Татьяна Краснова
Утро. Можно бы сказать — «час—пик«, но москвичи больше не используют это слово. В нашем неспящем городе, развороченном как бомбежкой непрерывными «дорожными работами» уткнуться в пробку можно в любое время суток.
Однако, утро. Поворот с Рублевки на Кутузовский проспект.
Я — в крайнем правом ряду. Из него удобнее сворачивать. Левый едет чуть быстрее, но перед самым поворотом все норовят перестроиться из левого в правый.
Передо мной — сверкающий зад полированного джипа. Между мною и джипом — меньше метра. Гудя и бурно жестикулируя, в эту щель пытается протиснуться яркая спортивная машинка.
Не пропущу ни за что.
Это мои Фермопилы, и я буду стоять насмерть, как настоящий спартанец. Фиг тебе. Не пройдешь. Я не отдам свои выигранные в бою три метра успеха. Ты попадешь из непроходимой пробки на Рублевке в непроходимую пробку на Кутузе на две с половиной минуты позже меня. Только лузеры и пораженцы пропускают таких вот наглецов. В Москве так нельзя. Сомнут. Затопчут. В моем городе нужно быть агрессивным.
Мы продолжаем мыкаться в заторе, и я внезапно вспоминаю, как неделю назад я ехала за арбузом в соседнюю греческую деревню: три километра по шоссе, мимо оливковых рощ с синими обрывками моря в просветах, с лазоревым небом над головой, и — с довольно плотным трафиком. Я — опытный водитель. Я выскочила на шоссе, «подрезав» рейсовый автобус. Я обогнала чей—то старенький Опель так, что к обочине прижались все участники дорожного движения. Когда я привычно нажала на гудок, чтобы сообщить впереди стоящему водителю, что уже три секунды горит зеленый, а он заснул там что ли, идиот чертов, спать дома надо, за рулем надо ехать!!! — мой приятель, давно живущий в Греции, ласково похлопал меня по плечу и произнес ключевые слова: «Успокойся. Ты не на Родине!»
Оглянувшись по сторонам, я сообразила, что, не делая ничего (по нашим меркам) особенного, я выгляжу опасным агрессивным сумасшедшим в мире, где окружающей среде проще притормозить и пропустить, чем давить на газ, выпускать ядовитые выхлопы и насиловать клаксон.
Наверное, из—за трехминутного эпизода в пробке не стоило начинать этот разговор, но вот намедни моя хорошая знакомая описала в своем блоге другую историю, тоже, в общем, не очень значительную.
Знакомая вечером выгуливала во дворе собаку. Точнее — щенка. Выгуливала не на детской, а на собачьей площадке, и в довольно позднее время.
Там же гуляла мама с ребенком—инвалидом. Точнее — с подростком. Вероятно, с довольно тяжелой формой умственной отсталости. Мама предложила своему ребенку поиграть с собачкой. Моя знакомая не возражала, зная, что щенок очень дружелюбен и общителен. Подросток схватил собаку и причинил ей боль.
Действия ребенка мы обсуждать не будем. Тут говорить не о чем.
Действия мамы вызывают у меня ряд вопросов.
Когда знакомая попыталась отнять у подростка визжащего от боли щенка, мать бросилась на нее с кулаками, крича: «Не смей трогать моего ребенка! Ты не видишь, что он инвалид?!»
На всеобщее счастье, щенок оказался отличным парнем, и, несмотря на вырванный из его бока изрядный клок шерсти, «обидчика» не тяпнул. Страшно даже представить последствия, к которым привел бы этот укус.
Стороны разошлись мирно, всего—навсего пожелав друг другу злой смерти и пригрозив судом.
В блоге у моей знакомой ее друзья посылают проклятия в адрес инвалида и его матери.
Не исключено, что где—то в сети висит блог, в котором мать описывает озверевшую собаковладелицу, которая чуть не убила ее ребенка—инвалида за то, что он поиграл со щенком.
«Собаки им дороже людей, развели этих тварей, стрелять их надо!» — кричат разгневанные 50%.
«Нарожали уродов, проходу нет, в резервациях их надо держать!» — вторят оставшиеся 50.
На улицы уже вышли дог—хантеры. Они уничтожают собак. Бездомных, и домашних, тех, кто по глупости сорвался с поводка и слопал отраву, разложенную у подъезда. Не будем тешить себя иллюзиями — если бы можно было так же легко избежать наказания, нашлись бы желающие истребить и «уродов«.
Можно понять мою знакомую, донельзя разгневанную происшествием.
Можно понять маму ребенка—инвалида, замученную и невротизированную до последней степени.
Можно понять того парня в спортивной машине, который отпихивает меня бампером на обочину.
Можно понять меня, решившую сдохнуть, но не отступить.
Можно, наверное, пожалеть нас всех — замотанных, злых, уставших, агрессивных и жалких одновременно.
Вероятно, у нас и правда есть враги, которые хотят нас уничтожить.
Боюсь, мы оставим их без работы…