«Студент вышел из аудитории, а его знания уже устарели». Александр Архангельский

13 Июн

Подписывайтесь на наш подкаст:

«Эпоха щелкнула — и это слышно по всему миру»

— Александр Николаевич, мы с вами [находимся] в библиотеке Московской высшей школы социальных и экономических наук, где вы сейчас преподаете. Как не готовить студентов к позавчерашнему дню? Навыки будущего — какие они? Все меняется: медиа, журналистика… Здравствуйте, искусственный интеллект!

— Когда исчезает профессия, профессией становится все. Приведу пример: предположим, человек в 1984 году накануне перестройки поступил на журфак МГУ, ЛГУ или какого-то другого хорошего университета. Ему сказали: дорогой друг, сначала ты станешь политическим обозревателем Центрального телевидения, потом уедешь корреспондентом сначала в восточную, а потом в западную страну — на 20–30–40 лет. Если бы он поверил, что бы из этого получилось? Ничего. Эпоха щелкнула, и началось другое.

Мы попали в момент, когда эпоха щелкнула. Причем этот щелчок раздался по всему миру. 

Сегодня уже есть модели, когда вы отдаете свои тексты не изданию, а рынку как таковому (в России они пока не работают). А зачем вам посредник? Если у вас есть площадка, то вы можете писать свои тексты, переводить и верифицировать чужие тексты, снимать видео и так далее. Вы сам себе издатель, сам себе медиа, сам себе проект. 

Во-первых, никакой специализации нет и быть не может. Вы готовите [студентов] к принятию решений в непредсказуемых обстоятельствах. Для этого стоит развивать критическое мышление, творческое начало и бесстрашие. 

Ты работаешь на будущее, а оно непредсказуемо.

Все страшилки про искусственный интеллект оказались реальностью. Но не надо бояться, потому что внедрение новой цивилизации всегда предполагает крушение старой. Чего тут больше — зла или добра? Бесполезно это обсуждать. Либо ты участвуешь, либо тебя нет.

— Либо участвуешь, либо тебя нет.

— А что это значит? Это значит, что ты не обязан заниматься искусственным интеллектом, писать программы и так далее. Это лучше сделают люди, специально обученные. 

Но ты должен выстраивать диалог с искусственным интеллектом, развивать его функции, направлять их на благо общества, минимизировать зло, максимизировать добро. И это то, чему можно технологически научить. Но это устареет, когда студент выйдет из аудитории после занятий.

Фото: Даниил Прокофьев / Высшая школа экономики

Мир уже скакнул на полградуса — вверх или вниз. Это мы сейчас не оцениваем. 

Во-первых, ты сам себе медиа, сам себе режиссер. 

Во-вторых, все технологические новшества устаревают в момент появления. 

В-третьих, ты принимаешь решение на основе интуиции.

А интуиция — это хорошо сделанная рациональность. Заметьте, я не использую такие слова, как «эмоция», «чувства», «сердце», потому что это не про университет. Жизнь будет полна сердца, эмоций, надежд, разочарований. Но обучить можно не эмоциям, а управлению ими, использованию их в заданном [формате].

Школа вовлекает тебя в эмоцию, ставит в ситуацию роста, воспитывает больше, чем образовывает. Университет же больше образовывает, чем воспитывает. Воспитывать будет жизнь, практика. <…>

Чему можно научить? Видеть чужое: например, анализировать чужие опыты. Можно помочь увидеть свое. Не только научить делать технически какие-то вещи, но и поставить в ситуацию бесконечного творчества.

Чем быстрее это произойдет, тем лучше. Тем больше останется простора для тех, кто хочет [создавать] что-нибудь индивидуальное. В мире стандартизации индивидуальное ценится гораздо выше. Навыки, которые нам дают технологии, невероятно важны.

Заметьте, что в этом про профессию в старом смысле слова почти ничего. Потому что научить человека хорошо говорить можно на уроках риторики. И, желательно, в школе.

— Или на курсах.

— Это все рынок. 

И то же самое с медиа — это способ рассказывать о мире, про который мы ничего не знаем. И мы узнаем этот мир, рассказывая о нем, идя навстречу друг другу.

Мы видим, что сейчас происходит. Не будем называть конкретные примеры. Посмотрите, что делается на YouTube-каналах, в социальных сетях — упрощение, примитивизация, никакого познания, а наоборот — агитпроп. Но это оборотная сторона открытых возможностей. Чем больше у вас открыта диафрагма, тем выше риск засветки. 

Александр Архангельский. Фото: Анна Данилова

И это будет примитивизация, свидетельствующая об углублении. Но это неизбежно. Болезни сопровождают человечество. 

Человечество научилось передвигаться по всему миру — грянула пандемия. Следовало ли запретить человечеству в предшествующие столетия передвигаться по миру? Вопрос, не имеющий смысла.

— Запретить летучих мышей.

— Запретить летучих мышей. 

Поэтому можно научить творческим практикам, помогая в технических деталях и оставляя полный простор в том, что касается познания через медиа-деятельность. Вообще деятельность — ключевое слово в современной педагогике, от школьной до университетской, магистерской и до конца жизни. И это, конечно, путь. Потому что не будет финального образования, только финальный диплом. Где-то мы должны остановиться — магистерский, кандидатская степень, докторская… Но это же не значит, что образование закончилось. Доктор наук устаревает точно так же, как остальные.

Можно ли научить критическому мышлению

— Как научить критическому мышлению? Можно ли абитуриентов научить правильному, внимательному, критическому чтению текста, материала, с которым они работают?

— Нельзя критическое мышление навязать. Можно предложить им оферту (предложение заключить договор, которое выражает намерение лица, сделавшего такое предложение, считать себя заключившим договор с адресатом, который предложение примет. — Примеч. ред.). Студенты могут его принять или отвергнуть. Это их право. Они проиграют или выиграют — мы не знаем, как цивилизация будет развиваться. Может, в ту сторону, где критическое мышление будет не нужно. Такое тоже вполне возможно. Но, по крайней мере, мы должны попытаться.

Фото: Даниил Прокофьев / Высшая школа экономики

— В любом случае всегда нужен навык внимательно читать текст, понимать, о чем он, условия его создания, какие-то моменты, которые в нем не выражены явно. Без этого невозможно.

— Я с вами согласен. Но жизнь показывает, что бывает иначе. 

Возьмем эпоху формирования институтов красной профессуры. Да, мы знаем историю — потом из институтов красной профессуры вышли новые интеллигенты. Они тоже стали профессурой. Но до этого, в 1922 году, был философский пароход — предшествующее поколение вышвырнули на обочину. Эта интеллигенция была слишком глубокая, слишком утонченная, слишком непрактичная, слишком капризная. И Троцкий это объясняет в газете «Правда» революционной гуманностью. В сравнении с тем, что было, пожалуй, что и гуманно. 

Но вопрос про что? У вас идет задача упрощения перед усложнением. Поэтому возможна ситуация, в которой возникнет установка на упрощение. Да, увы. Может нам сказать общество: «А нам не надо слишком сложно. Давайте попроще!» Потому что эта сложность мешает активному действию. Было такое в нашей истории? Было. Как оптимист я могу сказать, что все равно это кончится сложностью. 

Да, [всегда будет нужен] навык чтения, причем не буквенного — визуального чтения, аудио чтения, анализ текста в широком смысле слова, строящийся по одним и тем же законам, самоанализ. 

Заметьте, как мы разговариваем — вы, может быть, иначе, а я, как советский человек, разговариваю рывками, потому что я знаю, к чему веду. У меня в начале высказывания есть тезис, некая мысль, за которую я держусь.

Из советских людей я слышал только одного человека, который разговаривал иначе. Это был Мераб Мамардашвили (доктор философских наук, профессор МГУ. — Примеч. ред.). Он произносил фразу с открытым финалом, задумывался, анализировал и двигался дальше. Фраза не имела обязательного продолжения. Это и есть критическое мышление. 

Фраза интонационно должна иметь открытый финал. Каким он будет, зависит от анализа, встречи, диалога, ответа, интонации, обстоятельств. Это тоже критическое мышление. Высказывание тоже должно быть критическим по отношению к самому себе.

Фото: Анна Данилова

У нас философия как дисциплина сложилась очень поздно. И это не беда, потому что возникла русская литература, заменившая нам философию. Но она не критична по отношению к своим собственным суждениям. 

Критическое мышление — это интеллектуальная система сдержек и противовесов. И этому тоже можно научить.

О репортажах и документальном кино

— Ваша дисциплина у студентов Шанинки — это визуализация современности и истории: от репортажа до документального кино. Чему вы учите, что показываете?

— Анализ любого высказывания, в том числе визуального, строится по одним и тем же законам. Поэтому все великое, что было сделано в теории литературы, языкознания, искусствоведения, на высоком теоретическом уровне применимо к визуализации в том числе. Поэтому мы сначала читаем формалистов, семиотиков, Умберто Эко с его «открытым текстом», Борхеса с его рассказом «Пьер Менар, автор “Дон Кихота”».

Мы понимаем, что больше нет текста с замкнутыми границами. И высказывание рождается на стыке встречи автора и адресата. А после смотрим, как это происходит — от малых до больших форматов. Сначала мы смотрим монологически. Например, берем какой-нибудь длинный документальный фильм, изучаем, как строится высказывание.

Когда жизненный материал повел его в ту сторону, которую он не предусматривал. И это самое ценное. 

Мы начинаем сопоставлять: берем полярные высказывания, полярные визуализации. И в этом смысле есть жесткое правило: мы не должны навязывать свои взгляды. Мы можем о них сообщать, делиться ими, выслушать точку зрения, выходящую за пределы проблемы визуализации студента, но мы не про трансляцию позиции, а про диспут. Про то, как позиция реализуется в высказывании. Поэтому нужны разнородные источники, времена, традиции. Мне кажется, что это как раз самое интересное.

— Мне кажется, что про визуальное высказывание, визуальную риторику редко где говорят.

— В моей жизни был период, когда я был профессором Московской государственной консерватории имени Петра Ильича Чайковского. У меня в контракте было написано, что я имею право отсутствовать 1/3 учебного года в связи с обширной концертной деятельностью, поскольку договор стандартный для всех — что для великого музыканта, что для меня.

Я к чему это? Тогда я впервые понял, что если у студента есть опыт музыкального анализа, то он в разы быстрее осваивает опыт анализа текста. Этот опыт довольно быстро можно освоить, и законы, в общем, универсальны. И это правило действует с визуальным миром точно так же. Поэтому нет границы между гуманитарным и не гуманитарным, литературоведением и искусствоведением, искусствоведением и философией, философией и визуальными технологиями, которые мы анализируем.

Жизнь внутри расширяющейся Вселенной

— Я впервые брала у вас интервью 14 лет назад. И вы сказали, что мы не можем научить студентов работать ни с чем конкретным — программой, соцсетью, технологией. Мы можем научить работать в условиях постоянно меняющегося мира. Бывает ли, что студентам страшно, что нет единого алгоритма? А по сути вы им говорите: «Перед вами океан, вы туда ныряете, и кто как выплывет…»

— Это не мы говорим, а реальность, которая нас окружает. У вас есть алгоритм, отлично, пользуйтесь — это искусственный интеллект. Усложняющийся, но все-таки алгоритм. Поэтому, если вы пытаетесь алгоритмизировать свою деятельность, вы проиграли. Он все равно вас обгонит, потому что он быстрее. Ну так зачем же бежать быстрее того, кто все равно обгонит? Иди спокойно. Не обязательно в том же направлении — иди вдоль, это будет быстрее, чем он побежит поперек. 

Страшно. Но страх — это состояние, которое заставляет двигаться. Потому что хочется лечь, подложить кулачок под щечку и не видеть меняющейся реальности.

— И надеяться, что все рассосется.

— Не рассосется. Тебя может рассосать, если ты будешь лежать — пойдет дождь, ты растаешь, превратишься в почву, уйдешь в подпочвенные воды. Это такая метаморфоза. 

Чтобы не было таких метаморфоз, надо управлять процессом в той мере, в какой он управляем. Он управляем именно не алгоритмизированный. Это очень важно. Раньше управлять можно было только алгоритмом.

Фото: Даниил Прокофьев / Высшая школа экономики

Сегодня управлять — значит отдать алгоритму то, что алгоритмизируемо, и оставить себе и окружающим тебя то, что алгоритму не подчиняется. То, что шире и сложнее алгоритма. И скорость не имеет значения. Ты движешься со скоростью одного познания в секунду. Глубина этого познания — вещь не измеряемая.

— Получается, что наши студенты не могут до конца понять свою профессию? Ты приходишь в один мир, а все может быть по-другому.

— Деятельность предполагает, что ты участвуешь. Она не предполагает результата навсегда. Что считать результатом? Гонорар, показ на фестивале? Тысячу просмотров, миллион, или два миллиона, или десять миллионов? Это все пройдет. А ты останешься.

Мы со студентами читаем «Открытое произведение» Умберто Эко. Считалось, что произведение — это то, что автор хотел сказать своим произведением. Лев Николаевич Толстой говорил: «Чтобы объяснить, что я хотел сказать “Анной Карениной”, я должен написать ее еще раз». То есть нельзя это определить. Мы все равно ждали.

В конце концов человечество поняло, что нет окончательного смысла.

Смысл есть ядро расширяющейся Вселенной. Жизнь стала гораздо интересней. Внутри расширяющейся Вселенной быть гораздо интересней, чем стоять в очереди за гонорарной ведомостью. Тем более, что одно другому не противоречит.