Хочется рассказать о настоящей горячей любви и верности между близкими мне людьми: моим дядюшкой, которого я никогда не знал, и его супругой. История их любви романтична.
Мой дядюшка был студентом консерватории столь блестящим и талантливым, что его отмечали даже такие знаменитые музыканты, как профессор Игумнов.
Как-то раз, войдя в Большой зал Консерватории, дядя увидел девушку ослепительной красоты. Она была гречанкой, ее родители жили в Крыму, она тоже училась в консерватории. Они полюбили друг друга с первого взгляда. Через несколько месяцев после знакомства они поженились и стали великолепной парой талантливых людей, соединенных друг с другом глубоким и цельным чувством. Это было в 1938-м году, у них родилась девочка, а в 1941-м началась Великая Отечественная война…
Мой дядюшка был аспирантом, у него был ребенок, и он мог добиваться отсрочки или даже освобождения от призыва на фронт, но он поступил иначе. Не собираясь связывать свою судьбу с армией, он поступает на офицерские курсы, для того только, чтобы в случае его смерти семья получала офицерскую пенсию, которая была больше пенсии за погибшего рядового солдата. В 1942-м году он был отправлен на фронт, который находился тогда сравнительно недалеко от Москвы.
Его жена каким-то невероятным способом, наверное, благодаря лишь своей горячей любви и необыкновенной энергии, добивается получения пропуска на передовую и едет к нему на фронт.
И вот она добирается до передовой, добирается до окопов, до офицерской землянки. Все, кто встречаются ей на пути, помогают ей, видя самоотверженную решимость и бесстрашие этой замечательной женщины.
Но, преодолев все трудности и очутившись у самой цели, она узнает, что мужа нет на месте. Он, конечно же, не знал о том, что приедет жена, ему и в голову не могло это прийти, и вот он, не столько по необходимости, сколько для того, чтобы чем-то занять себя, пошел проверять посты. Пока его разыскали, прошло еще несколько часов драгоценного времени. А ведь пропуск-то был выдан на ограниченный срок. Но вот, наконец, он прибежал, они пробыли вместе совсем недолго до того момента, как ей надо было идти обратно, чтобы успеть на поезд. Задерживаться было невозможно, потому что пребывание на передовой с просроченным пропуском приравнивалось к шпионажу.
Дядюшка отправляется ее проводить, они доходят до станции, он помогает ей подняться в вагон. Она стоит в тамбуре, а он на подножке, держась за поручни… Поезд трогается и постепенно набирает ход. Они смотрят друг на друга и никак не могут расстаться. Он, конечно же, знает, что если уедет даже ненадолго, то его сочтут дезертиром, он будет найден и поставлен к стенке. Но он все стоит на подножке набирающего ход поезда и не может разжать рук. Наконец, собравшись с силами, дядюшка все-таки на ходу спрыгивает с поезда.
Это была их последняя встреча. Через некоторое время с фронта пришла похоронка, да прислали какие-то личные вещи. И все.
Тетушка осталась одна с маленькой дочерью. Она была молода и очень красива, была талантлива и, в целом, настолько незаурядна, что даже в трудный послевоенный период, когда ощущался заметный дефицит мужчин, несколько раз от весьма достойных людей получала серьезные предложения выйти замуж. Но она осталась верна своей любви, верна своему мужу и после его смерти, и растила дочь одна.
Фотография мужа стояла у нее на столе, но не всегда. Время от времени тетушка убирала ее, чтобы глаз не привыкал, и в душе не притуплялось чувство верной и преданной любви, которую не смогла погасить даже смерть.
Сохранились его письма с фронта к жене, которые свидетельствуют о удивительной глубине и красоте их чувства, об их высокой духовности:
«Быть может, не тосковать, а радоваться следует, как посмотришь кругом, сравнишь свое положение (мы недалеко друг от друга, живы, здоровы, у тебя есть, чем жить) с другими, из которых многие не знают, где их семьи и сыты ли они. Слов нет, очень тяжело друг без друга, но ведь пока мы живы — это наше, нашу любовь ничто не может отнять от нас, а лишь изменить ее форму. Пока мы живы, мы можем и должны уже сейчас перекинуть мостик (пускай мысленно, пускай без всяких реальных оснований) от нынешнего безвременья к лучшему будущему…
Пускай не будет моих писем, пускай меня самого не будет — я всегда с тобой, ибо если в жизни есть какая-то неумирающая частица, то тем более она есть в любви, которая есть та же жизнь, но только в ее самом лучшем и чистом виде».