Страх жить дальше — всегда со мной
Мне 28 лет. Работаю научным сотрудником. Помимо научной деятельности занималась также преподаванием в университете на кафедре, которую сама же закончила. В этом году ушла из университета по собственному желанию. Тем не менее, преподавать мне нравится. Это большая и важная часть моей жизни. Очень надеюсь вернуться к преподаванию, но уже в другом учреждении.
Сейчас, вспоминая свои подростковые годы, понимаю, что уже тогда были первые проявления болезни. Тогда об этом не думала, впереди была карьера «великого ученого», к которой я шла очень уперто. Поступила в университет уже в 15 лет. С тех пор жила, в основном, наукой. Много работала, в том числе — чтобы зарабатывать деньги. В семье были серьезные финансовые проблемы.
Надо сказать, проблемы в моей жизни присутствовали постоянно. Я словно притягивала их к себе. К 26 годам я впервые почувствовала страх жить дальше. С тех пор он всегда со мной. Когда два года назад ворох проблем и несчастий в моей жизни превысил критическую отметку, я впервые обратилась к психиатру. Это был психиатр из городской поликлиники. Он назначил антидепрессант.
Депрессия проявлялась классическим образом: я не ела и не спала, постоянно хотелось плакать. За месяц похудела на 15 кг. Тогда о БАРе (биполярное аффективное расстройство — прим.ред.) речи еще не шло. Редкие походы к психологу мне не помогали. Психологам я на тот момент не доверяла. Но спустя два месяца стало немного легче. Я очень отчетливо помню тот день, когда я впервые поняла, что, кажется, буду жить, что мне этого хочется.
Полное выздоровление невозможно
Весной начался новый виток болезни. Психиатр из поликлиники был озадачен постоянным изменением моего настроения: пару недель депрессии, сменялись периодом странной активности, когда я была чересчур смешлива, хотела веселиться, искала острых ощущений, новых знакомств, могла сутками не спать. Тогда впервые в моей жизни появились транквилизаторы. Реагировала я на них тяжело. Путала сон и явь. Случались галлюцинации.
Психиатр направил меня на «частную» консультацию к специалисту в один из городских ПНД. Там я и услышала термин «биполярное аффективное расстройство», в прошлом маниакально-депрессивный психоз. С тех пор я сменила много врачей и психологов. Каждый предлагал дополнение к лечению. К списку лекарств помимо антидепрессантов и транквилизаторов прибавились нормотимики (препараты, стабилизирующие настроение — прим.ред.).
Фото: med-advisor.ru
Затем я наконец попала в единственный в нашем городе частный стационар от известного НИИ, где можно было пройти лечение анонимно. Очередной психиатр из государственной больницы подсказал мне туда дорогу. Там мне подтвердили диагноз. После стационара мне стало действительно лучше. Через полгода я вернулась туда, но уже затем, чтобы отрегулировать прием лекарств и снизить дозировку. Сейчас я продолжаю пить препараты, но уже в минимальной дозировке. Врач говорит, что я на пути к ремиссии. Полное выздоровление, увы, невозможно.
Из-за того, что диагноз не поставили вовремя, мое лечение изначально было достаточно хаотичным. Только последние полгода после курса в стационаре удалось подобрать правильную для меня схему препаратов. Обилие тяжелых лекарственных средств очень плохо отразились на моем здоровье в целом. Было даже лекарственное отравление печени. Сейчас я четко следую всем рекомендациям. Принимаю лекарства по часам. До недавнего времени каждую неделю ходила к психологу (восьмому или девятому по счету). Стараюсь вести активный образ жизни – много гуляю, хожу в бассейн, бегаю на свежем воздухе. Движение стало для меня настоящим спасением, будь то путешествие в другую страну или же просто пробежка по соседнему парку.
Семья поддержала, но мне легче жить одной
Из родственников о моем заболевании знают только мои родители и сестра, знают также мои близкие друзья и начальница. Благодаря семье и друзьям я смогла пройти через все испытания. Я всегда знала, что они поддержат меня в самых серьезных ситуациях, но никогда не думала, какая именно проверка нам предстоит. Я постоянно чувствую их поддержку. И одновременно — огромную вину за все, что им пришлось пережить. Сейчас я решила, что мне необходимо жить отдельно от родителей, хотя они хотели бы, чтобы я всегда была под контролем. До заболевания мы жили порознь. Жить одной мне легче, поскольку не приходится сдерживать эмоции и притворяться, что все хорошо, когда все не так. Так я меньше испытываю чувство вины.
Первым о проблеме с психикой узнал мой лучший друг. Он прошел со мной через всех врачей и стационары. В период мании вытаскивал меня с байкерских вечеринок, тату-фестивалей и прочих мероприятий, где я искала адреналиновых ощущений, в период депрессий вытаскивал меня в люди, заставлял есть и ходить на работу, находил меня потерявшуюся в другом конце города. Его главный тезис: «нет здоровых, есть необследованные», тем более в той научно-богемной среде, где мы вынуждены существовать.
В семье, первым кому я открылась, стал папа. Мама в то время была не здорова, и мы всячески пытались оградить ее от новых переживаний. Сейчас она все знает. Родители до сих пор не верят в мой диагноз. Говорят, что точно станет понятно только через годы. Для них самым страшным было начало моей депрессии и период, когда я пила нейролептики. Препараты делали из меня зомби, я постоянно хотела есть и спать. Позже мы выяснили, что из моей памяти выпали пару месяцев жизни – как раз период мании и дальнейшее лечение нейролептиками. Сейчас я иногда вспоминаю отдельные эпизоды из той жизни во сне. Родители не видели меня в фазе мании, они в то время работали за границей. Именно поэтому им сложно принять мой диагноз.
Я не бросаюсь в родных стаканами, но контролировать эмоции трудно
Для меня, как ни странно, у болезни есть не только минусы. Стремясь ни на минуту не быть наедине с собой, я стала более общительной. Появилось много новых знакомых и приятелей по интересам, появились новые хобби, о чем раньше я и не задумывалась, ведь на первом месте всегда была работа.
С работой дела обстоят значительно хуже. Мне тяжело сосредоточиться, долго заниматься одним делом, я делаю кучу ошибок, из-за чего регулярно получаю нагоняй от начальства. Моя научная карьера приостановилась. За последние два года я не написала ни одной научной статьи. Даже когда есть идея и она обдумана, описать ее, превратив в текст, очень сложно. Я списываю это на действие лекарств. Правда, сейчас, когда дозировка тяжелых препаратов сведена к минимуму, стало немного легче. Надеюсь, в скором времени все изменится к лучшему.
Другая сторона общения с людьми — сложность контролировать свои эмоции. Именно это обстоятельство чаще всего отталкивает от таких как я близких людей. Я не бросаюсь в родных стаканами, но могу высказать как на духу свое мнение, абсолютно прямо, а не в завуалированной манере привычной для воспитанных людей. На то, чтобы контролировать себя в таких ситуациях, уходит очень много внутренних сил. Наверное, именно поэтому я предпочитаю жить одна. Не хочу ранить близких своими откровениями.
Это же становится камнем преткновения в отношениях с противоположным полом. С самого начала ты выкладываешь все как на духу: и про свою болезнь, и про сложности в общении. Возможно, некоторые представляют отношения с психопаткой очень по-голливудски, поэтому кавалеров это скорее притягивает, чем отталкивает. Но, как правило, надолго их не хватает. Они просто исчезают из моей жизни, а я оказываюсь на ступень ниже на пути к выздоровлению.
Фото: bipolarhelp.net
5 тысяч рублей в неделю на таблетки и постановка на учет
Людей с БАР принято ассоциировать с маньяками. Возможно, услышав о моей болезни, меня представляют крадущейся с топором в руке темной ночью где-нибудь на задворках парка. Но единственный, кому человек с БАР действительно может нанести физический вред, – это он сам. Да, у меня случаются частые смены настроения, я вообще более эмоциональна, но это не заставит меня убить человека. Я могу испытывать очень сильную злость, но наказать я могу только себя. Мне сложно представить, что человек с моей болезнью может быть маньяком-убийцей. У нас просто не хватит на это терпения, да и настроение к моменту убийства уже десять раз изменится. Хотелось, чтобы люди знали, что человек с БАР может нанести физический вред только себе! А моральный вред причинить ближнему может любой, даже исключительно здоровый психически человек.
В нашей стране для людей с БАР одной из самых больших проблем является система. Найти хорошего психиатра и психолога для человека с БАР нелегко. Все лучшие специалисты связаны с государственными клиниками и ПНД. Лечение у них, а тем более, лечение в стационаре, влечет за собой постановку на учет в ПНД. Последнее может привести ко многим ужасным последствиям. Для меня это, как минимум, запрет на работу в образовательных учреждениях и сложности с получением прав. Для людей с детьми это в разы страшнее. Отца или мать с таким диагнозом можно лишить родительских прав.
Лечение в частной клинике, которая обеспечивает анонимность, — удовольствие не из дешевых. Две недели в стационаре стоят более 50 тыс. руб. Каждое посещение психиатра – 1,5 тыс. Сеанс с психологом – 2 тыс. Не говоря уже о необходимых препаратах. Еще пару месяцев назад я тратила на таблетки по 5 тыс. каждую неделю. Антидепрессанты и нейролептики очень дорогие, а нормотимики и транквилизаторы, как правило, стоят не более двух сотен за пачку.
Не оставляйте человека одного и проявляйте любовь
В остальном самой большой сложностью, как и для всех людей на планете, для нас являются отношения с окружающими. Семейным людям сложно сохранить семью, но, если в ней есть любовь, в этом нет ничего невозможного. Люди остаются без рук и ног, но они все равно нужны и любимы. Также и с БАР, если тебя любят, а ты это чувствуешь, то болезнь не кажется чем-то страшным. Найти вторую половину для нас также непросто как для всех. И болезнь тут не при чем.
Безусловно, близкий человек важен для больного тем, что он может оказать «должный уход». Для всех болезней это работает одинаково: водить к доктору, следить за приемом лекарств, кормить, помогать выполнять ежедневный моцион, контролировать, развлекать. Это особенно актуально для периода обострения.
В остальном нужно быть рядом и физически, и духовно. И никогда не пытаться быть «кухонным психологом». Если больной захочет с вами поговорить, то пусть это будет монолог. Вам нужно показать, что вы все слышите и все понимаете, какими бы глупыми страдания больного вам не казались. А в остальном вам поможет любовь. Проявляйте ее как можно больше. Здесь не стоит говорить иносказаниями, говорите, что любите! Не забывайте про физический контакт: гладьте по голове, обнимайте, держите за руку. И не оставляйте одного. Даже если вы не можете физически находиться рядом, пишите, звоните. Одно единственное сообщение, оставленное в соцсети, может сохранить кому-то жизнь.