Наши ведь дети, или есть ли жизнь после Киева?
Рассказ опубликован
в молодежном журнале «Наследник«
– Самые здоровские священники – в Ионинском монастыре в Киеве! – безапеляционно заявила мне подруга, когда мы говорили о том, как непросто современной молодежи найти в церкви понимающего священника.
– Да? Надо там побывать…
– Ионинский монастырь – это что-то! – не скрывала восторга другая подруга, когда я вскользь о нем упомянула. – Приезжаем мы туда с Сашей, еще до свадьбы… ходим, значит, по храму, прикладываемся, служба закончилась. И как-то мы разговорились с одним храмовым прислужником – рыжеволосый такой, в простеньком подрясничке. Он очень простой в общении, улыбчивый, открытый, все нам показал в храме, рассказал, ну просто со всех сторон любовью окружил. «Да вы из Москвы? Так, накормить вас срочно надо, а потом в Зверинецкие пещеры…» И начал распоряжаться насчет «гостей-москвичей». Мы с Сашей переглянулись – кто же он? И потом выяснилось, что это – наместник монастыря архимандрит Иона…
– После того как я побывала в Ионинском, я поняла, почувствовала реально, что такое любовь… Там все проникнуто любовью, – доложила третья знакомая. – Один ионинский священник на страшной для меня исповеди назвал меня солнышком, утешил, и в то же время как-то отрезвил, вразумил… Очень тогда помог, мне жить захотелось. А до этого в жизни все было плохо, сплошная безнадега.
И вот наконец я попала в этот легендарный монастырь. Мы с друзьями пришли на богослужение в Рождественский сочельник.
Служба была длинная, ночная, красивая и радостная – как любая рождественская служба. В храме я заметила множество молодежи: действительно, почти все прихожане – молодые люди.
Надо заметить, службу выстоять было не так легко (с одиннадцати вечера до пяти утра); детей благополучно разместили на лавках и под ними, на пуховиках, – смотрелось очень здорово. Пожилые люди и несколько нарядных девушек, устав, тоже присаживались в стасидии, на стульчики и на выступы в стенах под иконами. Но во время важных моментов богослужения вскакивали и стояли как свечи. Исповедовали всех желающих несколько священников – причем довольно долго. Наконец, когда исповедников не осталось, священник еще долго не уходил и спрашивал: «Есть ли еще кто на исповедь?»
Наконец мне довелось увидеть отца Иону (тоже исповедовал); он прошел, прошелестев мантией, как-то солнечно, очень светло улыбаясь. Второй раз, когда отец Иона выходил из алтаря и заметил сидевших прихожан, хватило одной его улыбки и шутливо-повелительной фразы «Не спать!», чтоб уставшие люди встали с оживленными лицами.
Перед причастием священник еще раз предупредил о том, что к Чаше подходят сначала дети, затем пожилые, затем мужчины и наконец женщины. Моментально, как-то слаженно, народ разделился: парни оказались справа, девушки – слева, у алтаря – мамы и папы с младенцами и дети постарше (выспались, поди, под лавками-то). Не толпясь, уступая друг другу, прихожане подходили к причастию.
…Да, давно у меня не было такого сказочного Рождества: темное, еще не проснувшееся небо в разноцветных вспышках салюта, блики на мокром асфальте, сияющий огнями далекий левый берег Днепра, смех и поздравления, молодые голоса, и снова радостный смех… Рождество Христово!!!
«Нет, обязательно надо встретиться с отцом Ионой! И диктофон захватить с собой», – решила я, хотя не планировала ничего писать о монастыре. Отправляясь в Киев, я даже не знала, что редакция «Отрока» – православного молодежного журнала – находится при этом монастыре.
На все про все у меня было часа полтора – я собиралась убить двух зайцев: и с отцом Ионой встретиться, и попасть затем на «Сильфиду» в Национальный украинский театр оперы и балета.
…Мы сидим с отцом Ионой на лавке, и я торопливо задаю ему вопросы:
– Отец Иона, как так сложилось, что ваша обитель – «молодежного направления»?
– Вообще у нас все получается спонтанно и неформально. Когда меня спрашивают про «Ионинскую молодежную организацию», я, признаться, теряюсь, потому что такой организации нет. Мы просто по мере сил стараемся общаться с молодыми людьми, помогать им идти ко Христу.
Все знают, что основное делание монаха – молитва за весь мир. Ради этого человек и уходит в монастырь – чтобы молиться о своих грехах и о чужих, чтобы Господь «пробавил милость Свою ведущим Его». Но кроме основного делания в монастыре есть еще «поделие». В одних монастырях – это сельскохозяйственная деятельность, в других – животноводческая, в третьих – просветительская. А у нас так сложилось, что нашим поделием является небольшая издательская деятельность и работа с молодежью. Возникла идея у некоторых наших братьев общаться с подрастающим поколением – за ними ведь будущее. Стали устраивать чаепития, народу сначала было немного, а теперь на этих молодежных собраниях бывает по 200–250 человек. Во время этих встреч (ребята их называют «молодежками») священники нашего монастыря произносят какое-то вступительное слово, а затем отвечают на вопросы собравшихся.
Раньше, когда на встречи приходило совсем немного ребят, с ними было частное общение, диалог, теперь больше монолог по причине большого количества приходящих. Теперь священники отвечают на записки с вопросами. Далеко не каждый молодой человек или девушка может задать свой вопрос вслух, сформулировать его; зачастую это легче сделать анонимно.
А частное общение теперь – это исповедь или просто отдельный разговор со священником.
– То есть в монастыре есть священники, которые специально занимаются с молодежью?
– У нас основной принцип работы: невольник – не богомольник. В монастыре есть такое общеизвестное понятие – послушание, когда приходится заниматься тем видом деятельности, на которое благословили. Так вот, в деле миссионерства послушание не работает. К миссионерству нужно иметь призвание, человеку должно быть интересно этим заниматься. У нас в монастыре вся тяжесть миссионерского послушания лежит в большей степени на отце Иоасафе, хотя кроме занятий с молодежью он и поет на клиросе, и служит, и является помощником казначея и помощником главного редактора «Отрока». Отец Иоасаф с таким усердием, любовью, радостью и горением занимается молодежью, он выкладывается весь! Помогает же ему в этом игумен Валериан – настоятель киевского храма Святых новомучеников, также бессменный ведущий чаепитий. Видимо, поэтому у нас как-то все пока получается.
– Что можно рассказать о вашей молодежи?
– Вот, на базе «молодежки» возникли журнал «Отрок» и масса других ответвлений. Например, братство преподобного Ионы Киевского. Ребята и девушки занимаются организацией поездок в детдома, в больницы, сдают кровь для онкобольных, помогают нуждающимся.
Очень радостно также, что среди нашей молодежи заключается много браков. Дело в том, что у православных ребят часто возникают проблемы: как познакомиться с будущей женой (мужем)? Не на дискотеку же идти… А в храме, понятно, надо молиться, а не всматриваться в лица рядом стоящих. После службы тоже вроде не скажешь совершенно незнакомому человеку: «А можно вас проводить?» И вот у нас «молодежка» появилась – начало в 7 вечера, расходятся все часу в 10-м. Как раз после теплой беседы и угощения ребятам надо провести девушек по темному Ботаническому саду – страшно ведь одной девушке идти…
– На Ваш взгляд, что главное при установлении контакта с молодежью?
– В первую очередь это происходит по милости Божией. Мне вспоминается интересный момент из жития преподобного Ионы, основателя нашего монастыря. Когда он был монахом Белобережской пустыни, ему явилась Пресвятая Богородица и повелела идти в Киев для устройства нового монастыря. Святой Иона стал отказываться, ссылаясь на свою неграмотность, никчемность, слабость, греховность, на что ему Божия Матерь сказала: «Лопата, находясь в руках своего хозяина, не размышляет, а выполняет его волю. Так и ты будешь в руках Божиих орудием, которое послужит тому, чтобы многие люди пришли ко спасению в стенах новоустроенной обители». Так и мы все являемся только орудием во всемогущих руках Бога, и Он все устраивает. Через нас Господь творит Свой замысел. Те люди, которые пришли сюда, я думаю, приведены Самим Господом, и только Он здесь их и держит. А наша задача – их не оттолкнуть, создать все условия, чтобы они в храме себя чувствовали, как в доме своего Отца, как у себя дома. Ведь это так и есть.
– Вы с братией принимаете очень деятельное участие в жизни молодежи. Не мешает ли это монашескому деланию?
– Понятно, что общение с ребятами и девчатами ничего положительного в аскетическую жизнь не приносит. К этому приходится относиться как к некой неизбежности. Наш монастырь находится в столичном городе, и двери его открыты для всех, общаться приходится с самыми разными людьми. Поэтому можно сказать: – да, с одной стороны, это действительно мешает монашеской жизни, но если посмотреть под другим углом – еще приносит и радость от того, что так много людей воцерковляется в молодом возрасте и вместо «отрывных» дискотек и прочих греховных увеселений приходит в храм на службу. Каждому священнику, наверное, приходилось сталкиваться с боязнью человека идти на исповедь. Вот, например, собрался идти каяться – и размышляешь: «А что обо мне батюшка подумает, после того как я ему ВСЕ расскажу? Наверное, много чего… ужасного. Относиться теперь ко мне по-другому будет». А отношение священника никак не изменится. И любой батюшка подтвердит, как бывает радостно, когда человек не боится рассказывать на исповеди свои самые тяжелые грехи. Как в притче: пастырь больше радуется об одной найденной овечке, чем о 99-ти, которые при нем. Так что, чем тяжелее исповеданные грехи – тем радостнее священнику, тем больше он полюбит кающегося человека, вернувшегося ко Христу.
– Батюшка, в храме – почти одна молодежь, даже странно … Как относятся к ней пожилые люди?
– Пожилые прихожане есть, их немного, процентов пять. И, слава Богу, эти прихожане позитивно относятся к молодежи, радуются за нее. У нас такое бывало: воцерковляется один молодой человек, и за ним – вся семья, и в храм приходят его родители, бабушка, дедушка…
Не могу не сказать, что в монастыре была проведена селекционная работа, после которой остались только те прихожане, которые приходят в храм ко Христу, молиться, а не для того, чтобы посудачить, воспитывать, давать ценные указания кому-то…
Мы следили за прихожанками, любящими поучать, и строго пресекали любые попытки это делать. У нас в храме даже висит объявление: «В нашем монастыре, по слову апостола Павла “жены в церкви – да молчат”, замечания имеет право делать только братия монастыря». Так что люди, страдающие зудом кого-то учить в храме, а не молиться, быстро отсеялись.
– Отец Иона, есть еще в Киеве что-то подобное вашему монастырю?
– Конечно. В Киеве во многих приходах ведется работа с молодежью. Это и Кирилловская церковь, где впервые в постсоветский период начиналась работа с подростками, храм Петра и Павла, храмы Петра Могилы, Княгини Ольги… и много еще различных приходов, где формируются активные молодежные группы.
– Многие приходы ради диалога с молодежной средой готовы на такие нововведения, как перевод службы с церковнославянского языка на русский или, например, открытые Царские врата на протяжении всего богослужения. Как Вы к этому относитесь?
– Отрицательно. Я думаю, что молодежь в Православии, помимо всего прочего, привлекает именно консерватизм. Я сам воцерковлялся в 17–18 лет и полюбил Церковь, в том числе, за постоянство и незыблемость. Не думаю, что перевод богослужения на русский язык (если о России говорить) привлечет в храм людей. Такие люди на самом деле и не стремятся в церковь, все разговоры о «непонятном» языке – всего лишь отговорки. В Церкви должны быть сложные моменты, которые надо попытаться понять, потрудиться, чтобы понять. Я вспоминаю, как в конце 80-х годов, когда сложно было отыскать любую православную литературу, верующая молодежь стремилась найти хотя бы ксерокопии молитвослова или Евангелия именно на церковнославянском языке. И с каким благоговением мы держали в руках эти старенькие замусоленные листочки с полустертыми буквами! Это было словно прикосновение к древней истории православной Церкви, к полноте Православия.
Так что упрощать Православие таким примитивным образом не стоит. Взять хотя бы молодежь, которая воцерковлялась у нас в Ионинском (а у нас, как и положено в монастыре, все достаточно консервативно). Ребята и девушки выстаивали длинные службы, без сокращений, начинали потихоньку вникать в смысл молитв, и главное – принимали все это с радостью. Все наши пономари, чтецы и церковники – молодые люди, участники «молодежки». Всю работу по храму у нас выполняет молодежь. И никто ни разу не пожаловался на «непонятный» язык.
Всем он стал понятным и родным.
Я выключила диктофон, поблагодарила отца Иону, незаметно поглядывая на часы. Билет в театр жег карман.
– На молодежку останешься сегодня?
– Нет, батюшка, к сожалению, не смогу, – вздохнула я.
– Как? – отец Иона притворно подозрительно прищурился. – А куда ж ты?
– На балет, – выдохнула я.
– О! – отец Иона развел руки в стороны и заговорщически предложил: – Оставайся! Убытки все возместим! Сколько стоит билет?
– Да ну что Вы, какие убытки!
– Что, нам не возместить ущерба? Это бесценно?
Тут как раз и появился отец Иоасаф, румяный, радостный.
– Вот ребенок вместо «молодежки» собирается на балет! – посетовал отец Иона, безнадежно кивая на меня.
– Батюшка, если Вы скажете мне остаться, я, конечно, останусь…
Отцы переглянулись.
– Ну, смотри сама. Вот у меня есть один знакомый, который прямо на Рождество, вместо службы отправился кататься на лыжах. А я его предупреждал! И что ты думаешь: у него после этого потерялись документы! – весело закончил отец Иоасаф.
– Помолитесь, чтоб у меня ничего не потерялось! – взмолилась я.
– А жаль мне твои документы…
– Отец Иона!
– Ладно, езжай с Богом на свой балет, театральный ребенок, – и он, светло-светло улыбнувшись, благословил, и я уже знала, что благополучно доеду на такси до театра, и никакие документы не потеряю, и фотоаппарат не разобью, и не сотру это драгоценное интервью. И непременно вернусь в этот чудесный монастырь. К отцу Ионе и его детям.
Очень понравились слова: «хрумкота» (реклама соленых огурчиков в метро), «Лап-Ус i к», «Вухо».
Перед отъездом из Чернигова подошли к палатке купить свежих пирожных. Я сказала продавщице: «Дякую!». Она ответила «На здоровье». Отошла от палатки разочарованная.
Гуляем по Крещатику. Неожиданно вспоминаю строчку из стихотворения – «свечи каштанов». Спрашиваю:
– А где каштаны?
Мои киевляне загибаются от смеха:
– Знаешь, Лен, сейчас зима немного, они так чуть-чуть отцвели…
В вагоне метро ехали дети с Вифлеемской звездой, очень громко и очень красиво пели колядки. Люди улыбались. Около дома с химерами, напротив администрации президента, устроен большой вертеп, прямо на улице. Фигуры Богородицы, Иосифа, Младенца – в человеческий рост. Красиво очень. А о храмах я вообще молчу, в каждом – вертеп.
Владимирский собор. Изумительная роспись. Незабываемые «васнецовские» глаза. Крещение князя Владимира. Крещение Руси. Мощи великомученицы Варвары. И – грусть. Раскол. Понимаю во всей полноте слова друга-киевлянина о том, что «православному на Украине жить больно». Помоги Христос…
Киевский вокзал. Встречает мама.
Я:
– Мамо, дуже рада тебе бачити!
Мама (в ужасе, озираясь по сторонам):
– Чтоб я такого больше не слышала!
Разбираю сумку.
Мама искренне огорчена:
– Сало-то не догадалась привезти!
Весь день пытаюсь ответить на риторический вопрос: «ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ ПОСЛЕ КИЕВА?»
Журнал «Наследник» — для тех, кто пытается разобраться в жизни