Настя Иванова, моя подруга и ровесница, решила уйти в монастырь. Насовсем. Решение это она вынашивала давно и с духовником обсудила вдоль и поперек.
До этого Настя специально ездила по разным монастырям России-матушки и все примеривалась, где ей богоугодно прожить остаток жизни. Но везде находился свой гвоздь, который разрывал предполагаемую гармонию: в одном монастыре устав слишком строгий, в другом — игуменья слишком авторитарная, а в третьем — жилищные условия не для слабонервных.
Батюшка ее напирал на главное: мол, надо слушать свое сердце и ждать волю Божью. Но сердце почему-то нигде не екало, а воля Божья не стремилась показывать себя.
В итоге, поездив так лет пять, Настя приехала в Грузию, заручившись благословением своего священника. Может здесь ее место, потому как она в этой стране родилась, а в Россию переехала уже в глубоко сознательном возрасте.
Само собой, новая Грузия ей нравилась. Там еще чувства нахлынули, родина, как ни крути, кого хочешь поставит на рельсы ностальгии.
— У меня душа парит. Гаумарджос Сакартвело! Да здравствует Грузия! — Говорила она, с чувством и смахивая невольно навернувшуюся слезу. — Смотрю иногда на здешних людей — хоть в церкви, хоть на улице — и иногда плакать хочется от радости, настолько они хорошие. Помню, приезжал к нам в N грузинский батюшка. Я протиснулась к нему на благословение. Подхожу с волнением, руки лодочкой и говорю ему: «Дамлоцет, мамао» (Благословите, батюшка. — Примеч. ред.). Он аж задохнулся от неожиданности. Обнял меня, прижал к сердцу и чуть сам не заплакал. И я весь день ходила с мокрыми глазами от эмоций.
— И часто с тобой такое?
— Часто. Все батюшки наши об этом знают, кому я исповедуюсь. Знают, что я слезливая. И еще со мной часто искушения бывают от общения.
— Ну это со всеми бывает. Ты щитовидку проверяла?
— Причем тут щитовидка? Это все темные силы со мной воюют.
— Они со всеми воюют. Но я бы проверилась. Одно другому не мешает. Законы биологии никто не отменял.
— Вот на днях в церкви меня свечница обидела. Грубо ответила. Я всю службу была сама не своя и молиться не могла толком.
Наверное, от гордости у меня такое. Исповедуюсь каждый раз, а не отпускает.
— Это которая свечница на тебя наехала? Ирина или Назико?
Настя описала фактуру обидчицы. По описанию выходила первая.
— А, так у нее просто характер бурчливый. Ерунда.
— Ага, тебе ерунда, а я батюшке СМСила час вечером, чтоб он помолился и отошла бы от меня обида. Я ему и помыслы подробно пишу и консультируюсь, куда идти, а куда — не полезно.
— И что твой батюшка? Не сказал: «Не лезь с ерундой»?
— Нет, что ты. У меня батюшка монашествующий. Он во все вникает, отвечает мне подробно на все мои недоумения, — и пошла петь хвалебную оду своему духовнику.
— Окей, — говорю, устав слушать восторги на пятнадцатой минуте, — с ним все ясно, наверное, на днях канонизируют при жизни. Он и правда крутой, раз несколько таких чад с полчищем тараканов выдерживает и еще комментирует эти песни и пляски насекомых разных мастей. Только странно, как он тебя в монастырь благословил с таким багажом?
— С каким «таким»? Семьи у меня нет, возраст подходящий для монастыря.
— Не в возрасте дело. Монашество — удел избранных. Мы с тобой одинаковые. Излишняя эмоциональность, зацикленность на себе — отсюда осуждение. Ну куда с этим в монастырь? Лучше в миру сидеть и не рыпаться.
— Э, ничего-то ты не понимаешь в духовной жизни. И не мни выше моего батюшки.
— Окей, не понимаю. Молчу.
Короче, пообщались мы с Настей в самообличительном ключе и она отбыла в один из небольших монастырей Гурии — проверять себя на прочность, то бишь, поработать на послушании.
Приехала через недели две в еще большем смущении.
— Ну как тебе монастырь? — спрашиваю.
— Все хорошо там. Благодатно. И матушки хорошие. Только клобуков не носят, а закалывают платки булавками.
— Окей, это пропустим, ты еще про ширину рукавов расскажи в сантиметрах. Как тебе там было?
— Приняли меня хорошо, ласково. Но вот проблема. На послушании общем мы там кукурузу чистили, они между собой разговаривают на всякие не духовные темы. Ощущение такое, будто я среди наших девчонок со школы сижу и болтаю.
И еще они кофе пьют. В российских монастырях не так. На послушаниях никто не разговаривает. Все молятся.
— Ну и что. Зато тут тебе будет легче.
— Надо чтоб было спасительнее, а не легче.
— Ну-ну. Я посмотрю, насколько тебя хватит в таких условиях. В итоге что ты решила, какой монастырь выбираешь?
— Поеду, скорее всего, в российский. Я там и игуменью давно знаю, и матушек всех лично. Мне там привычнее.
— Ну, помоги Господи. Хотя я скептически смотрю на эту идею. В миру тоже есть чем заняться.
Настя благополучно пересекла границу и скоро написала мне смску: «Я уже в монастыре насовсем!» и ряд смайликов с молитвенно сложенными руками.
Как тут не поздравить человека, который осуществил свою мечту и наконец-то определился.
Через два месяца пришло от Насти другое известие:
— Я ушла из монастыря. Не смогла…
Попыталась я выяснить подробности, но та выжала только скупой ответ: «Это нетелефонный разговор». И плачущий смайлик.
Вот такая история.