наша выпускница, которая отучилась два года в Дании, подала заявки в разные места, включая Париж. Там она шла в аспирантский проект, посвященный способам цифровой коммуникации в социальной рекламе. Поскольку этот институт занимается информатикой и анализом данных, там есть служба безопасности. И они не допустили российского специалиста до этой тематики, сказав, что ее деятельность может быть связана с пропагандой.
То есть раньше они боялись русских хакеров, а теперь еще и русских пропагандистов.
Возможна ли школа в международной изоляции
— Университет в изоляции невозможен. А школа?
— Конечно, нет. В любой стране — в Китае, в России, в Турции — можно даже в школе вести предметы на иностранном языке, используя его как средство общения в образовательной среде. А уж в университете и подавно. Но я сейчас боюсь, что из-за резкого антизападного крена мы начнем отказываться и от англоязычных программ в университетах.
Кроме того, существует и обмен преподавателями в рамках совместных научных проектов, и обмен учащимися. И наконец, самое важное: в какой-то стране появилась новая, эффективная педагогическая методика и постепенно весь мир на нее переходит. А мы нет?
— Мы же в другую образовательную реальность попали. Наши отечественные образовательные методики — лучшие.
— Почему-то чиновники понимают, что рак нужно лечить современными лекарствами в Китае и в Америке, а когда речь заходит про образование и культуру, им кажется, что мы дико самобытные, ни на кого не похожие и что учить российских школьников или дошкольников нужно так же, как это делали 50 лет назад.
Если у родителей болен ребенок, то они готовы отвезти его в другую страну, лишь бы его лечили с применением передовых технологий. Но про образование хочется, чтобы оно было таким же, как у нас, только лучше. Понятно, что люди боятся, что их дети и внуки потеряют с ними общую систему культурных референций и вообще «перестанут говорить по-русски», прервется связь поколений.
Это, конечно, миф, который мы создаем, убеждая себя, что сохранить культурную общность с потомками можно, только если их будут учить, «как нас учили».
Этот миф существует не только у нас — культура везде в какой-то мере консервативна, и, если культурный разрыв слишком силен, возникают общественные сложности. Но у нас этого так боятся, что предпочитают учить по старинке.
Мы вообще легко хватаемся за технологические инновации, но плохо — за методические и социальные. На карте лучших мировых практик в системе образования России просто нет.
В чем опасность элитарных школ
— Вы последовательно придерживаетесь идеи, что элитарные школы для одаренных детей — это неправильно. Почему?
— Потому что школы для одаренных детей — это, по сути, привилегированные школы для привилегированных детей. Именно не для талантливых, а для привилегированных. Что нормально для частного образования, но неправильно для государственного. Исключение — только балетные училища или немногие серьезные физико-математические школы.
— То есть никакого расслоения в государственной системе образования быть не должно?
— Должно, но разделение на более одаренных и менее одаренных проводит сама школа, а не родители. Например, в Германии в большинстве земель с какого-то момента идет разделение на гимназический поток, чтобы потом поступать в университет, и на общее образование, когда школьник учится и, возможно, где-то подрабатывает по будущей технической специальности. То есть старт общий у всех, а дальнейшее расслоение зависит от результатов.
Даниил Александров. Фото: Лаборатория «Социология образования и науки»
За последние 10 лет немецкие ученые убедительно показали, что при контроле по когнитивным способностям к математике и другим характеристикам классовые различия при поступлении в гимназию у детей фактически исчезают. Привилегии в немецкой системе перестают работать.
— Допустим, я развивала своего ребенка с самого раннего возраста, учила его английскому, много с ним читала и хочу, чтобы его окружали дети такого же уровня. Что в этом плохого?
— Во всем мире в элитарное образование берут на основе демонстрации хоть каких-то способностей в возрасте средней школы, а у нас, за редкими исключениями, сразу с первого класса. Поэтому запись в «крутые» школы строится каким-то противоестественным образом, есть еще колоритные привилегии для родителей из силовых и чиновничьих структур. Мои коллеги в Самаре детально изучали этот феномен.
Такой сословно-кастовый принцип, доходящий до появления кадетских школ для детей работников Следственного комитета, предназначен не для того, чтобы готовить детей к большому миру, а для того, чтобы их от этого мира изолировать.
Кстати, силовик в этом стремлении ничем не отличается от условного гуманитария. И тот, и другой считает, что его дети должны учиться с детьми ему подобных и впитывать те ценности, которые он считает важными. Способы обращения с детьми одинаковые, просто ценности разные.
— Почему сословно-кастовый принцип — это плохо?
— Он разрушает социальную ткань общества. И тот конфликт, который мы видим в восприятии нынешнего политического кризиса и который был обозначен в социальных сетях как отличие «эльфов» от «орков», заложен именно там, в школе. Это плод тех самых отношений в образовании, когда мы такие прекрасные, а остальные пусть учатся как-нибудь сами.
Почему старшеклассникам самим нужно выбирать предметы
— Какая разница, родители или школа отделяют талантливых от неталантливых, если дети из образованных семей и дети мигрантов все равно будут учиться по разным программам?
— Современная школа совершенно не подразумевает, что все учатся одинаковым образом. Беда российской школы как раз в том, что она заформализована стандартным прохождением программы. Федеральные проверочные работы предъявляют такие жесткие унифицированные требования, что, например, дети из семей трудовых мигрантов отсекаются сразу. Детям с задержками развития тоже очень трудно учиться.
Фото: pexels.com
Как это решается в современном мире? В старших классах есть система выбора предметов. Это гораздо эффективнее, чем устаревшее разделение на гуманитарные, математические и обычные классы. Кто дома хорошо выучил французский, берет более продвинутый уровень французского или, наоборот, испанский. Кто хорошо учил математику, берет углубленные курсы по алгебре или, если захочет, гуманитарный курс. В результате дети из разных классов перемешиваются, а те, кто попадает на разные треки по выбору, все равно будут общаться с разными детьми, играя вместе в футбол.
— Вы описали идеальную модель инклюзии. Современная школа инклюзивна по определению?
— Конечно. В ней, с одной стороны, есть самостоятельность выбора и интересов, а с другой — занятия для всех. В Швеции проводилось исследование того, как курят и нарушают дисциплину подростки. Выяснилось, что это, в первую очередь, те дети, которые выбирали в школе технические специальности, а не гуманитарные предметы или математику. Это ожидаемая разница между гимназией и условным ПТУ. Но все равно школа одна, и на физкультуру или какие-то внеклассные секции они ходят вместе. У них есть ощущение общности существования. Неправильно слишком сильно усугублять разделение, изолируя учащихся друг от друга.
— В реальности дети, которые не курят и любят математику, будут прогуливать физкультуру и на внеклассные секции их калачом не заманишь.
— Может быть, и так. Но одно дело, когда есть выбор, а другое дело, когда школа устроена таким образом, что перемешивание детей из разных семей невозможно.
Предположим, я хочу быть военным, а вы хотите быть филологом — это наш выбор. Но если мы женщинам запретим служить в армии, а мужчинам запретим учиться филологии, это будет дискриминация.
Понимаете разницу? Моя дочь, например, когда училась в одной из лучших гимназий Санкт-Петербурга, гоняла с мальчишками в футбол каждый день.
Зачем детям «пионерские» организации
— Может ли социальную объединяющую роль играть условная пионерская организация, которую у нас тут собрались возрождать?
— Само по себе создание такого рода движения школьников не представляется мне особенно вредным, они есть во многих странах. Летние лагеря, движение бойскаутов — это то, что расширяет рамки семьи и школы. Такое движение будет формировать в школьниках патриотизм, это тоже мировая практика, нравится нам она или нет.
В бедных сельских районах такие движения нужнее, чем в больших богатых миллионниках. Я изучал, как устроены летние лагеря в селах и малых городах, это очень интересно. Обычно их организует не школа, а какие-то местные структуры. Мой любимый кейс — поселок в Ленинградской области, где за организацию летних лагерей для школьников взялась местная библиотека. Учителя были рады уйти в отпуск, а библиотекарю и директору сельского дома культуры было интересно этим заниматься, тем более что делать летом особо нечего.
Фото: pexels.com
Смелость и самоотверженность этих двух женщин поражала. Они шли на всякие ухищрения, записывая во вторую смену ребят, которые и не собирались посещать этот лагерь, а вместо них брали тех, кто уже побывал в первой смене. И это были дети из неблагополучных семей, у которых, благодаря участию в лагере, наконец появлялась возможность заняться чем-то интересным и, что еще важнее, просто нормально питаться.
Местные начальники все понимали, закрывали глаза и поддерживали. Это пример настоящей полезной деятельности, когда люди пользуются возможностями, которые им предоставляет система, и делают это с душой и с пользой для детей.
— Но ведь в основном такие организации будут навязывать сверху.
— Я очень боюсь, что новая инициатива будет давать гораздо меньше возможностей таким людям реально спасать детей, а больше будет требовать от них каких-то формальных соответствий. Руководство будет проверять бюрократическую отчетность, захочет все это двигать через школы, поскольку чиновникам так удобнее.