Несмотря на непогоду, что для Сахалина дело обычное, сотни людей приходили, сидели, смотрели и обсуждали кино после показа со сценаристами и режиссерами. В чем феномен кинофестиваля «Край света», зачем привозить на Сахалин кино, говорим с генеральным продюсером Алексеем Аграновичем.
– «Фестиваль «Край света» – драйвер развития региона», – сказали вы однажды. Всерьез думаете, что разовая красивая акция может изменить социальную действительность и стимулировать киноиндустрию на краю страны?
– Когда с предложением сделать фестиваль ко мне несколько лет назад обратился тогдашний губернатор Сахалинской области, я спросил, зачем он хочет потратить довольно приличные деньги на фестиваль. «Чтобы у народа был праздник», – ответил он. «На эту сумму можно раз в неделю привозить по артисту, и праздник у вас будет круглый год», – ответил я. «Хочу людям кино хорошее показывать», – возразил мэр. «Идея замечательная, но киноманы и сами знают, как найти хорошее кино». Тогда он не выдержал и сказал: «Что вы предлагаете?»
И я предложил делать рентабельный фестиваль. Денег на нем не заработать, конечно. Где бы ни проходил кинофестиваль, хоть в Каннах, хоть в Берлине, это убыточный проект. «Вас какие проблемы в социальной сфере беспокоят больше всего?» – озадачил я градоначальника. «Молодежь уезжает». «Если мы сохраним за десять лет хотя бы десять человек, которые не уедут с Сахалина, это будет рентабельно?» – спросил я. «Наверное, да».
Алексей Агранович
– Но как недельные кинопоказы, пусть в четырех кинотеатрах города, пусть с десяти утра и до полуночи, будут менять людей и заставят не уехать с острова?
– Мастерские и кинолаборатории фестиваля работают в Южно-Сахалинске круглый год. Четыре раза в год на остров прилетают наши кураторы проводить интенсив. Прямо перед фестивалем экспертный совет кинофестиваля отобрал семь сценариев. В течение года здесь будут сниматься фильмы местных кинематографистов. Делаться это будет на деньги, выделенные правительством области. Например, на фильм Ольги Зайцевой «Евстафий» выделено миллион девятьсот тысяч, «Море волнуется три» Марины Малыш – миллион шестьсот, на «Тюлень и камбала» Дарьи Михайловой – полмиллиона рублей. Так что акция совсем не разовая.
В 2012 году мы начали работать со взрослой аудиторией. Тогда у нас были две мастерские: киношная и урбанистическая (работала на стыке урбанистики и дизайна, так как на Сахалине с этим совсем плохо). Мы привезли людей из института «Стрелка». Они делали воркшоп «Парк Гагарина. Сделай сам». (Городской парк культуры и отдыха, позже получивший имя Юрия Гагарина, разбит японцами еще в 1906 году. – Прим. ред.)
Мы искали новую городскую и островную мифологию, создавали путеводители по городу и острову – «Миф как достопримечательность». Вместе с «Арзамасом» делали большую мультимедийную выставку-музей самого себя – «Сахалин – автобиография», в которой участвовало 60 авторов. После пятого фестиваля на работе со взрослыми поставили жирную точку.
Оказалось, взрослые люди не готовы менять жизнь. Кинематограф в лучшем случае останется для них хобби, но никак не системным занятием.
Чтобы создавать на Сахалине культурную среду, которой здесь нет, которая позволила бы остаться людям на острове, а не искать новой жизни, должны появиться те, кто готов связать свою жизнь с кино. Дети в этом смысле перспективнее.
– Верите в будущее регионального кинематографа?
– Местное кино на Сахалине – не пустой звук. В силу особенностей восприятия у будущего сахалинского кинематографиста перед прочими регионами есть конкурентное преимущество.
– В чем оно проявляется и при чем здесь дети?
– Мы открыли первую анимационную мастерскую. Вели ее художники студии «Да», которые имеют большой опыт работы с детьми по всей стране – от колоний до онкобольниц. Когда аниматоры стали делиться впечатлениями от работы с участниками фестиваля, оказалось, есть вещь, которую они не видели нигде и никогда. Сахалинцы подробно и заинтересованно относятся к тому, что делает другой.
Представьте, всем дали задание. Маша выполнила его первой. Обычно дети тут же теряют всякий интерес к работе, ведь задание – это соревнование. А сахалинцы включаются и начинают активно работать с этой условной Машей.
– Что, по-вашему, это означает?
– У меня есть гипотеза, которая многое объясняет о местных жителях. Мы заметили это еще в первый приезд. На Сахалине необыкновенный зритель: внимательный, подробный и благодарный. Если про благодарность все понятно, то откуда внимательность и абсолютная включенность – не ясно совершенно.
Центр жизни там, где ты
– Сахалин – сырьевой донор страны. Здесь добывают газ, нефть, уголь, рыбу. Работа на шахте и шельфе довольно тяжелая, часто вахтовым методом, скучная. Зритель ваш просто совсем неискушенный, отсюда и внимательность.
– Нефтяники и рыбаки – крайне малая часть зрительской аудитории. В основном приходят те, кто работает в школе, больнице, областном суде и прачечной, городской библиотеке и магазине. Так что дело не в том, что зритель неискушенный.
Представьте себе двух детей. Один вырос в маленькой однокомнатной квартире. Второй – в двухэтажном особняке. Первый досконально изучил каждый сантиметр дома. Знает, на что похожа облупившаяся краска на раме и рисунок на обоях, какие бусины закатились в щели в полу в прошлом году. У него выработан навык подробного изучения предметов и особая оптика. А вот ребенок из особняка может не помнить цвет окон в гостиной, потому что бывает там не часто.
Сахалинцы не просто смотрят кино, они его рассматривают, как новую картинку, причем подробно, с жадностью. Это объясняет и заинтересованность детей в том числе. Сахалинцы находят себя в фильмах, и это становится их точкой подключения. Когда кино заканчивается, а режиссером оказывается странный человек с косой до пояса, который по-тайски отвечает на вопросы, сахалинец делает важное для себя открытие: кино про ту жизнь на самом деле – это кино про меня. Выходит, мы живем одинаковую жизнь. Значит, Сахалин – не задворки империи и забытый край, значит, мы тоже в центре жизни. Именно эту мысль мы пытаемся донести кинофестивалем. Центр жизни там, где ты. Одна из миссий «Края света» – описывать эту жизнь. Ведь жизнь Сахалина не описана никак и никем. Здесь люди живут без собственного отражения в зеркале. Они не знают, как выглядят.
– А как же Чехов?
– Вот именно. Самая легитимная иллюстрация жизни на Сахалине – книга Чехова, написанная им в конце XIX века и описывающая жизнь на острове как каторгу, что тогда было правдой. С тех пор нет ни одного художественного произведения, которое хоть как-то архетипично существовало в общественном сознании и рассказывало бы о жизни на острове. Даже останкинская башня ничего здесь не описывает. О Сахалине вспоминают, когда арестовывают за взятки чиновника, проходят учения в океане, случаются землетрясения или активизируются переругивания с японцами за Курилы.
– Почему описание, «отражение в зеркале» имеет значение?
– Третья по величине условная диаспора выходцев с Сахалина живет в Калининграде. Сахалинцы уезжают в Питер, Москву и… Калининград. Если Сахалин – регион-донор, то Калининград – дотационный регион. Сахалин доплачивает, чтобы жители Калининграда могли существовать. При этом на Сахалине отрицательная миграция, в Калининграде – положительная. Выходит, дело не в экономическом вопросе. Есть иные причины, по которым человек находит себе место в не самом успешном экономическом регионе.
– Но какие?
– Живя на Сахалине, человек будто не находит подтверждение своему существованию. Многим кажется, что жизнь есть только там, где ее показывает телевизор. Сахалинец никак и нигде не отражается, его будто нет. Он инстинктивно, подсознательно тянется к зеркалу. Любому из нас нужно зеркало в широком смысле слова. Кино таким зеркалом становится.
Обязательной частью нашего фестиваля являются «Q&A» (обсуждение фильмов в формате «вопрос-ответ». – Прим. ред.), на которых присутствует кто-то из создателей: режиссер, сценарист, продюсер, главный актер. У нас были ситуации, когда за неделю стало ясно, что никто не приедет представлять очень хороший китайский фильм. Мы отменили его показ в рамках конкурса. Это принципиальное условие.
– Что дают все эти обсуждения после сеансов?
– Разговор необходим, чтобы увидеть в другом того, кто расскажет мне про меня. Для сахалинцев это оказалось важнее, чем для кого бы то ни было в стране. А мне есть с чем сравнивать. Мы боремся здесь с ложным мнением, что где-то в другом месте – жизнь, а на Сахалине – не жизнь. Помочь удивиться, возмутиться, восхититься, узнать – это и есть цель.
Когда человека что-то возмущает, значит, его задевает существующее в нем самом. На обсуждениях люди часто упрекают режиссеров за неправильную жизнь, которую они показывают в кадре. «У нас-то все не так, у нас все хорошо…» На самом деле у них ровно так же, просто особенность национальной ментальности не допускает «выносить сор из избы».
Понятно, кто-то не подключается, кому-то не интересно. В конце концов, кинофестиваль не стадионное развлечение.
Мы делаем фестиваль для людей
– Формат круглогодичной работы совсем не фестивальный, как вы дожили до этого?
– С самого начала решили, что это важно. Другое дело, за девять лет было немало сложностей в осуществлении задуманного. Нынешний губернатор на моей памяти третий, с кем мы сотрудничаем. Мы даже уходили с Сахалина. Шестой фестиваль делала другая команда, но жители «съели администрацию» и нас попросили вернуться.
Знаете, как местные власти к нам поначалу относились? «Тут москвичи приехали за деньгами, фестиваль делать…» Люди на Сахалине вообще привыкли, у них на уровне подсознания сидит, что их можно только использовать. Если сюда кто-то приезжает, то не конкретно ко мне, а за нефтью, рыбой, крабом, природой.
Я, сахалинец, не нужен, не интересен, я мешаю. Меня никто не любит. Меня нет. Подобное мышление, простите за сравнение, типично для детдомовцев. Они тоже нигде не отражаются и никому не нужны. Но есть один фактор, который держит людей на острове и делает их непохожими на остальных в нашей стране – невероятное взаимоотношение человека и природы. И этим они сильны, уникальны, самобытны.
Человек здесь зависит от природы, как нигде. На Сахалине видишь ничтожность и тщетность усилий перед стихией. Да, с сопки здесь может спуститься медведь. Он будет не сбежавший из зоопарка или цирка, а самый настоящий. В море можешь встретить касатку, которая проплывет мимо твоей надувной моторки. А сейсмология? Цунами? Даже мышление местного населения мифогенно до сих пор.
Пару лет назад местный режиссер Дмитрий Моисеев снял короткометражный фильм «Рыбный день. В объятьях моря». Фильм показали в конкурсе «Кинотавра». Это история трех друзей – Лехи, Вовы и Васи, которые решили отдохнуть на природе. Но один из них превратился в рыбу. Так как ребята договаривались ехать вместе, Васю-рыбу и его девушку забрали с собой на пляж. Костер, пиво, шутки, веселье. К вечеру ребята сварили и съели своего друга.
– О, ужас!
– Так говорит московский зритель. А для сахалинцев это понятная метафора. Высшее предназначение рыбы – быть съеденной, это честь для нее. Рыба – друг, который жертвует собой ради меня. В этом проявляется тесное соприкосновение с природой. Другое дело, что, привыкая к этим видам, которые наблюдаешь с детства, необходимо усилие, чтобы вытянуть из себя и показать другим то, как ты живешь и чувствуешь.
Каждый видит жизнь через ментальную камеру. У большинства людей на земном шаре эта камера намертво прикручена к штативу, забетонированному в землю. Это как видеть мир через окно. Требуется усилие, чтобы снять камеру со штатива, взять на плечо и начать рассматривать то, что тебя окружает, с чем сталкиваешься в повседневной жизни. Умение носить ментальную камеру на плече, безусловно, влияет на качество жизни. Это дает шанс не только найти собственный ракурс и угол зрения. Это то, что способно гармонизировать нас с действительностью.
– Вам не кажется, что вы романтизируете сахалинцев?
– Совсем нет. Я делаю массовое культурное мероприятие и должен четко понимать, для кого его делаю. Есть ряд объективных показателей, доказывающих, что мы не зря проводим фестиваль: полные залы, долгие обсуждения, да даже то, что нашу команду попросили вернуться и продолжить делать «Край света».
Южно-Сахалинск в дни проведения фестиваля «Край света» в 2017 году, фото: hellomagazine.com
Мы делаем фестиваль для людей, а не для приезжих кинематографистов. Если ты что-то делаешь для человека, ты этого человека должен любить. Романтизирую? В некотором смысле. И да, я вижу это стремление к отъезду с острова, эту психологию временщиков.
Но одна из задач наших фестивальных мастерских – развитие регионального кинематографа.
Если кто-то из сахалинцев станет режиссером – это будет отлично, но если здесь возникнет культурная среда – это в разы важнее.
Именно культурная среда множит описание жизни изнутри, самоописание, она становится фундаментальной ценностью, о которой мы говорим. Прикладной смысл фестиваля – помочь людям найти ответы на вопросы, которые перед ними поставила жизнь. Это не фигура речи. Я вижу, что люди меняются, а еще – что они нам поверили.
– Убедиться, что кто-то тебе поверил, можно только лично.
– Показы первых фестивалей проходили в кинотеатре «Октябрь». Зрителей было мало. Люди ходили с осторожностью, иногда благодарили. Но «Октябрь» закрыли на ремонт и делать четвертый фестиваль было негде. Кинотеатр «Комсомолец» на сто посадочных мест совсем не фестивальный формат.
На центральной площади Южно-Сахалинска стоит Дом правительства. Мы поинтересовались у администрации, можно ли на здание повесить экран, а людям сидеть на траве. Нам позволили и первое, и второе. Тогда мы создали в этом месте культурный кластер. За два дня до открытия поставили информационные шатры (запланировали проводить здесь мастер-классы и обсуждения, книжный магазин, кофейню) и стали раздавать бесплатные билеты на показы. Так как число наших площадок было небольшим, да и народу в предыдущие годы на фильмы приходило немного, мы не особенно задумывались, как правильно распространять билеты.
Сидим с Денисом Яньшиным, директором объединения кинотеатров на Сахалине, что-то обсуждаем. Вдруг звонок: «Беда. Выстроилась километровая очередь за билетами. Две девочки в шатрах не справляются. Толпа бушует».
Едем к театру и видим очередь в несколько сотен человек от светофора до шатра. С одной стороны, сердце радуется, с другой – явно людям не нравится это многочасовое стояние под дождем. Как только человек оказывался в шатре, он забирал пачку билетов, чтобы больше не стоять, что не гарантирует его посещение.
Тогда мы встали у входа и три часа разговаривали с людьми. Извинялись, отвечали на вопросы. Чего я только не наслушался: мне объяснили, как надо работать с людьми, как правильно взаимодействовать. А я признавался, что мы идиоты и ошиблись, обещал, что завтра все будет по-другому и все обязательно посмотрят фильмы, которые мы привезли. С этого момента невидимая преграда сломалась. Люди потекли на фестиваль рекой.
Романтизирую ли я сахалинцев? Вовсе нет. Кажется, я их понимаю. Они подключаются к нам, когда начинают верить. Мы живем не в самой клиентоориентированной стране. Бытует убеждение, что «народ имеет то, что заслуживает». А вот это все – искусство, культура – людям не нужно, это пустая трата времени. Но я верю, что культура – это инструмент, который меняет качество жизни, если этот инструмент в правильных руках.
На Сахалине изумительная природа, но нет среды для развития
– Разве не повышение пенсии и достойное медицинское обслуживание, качественное образование меняют жизнь?
– Я не могу повлиять ни на пенсии, ни на выборную систему в стране, ни на качество медицины. Мне жизни не хватит на это. Я сам живу в городе, где в году всего шестьдесят солнечных дней. И это я тоже не могу изменить, ну разве только переехав. Я принимаю эту данность. Зато я меняю то, на что могу повлиять. Это мирит меня с действительностью. Я меняю среду и культуру. Впрочем, это чистый эксперимент.
– За девять лет действительно люди перестали уезжать с Сахалина?
– На Сахалине вообще нет никакого образования в области культуры, за исключением колледжа искусств с упором на народную музыку. Мечтаешь ли ты быть библиотекарем, артистом, художником, хочешь ли стать писателем или режиссером, тебе придется уехать.
На Сахалине изумительная природа и атмосфера, но здесь нет среды, в которой художник, писатель, актер, режиссер мог бы развиваться.
Эту среду нужно создавать. Мы стараемся изо всех сил. У нас, как мне кажется, получается.
В этом году четыре девушки, которые работали в наших кинолабораториях, поступали во ВГИК. Вернулись, потому что не поступили. Но это неплохо, ведь они вернулись. Я приложу максимум усилий, чтобы через год на Сахалине открылась профессиональная мастерская, какой она была, например, у Сокурова в Кабардино-Балкарии. Кстати, на фестиваль мы привезли два фильма его учеников – «Дылду» Кантемира Балагова и «Мальчик русский» Александра Золотухина. «Дылда» получила гран-при фестиваля, а «Мальчик русский» – специальный приз жюри «за многообещающий режиссерский дебют».
Я вообще ратую за то, чтобы привозить сюда специалистов, а не уезжать учиться. Для развития региона это перспективнее, именно это позволит людям остаться.
– Слишком громко прозвучит, если скажу, что фестиваль – дело вашей жизни?
– Это не громко. Это и есть дело моей жизни. Я не знаю, что может случиться, кроме обстоятельств, от меня не зависящих, чтобы я перестал заниматься «Краем света». Мне просто крупно повезло, что эта история началась на Сахалине. Здесь другое мышление, другая коммуникация, отсюда, как с подводной лодки, никуда не денешься, ведь это остров, кругом вода. Я очень не люблю глобализацию – одинаковость, похожесть.
Остров Сахалин – образ абсурдности идеи глобализации. Ведь чтобы глобализировать остров, он должен стать тем, что его окружает – водой, значит исчезнуть. Исчезнет он, если море уйдет. Оба варианта будут свидетельствовать о катастрофе. Я уверен, здесь все должно оставаться так, как есть: вода, а посередине живет человек со своим миром и взглядом.