«Наши реаниматологи ушли в отпуск, чтобы лечить Covid». Директор главной детской больницы — о работе в эпидемию
— Говорят, что в РДКБ детям отказывают в операциях, врачей отправляют по домам без сохранения зарплаты. Эти панические слухи имеют почву под собой?
— Мы, как и все, находимся сейчас в непростой ситуации. Минздрав в условиях эпидемии рекомендует по возможности ограничить госпитализации. Это разумно, поскольку в скученных коллективах присутствует высокий риск заражения и пациентов, и медперсонала.
Поэтому РДКБ работает в несколько урезанном режиме. Если раньше, в хорошие времена, у нас в отделениях лежало около 950 пациентов, то сейчас их 340. Во-первых, мы сами стараемся брать только острых пациентов, а во-вторых, родители с периферии боятся сейчас ехать в Москву, и их можно понять.
— Мы все время слышим, что дети вне зоны риска. Так есть этот Covid у детей или нет?
— Есть. По стране — несколько десятков детей, которые являются носителями вируса. Состояние у них разное — от легкого до средней тяжести. Вызвана эта средняя тяжесть вирусом или сопутствующими заболеваниями, еще предстоит выяснить. Но то, что процент инфицированных детей гораздо ниже, чем взрослых, это факт.
— Это вам отчасти, наверное, облегчает жизнь? Не нужно выделять корпуса внутри больницы, принимать дополнительные сложные эпидемиологические меры?
— У нас и вправду нет отделения, работающего только на прием больных с коронавирусом. Мы не являемся ни первой, ни второй, ни пока третьей линией по приему пациентов с SARS-CoV-2. Но санитарно-противоэпидемические меры мы все равно принимаем, так как работаем в условиях скопления людей: детей (часто иммунокомпрометированных), их родителей, персонала больницы.
— В чем выражаются эти меры?
— Стандартные процедуры: запрет на посещение пациентов, ограничение по выходу за пределы РДКБ детей и их родителей, обязательная термометрия на входе прибывших на госпитализацию пациентов и сопровождающих их лиц, термометрия для сотрудников на входе и в отделениях два раза в день.
Кроме того, дети и сопровождающие их родственники, приехавшие на госпитализацию, проходят тестирование. Результата они ждут в изолированных боксах инфекционного отделения РДКБ. Если тесты отрицательные, то пациенты ложатся в больницу.
— Как происходит это тестирование и сколько времени оно занимает?
— У ребенка, его мамы или папы берется мазок из носоглотки и ставится ПЦР на выявление фрагментов нуклеиновой кислоты вируса SARS-CoV-2. Постановка теста проходит в диагностической лаборатории РДКБ с использованием зарегистрированных наборов реагентов. Процесс занимает около трех часов.
— И что, подтвердился уже у кого-то Covid?
— Пока нет.
— А если подтвердится?
— В Москве предусмотрено несколько клиник, которые принимают детей с положительным SARS-CoV-2.
— Это какие?
— Полный список лучше уточнить на сайте Минздрава.
— Я знаю, что в НМИЦ здоровья детей выделен корпус.
— Да, там организовано отделение для приема пациентов с Covid-19, но оно еще не заполнено. Под детей в московских госпиталях забронировано несколько сотен мест. Пока в основном направляют в клинику Башляевой в Тушино и там, насколько я знаю, уже приличное количество пациентов. Остальные отделения для приема детей, зараженных коронавирусом, пока пустые, и слава Богу. Это резерв на случай непредвиденной ситуации.
Что было лишним? Узнаем через год
— Вам кажется, рационально с организационной точки зрения выделять впрок такое количество мест? Ведь из-за этого идет недобор по другим направлениям, и ребенок, который мог бы лечь на операцию, на нее не ложится из-за того, что все зарезервировано «под коронавирус»?
— Мое мнение — что 3D-картинка по ситуации с Covid, понимание правильности или неправильности принятых мер будет не раньше, чем через год. Мы живем с этим вирусом всего несколько месяцев, и у нас слишком мало информации.
Подготовка отделений для приема больных Covid-19 началась в РФ в первой половине марта, когда мы знали еще меньше, чем сейчас. Например, на тот момент нельзя было исключать, что вирус со временем в результате мутаций станет более тропным к детям.
Тогда то, что сейчас кажется перестраховкой, могло бы стать насущной необходимостью.
— Чтобы обезопаситься, лучше сделать лишнее?
— Я сторонник среднего пути, некоей золотой середины. Но как ее здесь нащупать? Что является лишним? Поймем через год.
На самом деле, в отличие от взрослых, для детей зарезервировано не так много мест, поэтому я не думаю, что мы сильно просядем по оперативному вмешательству в острых случаях. Раньше к нам на госпитализацию приезжало 40 человек в день, сейчас от 12 до 18. Мы стараемся с родителями заранее проговаривать ситуацию. Костно-пластические, ортопедические операции можно отложить. Но пересадка почки, трансплантация костного мозга, онкология, срочная хирургия — таким пациентам мы никогда не отказываем.
«Мы делимся нашими реаниматологами»
— А что делать с персоналом, который простаивает?
— Мы предложили нашим врачам два варианта. Во-первых, оплачиваемый отпуск. И очень многие пошли навстречу и перенесли отпуск с лета на апрель. Это особенно важно, когда ситуация с Covid стабилизируется, нам придется наверстывать упущенное. Если большая часть врачей на это время разъедется, то как мы справимся с потоком больных, который хлынет к нам после окончания эпидемии? А во-вторых, некоторые сотрудники, не очень загруженные, взяли отпуска за свой счет, за что мы им тоже очень признательны и благодарны.
И еще важно понимать, что доктора, которые сейчас пошли в отпуск, являются для нас резервом на случай, если кто-то из наших врачей заразится коронавирусом и мы будем вынуждены отправить на самоизоляцию не только больного, но и контактных с ним медиков. Тогда им на замену придется выдернуть кого-то из отпуска, но это мы оговорили заранее.
— У вас есть врачи, которые ушли работать в стационары с вирусной пневмонией?
— Да, из-за неполной загрузки РДКБ мы смогли предоставить одной из клиник, перепрофилированной под прием взрослых больных с Covid-19, врачей реаниматологов-анестезиологов и медбратьев, выразивших желание участвовать в борьбе с вирусом. Люди ушли в отпуск без сохранения и устроились в этой больнице по внешнему совместительству.
В ситуации нехватки реаниматологов не имеет значения, что наши сотрудники большую часть жизни проработали в педиатрии: специальность универсальная. Достаточно пройти небольшие курсы — и они уверенно себя чувствуют при работе со взрослыми пациентами.
Эти люди не появляются в нашей клинике, живут отдельно в гостинице. Прежде чем вернуться к работе в РДКБ, они будут отправлены в двухнедельный карантин.
«Мне интересно жить в это время»
— Лично вы — как профессионал и просто как человек — что думаете про нынешнюю ситуацию?
— В мире происходит нечто особенное, исключительное. Меня не покидает ощущение эксперимента, где в качестве объекта исследования выступает все человечество. Забавно ощущать себя одновременно и подопытным кроликом, и наблюдателем-исследователем. Лично мне очень интересно жить в это время. Возможно, многие люди через десяток лет скажут, что это было лучшее время в их жизни.
— Вы видите то, о чем раньше читали только в научных работах?
— Скорее в фантастических романах или романах-катастрофах. Очень интересно вживую наблюдать за людьми, оказавшимися в ситуации слома их привычной жизни.
Сейчас в человеке высвечиваются такие грани, которых в обычной, мирной обстановке ты за ним не замечал, хотя это был твой друг, коллега, сосед.
Да и самого себя узнаешь с неожиданной стороны.
— Что же вы про себя узнали?
— Что мне очень нравятся экстремальные ситуации, они меня бодрят и дают пинок интеллектуальным способностям. Ну, и, конечно, лишний раз убеждаешься, что внутри тебя намешано много всякой всячины: и низкого, и высокого.
— Скажи нам год назад, что такое случится, ведь ни за что бы не поверили.
— Я бы поверил. Последние несколько лет, работая в системе Роспотребнадзора, я принимал участие в международных конференциях по биобезопасности, которые вызывали у меня очень грустные чувства: говорильня, надувание щек, трата денег на непонятные проекты. Было очевидно, что даже высокоразвитые страны не готовы к серьезным вызовам возможной биологической угрозы. Но сказать, что я был на 100% готов к подобному развитию ситуации, — это, конечно, соврать.
«Работа эпидемиолога в нашей стране непрестижна»
— А что, с вашей точки зрения, сейчас в России делается неправильно?
— Думаю, еще в начале 2020 года, когда SARS-CoV-2 начинал завоевывать мир, необходимо было собрать команду молодых, нестандартно мыслящих ребят: молекулярных биологов, вирусологов, биоинформатиков. И на основе их исследований пытаться ответить на вопрос, что же все-таки сейчас с нами происходит и насколько серьезен и опасен враг. Надо понимать, что именно за учеными будет окончательное слово в решении проблемы Covid-19. Что удивительно: очень высокий процент людей — бессимптомники. В Китае их чуть ли не 80%. Могут ли эти люди быть для других источником коллективного иммунитета? Или, все-таки, зараженные от них развивают в том числе и тяжелую форму Covid-19? Отличается ли вирус, который приводит к развитию тяжелой формы заболевания, от вируса-источника бессимптомной или легкой формы? Или это один и тот же патоген и все завязано на индивидуальные особенности организма? Тогда какие? Почему процент заболевших детей на порядки ниже, чем взрослых? Мне кажется, если бы научное мировое сообщество «навалилось» на эти вопросы, то за относительно небольшое время на них можно было бы ответить.
— Боюсь, денег вообще скоро не будет на науку.
— К сожалению, работа эпидемиолога, вирусолога, микробиолога в нашей стране не престижна и малооплачиваема. Этот кризис показал, что надо менять отношение к науке, к подготовке современных специалистов, которые разбираются в новых методах диагностики, умеют работать с bigdata, предсказывать развитие эпидемиологического процесса. Думаю, что наука и высокотехнологичная медицина как раз может стать драйвером в той непростой экономической ситуации, которая последует за окончанием эпидемии. Надеюсь, что престиж профессии врача и ученого также вырастет.