Полемика вокруг статьи Дмитрия Соколова-Митрича «Очень маленькая вера».
Марина Журинская, редактор журнала «Альфа и Омега»
Мне почему-то совершенно не хочется полемизировать с Дм. Соколовым-Митричем, — то ли потому, что мне нравятся его многочисленные статьи, то ли потому, что есть у него такая нотка искренности, что поговорить можно, а спорить нет, то ли еще почему. Но что касается редакционного послесловия РР, то какие-то соображения оно у меня пробудило.
Марина Андреевна Журинская
Особенно ярко в глазах моих выглядят мысли о том, как «мы» хотим, чтоб была обустроена Россия. Очень я люблю такое «мы», с виду такое демократичное и скромное, а на деле — хорошо закамуфлированное царственное. Мне могут сказать, что бывает еще и «мы» гомилетическое, но тогда не очень понятно, к какой конфессии РР относится. Согласно концепции, в идеально мыслимой России должны быть и православные, и просвещенные мусульмане (другие мусульмане, непросвещенные, кстати, не очень-то с ними считаются, — и куда предполагается их, непросвещенных, девать?), и много еще кто из религиозного народа, и честные атеисты ученые (а бесчестные? а верующие ученые? а неученые атеисты?), и добросовестные коммерсанты (а им нельзя быть верующими? а недобросовестных расстреливать, как в Китае?). Такой городок в табакерке, и скорее всего под управлением «нас».
Мучительно напоминает проект соловьевского антихриста, который в свое время произвел на меня большое впечатление. К «Трем разговорам», философской беседе антитолстовской направленности, Вл. Соловьев присовокупил «Краткую историю об антихристе», центральный эпизод которой выглядит так: воцарившийся антихрист созывает лжесобор и пытается соблазнить представителей всех трех ветвей христианских конфессий, что ему отчасти и удается, — но лишь отчасти. Католикам он предлагает восстановление административной власти, протестантам — безграничную свободу богословских исследований, православным — заповедники «древлего благочестия». И раздраженно обращается к тем, кто не поддался: «А вам что надо?». И отвечает ему старец Иоанн: «А нам от тебя ничего не надо. Прославь Христа»…
То есть имеет место очередная, привычная уже концепция, которая разворачивается как идиллия, а являет себя как антиутопия. Пел же Вертинский:
…кто укажет нам путь в это царство весны?
Будет это пророк или просто обманщик,
Но в какой только рай нас погонят тогда?
А потом и Галич:
Бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо».
Спасибо, конечно, Александр Аркадьевич, за предупреждение, но в общем-то мы уже бояться привычные. Как привычные и к тому, что деятели с диктаторскими замашками заявляют, что утверждают демократию и хотели бы лишь одного — чтобы ее было больше. И, очевидно, лучше. И, безусловно, правильней. Далее, как говорят в пригородных поездах, везде. Вплоть до гуманитарных бомбардировок. И к тому, что кто-то лучше, чем Церковь, знает, какою она должна быть для всеобщего блага, нас тоже особо приучать не надо. Проходили. Еще в 20-е годы.
…Когда-то позвонил мне интеллигент и сказал, что он и еще несколько семей купили дома в покинутой деревне (обитаемы старухами 3 дома) и хотят для полной красоты сельской жизни устроить, чтоб церковь работала и чтоб колокольный звон был, — и что для этого нужно сделать? Я говорю, что нужно образовать общину. Уже кислее, но все же мыслится как возможное. Я говорю, что клир нужно кормить. Отвечает, что в дачный сезон они вполне могут скидываться. А зимой? — спрашиваю. Растерянность. Об этом как-то не подумали. Выкладывать свои денежки на то, чтоб батюшка ел, а колокол звонил, когда их там нет, как-то неохота. А ведь еще и топить надо… Говорил же Гамлет:
Так погибают замыслы с размахом,
Вначале обещавшие успех.
Так и не состоялась красота. Но хуже бывает, когда она на какое-то время реализуется. Уже в более близкие к нам времена некий состоятельный гражданин сильно уверовал и построил в дивных лесах дивный храм с чудо-теремком — домом для священника. И договорился, чтоб был священник. Тот радостно приехал жить (с семьей, между прочим) и служить. Уверовавший регулярно наведывался и молился. И очень серьезно жертвовал. А потом как-то охладел к вере и сказал, что батюшка может, конечно, служить, только получать он ничего не будет (а прихода-то вовсе нет!). Да, церковь, конечно, рушить не будем, а теремок пригодится, так что пускай батюшка выезжает. На том — конец идиллии.
Ну как тут не бояться?
Не знаю, насколько эта последняя история будет воспринята. Мне кажется, не совсем. А вот цитата из Гамлета очень хороша. Только ведь скажут, что они не про то писали.
Но идиллия идиллией, а все ж таки и по делу немножко сказать хочется. В отличие от благо — и свободномыслящих людей у нас, христиан, есть нечто, что позволяет выносить всякие вертикали, горизонтали, нестроения и многочисленные яркие проявления греховной человеческой природы. Конечно, у нас масса недостатков, и об этом нужно говорить свободно и спокойно, даже без привычной оговорки «в глазах секулярного общества». Но есть и еще нечто, что дает нам возможность соглашаться с наирезоннейшими резонами… но до определенного момента. Достаточно просто выразил это В. Бутусов:
Может быть, я не прав. Может быть, ты права.
Но я видел своими глазами, как тянется к небу трава.
Ну что тут поделаешь, если при всеобщей правоте есть нечто, что мы видим и ощущаем, — и это то, что Господь наш и Бог наш не оставляет Свою Церковь. Есть нечто, что Вл. Ходасевич определил как последнюю правоту и что позволяет нам — да, в нарушение законов логики, гласящих, что для правильного результата все звенья рассуждения должны быть правильными — в нашем безумии, о котором отважно говорил Павел, чистым сердцем восклицать: с нами Бог.
А с Богом моим восхожу на стену (2Цар 22:30).
Владимир Гурболиков, первый заместитель главного редактора журнала «Фома»
Владимир Гурболиков
Мы как Церковь в нынешнем, сравнительно большом числе, в массе своей соединились во многом на гребне анти-капеэсесовской волны, и при этом — с очень разными представлениями о церковности.
Тогда у нас было невероятно мало опытных учителей, а система церковного управления была гораздо менее демократичной, чем нынешняя. Фактически эта система сохранилась еще с синодального периода, пусть и при восстановленном патриаршестве. Но мы смотрели не на это. Перед нами в жутком запустении стояли храмы, без которых нам и вовсе некуда было идти. Эти храмы были для нас символами воссоединения со Христом. И энтузиазма у всех нас, слава Богу, было через край.
И вот — энтузиазм 90-х воплощён в эти восстановленные и даже новопостроенные храмы. Но что дальше? Тогда, в 90-е годы, ходила очень характерная и по-своему бодрящая легенда. Будто некий старец сказал, что разрешение на церковную свободу очень скоро захлопнется как форточка. И начнутся новые гонения, к которым надо срочно готовиться. Это было тогда вполне допустимо, для детей СССР — вполне ожидаемо. И у нас в массе своей не было тогда понимания, что дальше надо будет не сгорать, а ЖИТЬ. И что просто жить — это тоже крест. Но без учителей мы оказались не очень-то готовы к тому, что нам дано.
Я, естественно, говорю не о каждом. Чушь – все утверждения, будто сейчас нет своих иоаннов кронштадтских или иных подвижников. Мы их просто не узнаём — как не всегда были они узнаваемы и почитаемы во времена своей жизни. Но всё же именно апостольское призвание для нас как большого организма оказалось сейчас самым сложным призванием.
Только не надо придумывать новые легенды-страшилки. Не надо говорить, будто церковные чиновники из Москвы поднимают под этим призванием исключительно езду на байках под стягами и требование для каждого священника писать отчеты по своим выступлениям на рок-концертах. Это миф. Это часть спора о том, что корректно и допустимо как форма служения и миссии, а что — нет. Служение может и будет по форме своей оставаться в основном традиционным. Но оно — будет. Точнее, без него будет худо. И Патриарх это прекрасно понимает. Потому и торопит, и призывает. Не как «администратор и менеджер», а именно как Патриарх.
Милена Фаустова, обозреватель радио «Голос России»
По роду своей деятельности мне, обозревателю «церковного пула», приходится много ездить вслед за Патриархом Кириллом по городам и весям. Городов, церковную жизнь в которых я могла наблюдать во время командировок, на моем счету гораздо больше семи. И не однажды мне приходилось разговаривать и с батюшками, и с просто верующими о приходах, о проблемах, о радостях и горестях. Удивительно, но о проблемах они как-то говорили неохотно, между делом, не выпячивая их на передний план. А вот о радостях — могли говорить часами.
…Петропавловск-Камчатский, осень 2010 года, освящение кафедрального Троицкого собора. Храм не самый маленький, однако вместить всех пришедших на службу он не смог. Многие стоят вокруг церкви, у динамиков, слушая литургические песнопения. Чуть поодаль стоит бабушка с внуком среднешкольного возраста. Несмотря на пронзительный ветер, никуда не уходит, изредка что-то говорит мальчику. В ходе беседы выяснилось, что женщина живет на Камчатке порядка 20 лет и обрела веру уже тут. Когда приехала — была яростной атеисткой, а потом случайно познакомилась со священником. Стали общаться, много говорили о смысле жизни, Боге, вере и безверии.
«Понимаете», — рассказывает женщина, — «Тут жить очень тяжело. Порой хочется уехать подальше и забыть все как страшный сон. А потом подумаешь, что ведь проповедники так и жили — постоянно преодолевая трудности, и несли свою миссию без жалоб и упреков. После этого плохие мысли уходят, остается надежда и вера. Сейчас вот церковь построили, будет куда внука водить, к кому приходить, обращаться. Все легче будет. А то, что тяжело жить тут — так что делать? Надо стараться, чтобы было лучше. Я-то уже старая, а вот внучок — молодой. Он сможет. Да и Бог поможет завсегда. Да и Патриарх Кирилл приехал — уже радость. Когда знаешь, что с тобой Церковь – легче становится»…
Я уверена в необходимости говорить о том, что происходит в современной Церкви – необходимости поднимать проблемы, сообща пытаться их решать. Для этого необходимы и пресловутые «медиастарцы», и все те же функционеры, сонм экспертов, легион прессы. И язык должен быть самым разнообразным — от простого популистского до сложного современного. Чтобы каждому было понятно — и ребенку, и бизнесмену.
Но нельзя лишь говорить о проблемах, сетуя при этом, что верующих становится все меньше и меньше. Критика должна быть конструктивной, действенной, целенаправленной, с попытками решить проблемы и уврачевать раны – но не просто обнажить их и бросить, потому что это уже «дело других». Церковь — это не только связь «Бог-человек», это связь «человек-человек». И пока люди будут пытаться друг друга обличить, задеть, обвинить и устыдить, ни о каком периоде христианизации речи и правда быть не может. Ни о первом, ни втором.
Как социальная организация Церковь имеет свою структуру, аппарат, функции и, следовательно, функционеров. Я более чем уверена, что многим из так называемых управленцев от Церкви было бы гораздо приятнее возносить с утра до ночи молитвы, нежели копаться в бесчисленных документах, реестрах и кадастрах, писать отчеты, заполнять анкеты. Но даже занимаясь этим… послушанием, они не отделены от своей главной миссии, они не отделены от веры, от Христа…
Нельзя стать успешным, если не любишь свое дело. Сейчас много говорят о карьеристах, которые присутствуют в Теле Христовом только ради сана повыше да славы «понебеснее». Но я не знаю ни одного из успешных продвиженцев, которые бы годами могли, стиснув зубы и скрепя сердце, без любви, не нарочитой и показной, а той, что от души и сердца, подниматься по карьерной лестнице. Так что давайте оставим мысли о голом карьеризме. Давайте не будем судить отстранённо и свысока, давайте не будем осуждать… В конце концов, вера истинная не знает карьеры, у нее нет преград и чаемого потолка, за которым — трансцендентная истина. Но есть стремление — сделать лучше, упрочить, углубить, превознести. Каждый понимает это так, как может, так, как видит, насколько хватает его собственных сил.
Кьеркегоровских рыцарей веры в России гораздо больше, чем об этом говорят. И неважно, чем такой человек веры, помимо богослужения и исповеди, занимается — подписывает ли бумаги, отдает ли приказы, клерком разносит отчеты, собирает подписи. Истина открывается, когда открыта душа человека. Когда он словно обнажен всеми своими мыслями, перед тем, во что верит.
Протоиерей Игорь Пчелинцев
Протоиерей Игорь Пчелинцев
Судьба Православной Церкви — не только ее внутреннее дело. Слишком многое в жизни всего народа зависит от нее. И это не является покушением на так называемую светскость государства.
Очень важно понимать, что есть Церковь, которую видим и чувствуем мы, люди несвятые и приземленные, — и есть Церковь, которую видит Бог. Это не две церкви, а одна, только точки зрения разные.
Для христианина, священник ли он, простой мирянин, журналист, чиновник, очень важно научиться смотреть на события через призму Евангелия, глазами Самого Христа. Иначе получается очень неверная по сути вещь: “Я буду вас критиковать за то, что вы неправильные, но за собой оставляю право смотреть на все в плоскости чисто человеческих взаимоотношений, правил медиасферы, мирских страстей”.
У Церкви есть болезненные места, есть и проблемные, но их внешние люди совсем не видят, не считают интересными и медийными. А внутренние — либо видят «в свою пользу» — “царь плохой, бояре предатели, мы страдаем непонятно за что”, либо просто перекладывают с себя ответственность святости на святых — ну мы-то не иоанны кронштадтские, нам бы панихидочку только отслужить да освятить чего… Но ведь так не может быть, если бы из дальних епархий писали в Москву (или Кронштадт) – «Ну что это вы нам никак не присылаете святых? Мы давно уже заявку подавали… Ну а раз уж у вас там нету святых, то позвольте нам действовать, как нам захочется».
Говорить, что Церкви нужны теперь не исполнители, а святые, — совсем непонятная постановка вопроса. К святости призваны все, а не только архиереи и священники с диаконами. Но пока получается часто по старой русской пословице: «согрешили попы за наши грехи». Народ в некоей «церковной трапезной» сокрушается, что надежды рассеялись, второе дыхание не открылось. Но на что, спрашивается, надеялись? Что, будем и так сидеть в трапезной и судить о том и о сем, ничего не делая? Второе дыхание открывается у бегуна, который исчерпал «первое» — но это не происходит у стоящего на месте, а только у бегущего с усилием.
Про мощный отток верующих из Церкви: город Арзамас, Нижегородская область, 110 тысяч населения. Несколько лет назад в городе было два или три храма, традиционно полных по праздникам и воскресеньям. За последнее время было восстановлено еще более 10 церквей. «Кто в них будет ходить? Народу-то нет столько верующего…», — говорит скептик – «зачем такое неразумное расходование средств?!». Но храмы открылись — и все полны молящихся. Я думаю, что это не единичный пример, таких случаев было бы больше, если бы делатели не сидели сложа крылья (то есть руки).
Церкви в России ужасающе мало, хотя все считают, что ее уже непозволительно много. Церковь должна быть душой и дыханием народа, но пока ее хватает только на пару вдохов…
У нас сегодня на 142 миллиона россиян — 1 миллион 200 тыс. учителей, 400 тыс. ученых (это нашей-то науки, которой не хватает свежих мозгов! или неверен миф о том, что «все уехали»?), 640 тыс. врачей (а ведь не все болеют и постоянно нуждаются во врачах), 800!!! тыс. целителей, знахарей и всякого колдуна. И к этой картине — 20 тыс. священнослужителей — разных, добрых и недобрых, святых, и не очень, и очень не… Но 20 тысяч всего. Порядок чисел не сходится.
А ведь в старой России, погибшей безвозвратно, но не от засилия Церкви при том, существовали три основных силы гражданского общества — врач, учитель и священник. Они влияли на телесное и духовное здоровье, на воспитание трезвости ума, на образование личности. Так ведь эти силы должны бы хоть в потенции быть примерно равнозначными… Зачем здоровому медицина, а грамотному школа? Зачем тому, кто научился совершать крестное знамение, Церковь? Казалось бы, риторические вопросы. Но чтобы народ не пропадал от засилия магизма и шарлатанства, чтобы его не грыз “вирус десакрализации”, надо дать ему возможность расправить крылья в молитве, дать возможность научиться основам евангельской нравственности и тому, как смотреть на мир и на ближнего глазами Христа.
По моему скромному мнению, первые результаты нашего труда прорастут реальными всходами через одно-два поколения. Но если мы теперь не будем трудиться соборным трудом, избегая суда и осуждения, то сеемая надеждой вера так и не станет реальной силой — душой и дыханием нашего многострадального народа.