Насилие и растление. Мифы о педофильских делах разбирает адвокат Мари Давтян

Показания: могут ли дети «договориться»? 

— Как юридически отличить насилие от растления, когда «просто массаж»? 

— Растление — это то, что у юристов называется «насильственные действия сексуального характера в отношении малолетнего ребенка». Телесные повреждения в таких делах, к счастью, — большая редкость. Процесс доказывания всегда очень сложный. Чаще всего у нас есть показания ребенка, психиатрическая экспертиза и косвенные свидетельства. Могут быть видеозаписи, которые сделали сами насильники, чтобы потом пересматривать. Иногда есть непосредственные свидетели, как в одном московском деле, связанном с насилием преподавателя в отношении маленьких детей. 

Кстати, несколько детей рассказывают одно и то же, — это важный фактор. В таком возрасте у них еще не настолько развита психика, чтобы сознательно искажать ту реальность, которую они наблюдали. И уж точно они не могут об этом договориться между собой. Даже взрослому человеку трудно давать ложные показания. Нужно раз за разом рисовать ложную картину, помнить, что в ней главное.

Мари Давтян. Фото: Сергей Щедрин

— А если человек слово в слово воспроизводит свои показания, значит ли, что он нарочно их вызубрил?

­— Не факт. Просто людей по 20 раз спрашивают одно и то же — хочешь не хочешь, запомнишь наизусть. Поэтому мы всегда говорим, что не должно быть много допросов, идет ли речь о взрослых или о детях.

— Как юристам доказывать, что ребенок пострадал, если он не против того, что с ним происходит, не жалуется?  

— Он не может быть «против» или «не против», поскольку понимает только форму этих действий, но не осознает ни их значения, ни как они влияют на развитие и так далее. Есть уголовное право и запрет. Неважно, что ребенок не жалуется и вообще любит своего папу, отчима, дядю. Это не отменяет факт совершения в отношении него преступных действий.

Конечно, если ребенок совсем ничего не говорит, тут, конечно, мало что можно сделать. Но они обычно на следствии рассказывают, именно потому, что не понимают, что случилось плохое, о котором нужно молчать.

Методика: чем кончается очная ставка ребенка с обвиняемым?

— В отношении дел, связанных с половой неприкосновенностью несовершеннолетних, есть ощущение, что реальные дела остаются недоказанными, зато если кто-то захочет оклеветать учителя музыки или отомстить бывшему мужу, то обвиняемый быстро получит срок. 

— Это ощущение, которое может сложиться у СМИ, но есть один нюанс: мы не можем рассказывать журналистам, какие доказательства есть в деле, — за это предусмотрена ответственность. А вторая сторона ничем не стеснена и кричит на всех углах, что никакого преступления не совершала. Поэтому в СМИ изначально представлена только одна позиция.

Но основная проблема том, что методика расследования этих преступлений, которой пользуется СК, устарела. Следователи — как правило, молодые люди — действуют по наитию, без принятых и внятно прописанных рекомендаций. Например, очень важна быстрая фиксация доказательств, особенно в ситуациях с маленькими детьми, у которых есть возрастные особенности памяти и восприятия.

— В чем еще устарели нынешние подходы?

— Ну, скажем, какие вопросы нужно задавать на психиатрических экспертизах. Мы задаем эти дополнительные вопросы, а следователь удивляется: зачем? И приходится разъяснять, что нам необходимо понять особенности работы памяти и специфику восприятия конкретного ребенка.

Допрос детей должен вестись совершенно по иным методикам. У нас взрослому мужчине, ограбившему квартиру, и восьмилетнему ребенку, который подвергся насилию, говорят: «Что вы можете показать по существу данного уголовного дела?» Я не шучу, это реальность.

Следователь не обучен работать в паре с психологом. Вчера он расследовал убийство, сегодня изнасилование, для него нет разницы, хотя в мировой практике давно существуют специальные методики допроса людей, пострадавших от жестоких преступлений. И специальная процедура, обязательно с зеркалами Гезелла, когда ребенок не видит наблюдающих. 

Вся эта толпа по-хорошему должна находиться за стеклом, а в комнате остается только психолог, который будет на связи со следователем.

В Питере есть специально оборудованное место для такой работы — «зеленая комната», как следователи ее называют. Так их не заставишь ребенка в эту комнату отвезти: «Ой, ее же нужно заранее бронировать».

Или очная ставка с обвиняемым. А потом оказывается, что ребенок при обвиняемом «ничего не показал». Удивительно, да? У нас был вообще вопиющий случай, когда ребенка опрашивали при законном представителе — его папе, который и был подозреваемым по делу. Ну конечно, он замолчал.

Внешние признаки: всегда ли можно распознать ложь «по глазам»?

— Дорофея Сысоева в 2016 году сначала дала показания в отношении отчима, потом отозвала. Сейчас она заявила о насилии снова. Как адвокату в таких случаях понять, где правда? По каким-то внешним признакам?

— Нет, только по контексту. Ребенка нужно допрашивать в присутствии законного представителя и обязательно психолога. Это только в кино по человеку видно, что он врет. А в жизни по внешним физическим признакам ничего понять невозможно. 

Часто моргает либо вообще не поднимает глаз, потеет, делает долгие паузы? А вы попробуйте не вспотеть, когда такое рассказываешь. Даже мы, взрослые, на этих допросах не знаем, куда глаза спрятать. Дети на допросе, бывает, хихикают и остановиться не могут. Так проявляется стресс, это вам любой психолог объяснит. 

У всех разный темперамент, по-разному сформирована психика, разная степень травматизации. Поэтому нет ни одного научно доказанного метода, который бы обобщал и классифицировал физиогномические признаки. Любой из них можно трактовать по-разному, потому что все индивидуально. 

— А полиграф?

— Во-первых, на полиграфе запрещено допрашивать детей. Во-вторых, показания, полученные на полиграфе, запрещено использовать как доказательство, поскольку они показывают не реальность, а то, что сохранилось в памяти человека. Единственная валидная методика расследования — это собирать доказательства фактов и составлять из них объективную картину.

У нас есть указание [главы Следственного комитета Александра] Бастрыкина крайне тщательно расследовать дела, связанные с сексуальным насилием в отношении детей. Но мы встречаемся с серьезными ситуациями незнания процедуры. Какие обстоятельства должны быть доказаны, чтобы факт преступления был подтвержден, и как эти доказательства собрать? Анализы, допросы, очные ставки, психиатрическая экспертиза, съемки с камер видеонаблюдения, допросы других свидетелей — существует определенный порядок. Если опыта нет, я не завидую следователям. 

Ответственность: можно ли научить ребенка «правильно» себя вести?

— Почему матери молчат, когда в отношении их ребенка их сожители производят действия сексуального характера?

— Кто-то не хочет замечать, потому что слишком страшно. Кто-то догадывается, но не понимает, как подступиться к решению этого вопроса. Всегда у всех по-разному. 

Одна женщина — городская с высшим образованием, другая живет с мужем в его доме в деревне и полностью от него зависит. Был случай в одном из регионов, когда, наоборот, именно мать была обвиняемой по делу, она продавала свою несовершеннолетнюю дочь за деньги, да и сама так подрабатывала. Это была очень социально неблагополучная семья, девочку полицейские в какой-то момент нашли пьяной на улице — так это все и завертелось. К счастью, в какой-то момент появился отец и помог в некоторой мере наладить ситуацию. 

А не так давно в Ярославле и в Ижевске были дела, когда и дети, и матери были жертвами насилия. В Ижевске, кстати, была не маргинальная, а вполне обычная семья. Тут нет правил.

— Иногда говорят, что, дескать, мать должна научить ребенка вести себя в семье так, чтобы он не вызывал у отчима сексуального интереса.

— Это перекладывание ответственности на жертву. Решение всегда принимает человек, совершающий действие, а не тот, кто не сумел или не научился ему противостоять. Представляете разницу в балансе сил и власти, когда есть ребенок или взрослый?

Защита: почему охранять надо не потерпевших?

— Допустим, вину удалось доказать. Но теперь по закону люди, осужденные или обвиняемые по «педофильным» статьям, могут уходить от ответственности? 

— Сейчас законы разрешают приостанавливать уголовные дела для контрактников. Разрешают освобождать от ответственности военнослужащих, если они получили награды, ранения. Но на категорию статей, связанных с нарушением половой неприкосновенности несовершеннолетних, это не распространяется.

Отмечу, что потерпевших в результате домашнего или сексуального насилия никто не охраняет. Есть такой метод охраны — защитные меры для свидетелей по уголовным делам. Но этот закон почти не применяется, потому что он написан как будто для членов преступных группировок, которые будут менять внешность, место жительства и так далее. Для наших реалий это скорее экзотика. 

А что бывает нередко — это, например, сталкинг. Человек осужден за незаконный сбор информации о тайне частной жизни, отбыл небольшое наказание, вышел и продолжает сталкерить потерпевшую. Мы просим защитные меры, и суд их нам даже удовлетворяет. Но в чем именно они должны состоять, решают в специальном отделе полиции. И знаете, какая мера была применена? Жертве и ее родителям принесли бронежилеты! Три бронежилета. И заставили подписаться, что они теперь материально ответственные за эти бронежилеты.

Но мировой опыт показывает, что охранять надо не потерпевших, а преследователей — не давать им возможности совершать повторные правонарушения. Для этого есть те же охранные ордера, включая электронные браслеты.

— Неужели за человеком, отбывшим срок по обвинению в педофилии, нет последующего контроля?

— У нас предусмотрен административный надзор, но на тех, кто был помилован, амнистирован, надзор не распространяется. Кроме того, с этих людей снимаются все последствия судимости. Это означает, что они могут, например, идти работать в школу.

Понятно, что просто по факту совершения преступления нельзя за человеком до конца жизни устанавливать административный надзор, его сроки определяются судом. Но проблема в том, что в России сам этот надзор малоэффективен. Надо отмечаться у сотрудника полиции, уведомлять об изменении места работы и места жительства. Это и раньше была простая формальность, но скоро, боюсь, не будет и ее. 

Фото: freepik.com