Мария Божович. Фото Анны Даниловой
Однажды кто-то из соседей, узнав, что я работаю в газете, попросил про это написать (автор тогда работала не в «Правмире», а в газете «Ведомости». — Прим. ред.). Я рассказала сюжет коллеге из отдела «Недвижимость», которая, как все сотрудники тогдашних «Ведомостей», отличалась журналистской въедливостью и дотошностью. Она заинтересовалась, впилась в тему, как бульдог, — и вскоре вышел материал.
Через пару дней Оксана — одна из активисток, борющихся с выселением, — позвонила мне и сказала:
— Ну что ж, поздравляю, купил наш рейдер твою журналистку.
— Почему?!
— Потому что он в этой статье, видите ли, «тоже объясняет свою позицию»! А какая там позиция? Бандит — и всё. И нечего было ему слово давать.
Я начала было что-то про журналистские принципы и «обе стороны конфликта», но потом махнула рукой. Мужа Оксаны на днях неизвестные ударили в темном подъезде обернутой в бумагу бейсбольной битой, он попал в больницу, а в полиции отказались завести дело. Она ожидала статьи про свою беду и призыв к возмездию, а на примере ее дома получилась подробная история про то, как работает в столице механизм рейдерского захвата. Если это журналистика, то зачем она такая нужна?
Кстати, тот дом, хоть и был все же расселен, по-прежнему на месте. Шума и скандала вокруг него оказалось так много, что город не продлил инвестору контракт. Возможно, какую-то роль сыграла в этом и статья. Оксана с семьей добилась большой квартиры в центре. Но что-то мне подсказывает, и по сей день она закатывает глаза и произносит сакраментальное: «Знаем мы этих журналистов!»
А вот совсем другая, но в чем-то похожая история. Я недавно была на международной научной конференции, посвященной проблемам аутизма, и участвовала в дискуссии о том, как общественные объединения должны взаимодействовать со СМИ.
— Почему вы не пишете про наш фонд? Нам так важна медийная раскрутка, мы же делаем доброе дело!
— Напишите про нашу автономную некоммерческую организацию! Мы, родители детей с ментальными особенностями, объединились, чтобы наших детей брали в общеобразовательные школы.
— А у нас НКО, которая занимается поддерживаемым проживанием, нам очень трудно, чиновники в упор нас видеть не хотят, кто-то должен о нас рассказать!
В ответ ты говоришь всегда только одно:
— Познакомьте нас с кем-то из ваших подопечных, и пусть они нам расскажут историю своей жизни — про беды, надежды, трагедию. Тогда получится интересный материал, многие его прочтут и попутно узнают про фонд. А отдельно про социальные НКО, АНО никто и читать не будет, их ведь много. Да, они все очень нужны, чем их больше — тем лучше, но делают они примерно одно и то же благородное дело. Все структуры — одинаковые, а все люди — разные. И читать хотят про людей.
— Ну понятно. Вам, журналистам, только хайп и кликбейт подавай, — забавно, как эти два английских словечка вошли в обиход.
— Разве вам не нужен кликбейт? Для чего вы хотите публикацию — разве не для того, чтобы прочли?
Две взаимоисключающие мысли: «СМИ так просто ни о ком не пишут» и «Почему же вы не напишете о нас?» — прекрасно уживаются в головах. Журналисты плохие, потому что вечно обслуживают корыстные — то есть чужие — интересы, но не хотят обслужить благородные — то есть мои. Очень трудно давалась на дискуссии во время конференции мысль, что журналист не обслуживает вообще ничьи интересы (ни хорошие, ни плохие), не пропагандирует никаких идей, а пытается нарисовать картину, которая интересна читателям. Если эта картина нарисована честно, ярко и непредвзято, то рано или поздно она изменит мир.
Главного редактора делового издания «Ведомости», о котором я говорила в начале, часто спрашивали: «Почему вы не пишете об этом? Почему не пишете о том?»
Она неизменно отвечала:
— Мы не пишем об этом, потому что вы не будете об этом читать.