Нет сил, да и денег нет
История о милосердном самарянине известна всем, даже тем, кто не считает себя христианином. Те же люди, кто регулярно ходит в церковь, знают ее так хорошо, что порой боятся признаться себе в том, что она им давно уже прискучила. Да, надо помогать бедным и бомжам, но мы-то немощные, мы-то грешные, как им всем поможешь, нет сил, да и денег нет. Это для совершенных, а мы не лезем в совершенные, мы несем тяготы здесь, в несовершенстве мира, и понемногу спасаемся, как можем, работая над собой.
Притча о милосердном самарянине давно превратилась для нас в морализаторский рассказ для младших классов воскресной школы. Несомненно, плохо поступили священник и левит (ну конечно, они ведь были плохие и ветхозаветные!), бросив человека на произвол судьбы. Мы бы так не сделали, и так делать вообще нехорошо. И хорошо поступил самарянин, что спас этого несчастного.
Так, как поступил самарянин, каждый нормальный человек, вообще-то, должен поступать, если видит, что на дороге умирающий лежит. Ну, не на осла погрузить, так хоть побыть рядом до приезда «скорой» и полиции.
Неужели древние жители Палестины были такими жестокими? И их каменные сердца пытался пронять Иисус Христос Своей притчей – чтобы они, наконец, начали помогать друг другу?
С другой стороны – разве есть рассказы о том, как Иисус и апостолы собирали жертв разбойников по дорогам, отвозили их в гостиницы, следили за их уходом и питанием, и вообще занимались благотворительностью – так как это больше никого не интересовало?
Наоборот, в Римской империи всем было известно, что взаимопомощь у иудеев была весьма высока, и ее (как и взаимопомощь христиан) император-философ Юлиан Отступник ставил в пример своим языческим жрецам, добавляя, что иудеи никогда не оставляют своих, а христиане не только своих не оставляют, но и чужим даже помогают.
Остаться верным Богу
Есть среди нас и образованные люди, они знают аллегорическое толкование этой притчи: два динария – это две природы Сына Божия, образом Которого является самарянин, и Он снова придет в гостиницу во Втором Пришествии, чтобы гостиничник (образ священника или епископа) дал Ему ответ. Это красивое и глубокое толкование. Но слушатели Иисуса Христа, деревенские, простые жители Палестины – разве они могли мыслить в категориях греческой философии, воцерковленной на Вселенских Соборах?
Зато они твердо знали – Бог избрал их маленький и многострадальный народ. Чтобы оставаться верным Богу, надо отвергнуть все то, что Богу мерзко. А мерзость пред Ним – язычество и искажение переданного Им Закона. Несоблюдение заповедей, праздников, богослужений и жертв, несоблюдение ритуальной чистоты – все это отодвигает желанный час, в который милостивый Бог Израиля наконец-то победит всех нечистых и богопротивных язычников и установит Свое Царство, Царство Божие, в котором Израиль наконец-то вырвется из своего униженного положения и будет, царствуя, попирать безбожных язычников (если, конечно, Бог этих язычников не истребит).
Те, кто нарушает Закон даже в мелочах, противники Бога, так как мешают Ему восторжествовать в Своей правде.
Знали это и священник с левитом. Они как раз шли в Иерусалим, чтобы совершить праведную и чистую жертву пред Богом. Строго постились они, строго готовились к этому жертвоприношению. И вот, восходя в святой град Иерусалим, в котором находится единственный в мире Храм, в котором можно вознести Богу Истинному чистую жертву за себя и за народ, и за грехи народа, и помолиться об очищении и освящении, и избавлении от чужеземного языческого ига, и о приходе Царствия Божия, они встречают на своей дороге лежащего без сознания, избитого человека. Они не подходят к нему, чтобы не коснуться его. Более того, греческий текст дает возможность понимания не просто «прошли мимо», а «перешли на другую сторону дороги» – чтобы не оскверниться уж совсем наверняка.
Так поступай, и будешь жить
Для нас это странно. Для нас – это проявление какой-то дикой жестокости, когда служители культа Милосердного Бога оказываются эгоистами. Какова же причина того, что они не подходят к находящемуся при смерти человеку?
Это не безбожие. Увы, причина такого поведения – как раз высочайшая религиозность. Нет ничего выше соблюдения правил религии – единственной истинной религии! Это – то, что требует от людей Бог! Соблюдая чистоту жертв, чистоту веры, человек приближал торжество на земле правды Божией, Царства Божия, жизни вечной в Царстве Божием – нескончаемой радости и торжества верных Богу людей.
Собственно, с вопроса о Царствии Божием, то есть о жизни вечной, и начинается разговор книжника с Иисусом. Евангелист говорит, что этот человек искушал Христа своими вопросами, чтобы заставить Иисуса сказать нечто такое, что будет сочтено окружающими хулой на Закон.
И вот, один законник встал и, искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?
Он же сказал ему: в законе что написано? как читаешь?
Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя.
Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить (Лк.10:25-28).
Иисус словно простодушно и просто подтвердил всем известные слова Закона – то место, где Закон говорит о любви к ближнему. Книжник был смущен – ведь, в конце концов, даже школьники знали это место в Законе. Как же глупо прозвучал вопрос его, образованного в Законе человека, обращенный к знаменитому Учителю! Да Тот просто выставил его невеждой в Законе, одним из серых поселян, таких, как его галилейские рыбаки, похвалив его, знатока и учителя, как мальчика в школе – быть может, под смех толпы, ценящей яркий, бьющий в точку ответ! И озлобленный книжник переходит к более тонким и сложно толкуемым материям – чтобы показать себя образованным, чтобы оправдать себя. Но в толпе есть соглядатаи, есть шпионы, готовые кликнуть стражу или донести в синедрион на новую хулу.
Кто мой ближний?
Совопросник говорит Иисусу Христу – а кто мой ближний? Очерти круг тех, кому я всегда должен помогать, чтобы приблизить исполнение Правды Божией, Царства Божия на земле.
А это уже – тонкий по хитрости и жестокости вопрос. Кто мой ближний? Тот, кто из Галилеи языческой – мой ближний? Тот иудей из рассеяния, который не читает Писания на языке отцов, не знает даже его, а читает греческий перевод Торы – он ближний? Тот, кто живет в Риме и стесняется обрезания, делая своеобразную пластическую операцию – он ближний? А мытарь? А сын блудницы? А… Круг сужается. Верно определить круг «своих», кому можно помогать, не оскверняясь их неблагочестием и полуязычеством, их предательством Закона – это самое главное для человека, который блюдет чистоту, просто необходимую для пришествия Царствия Божия.
Нам этот вопрос непонятен. Мы такого круга «ближних по крови и религии» вообще часто не имеем. Мы не считаем, что должны помогать кому-то кроме своей семьи и, может быть, друзей, которые помогут нам.
Но в древнем Израиле было не так. Понятие «ближний» было не каким-то возвышенным. Ближний для израильтянина был попросту его соседом – но той же религии, того же народа. Он мог его ненавидеть эмоционально, но любить его он должен по заповеди.
Это означает не эмоциональное чувство: израильтянин был обязан дать ближнему вола, чтобы вспахать его поле – или выручить его зерном в неурожай, чтобы это поле засеять. Он мог разделить с ближним трапезу – тот не был для него недочеловеком, он мог с ним общаться как с равным. Так и Бог, как считалось, возлюбил Свой народ – с ним Он общается, а с другими – нет. И главное место общения – это Иерусалимский Храм с чистыми жертвами и строгим священством. В Самарии тоже был храм Яхве, но иудеи знали, что Бог не слышит и не любит самарян. Они – хуже язычников, ведь те – хоть и псы, так ведь такими они всегда были, а самаряне – отступники, ниже падать некуда. Бог и иудеи их ненавидят, то есть – не общаются. И самаряне тоже не общаются с иудеями.
А любить эмоционально можно и красивую девушку-язычницу, и даже время с ней приятно проводить – но ее по закону полагалось «ненавидеть», то есть стать законной женой и членом израильского общества она и ее дети не могли. Слова «любить» и «ненавидеть» на языке Торы правильнее понимать как «помогать» и «не помогать», «общаться» и «не общаться».
Иди, и ты поступай так же
И вот Иисус Христос в ответ на вопрос книжника рассказывает такую знакомую нам притчу о самарянине. Самарянин, в отличие от чистых и благочестивых людей, был для иудея (умирающего на дороге) отступником, смесителем истинной и языческой скверной религии, он был для него хуже язычника – ниже падать некуда. И он прекрасно знает, как к нему относится иудей. Но он на это не обращает внимания.
У него есть с собой жертвенные дары (масло и вино) – он тоже шел в храм, в свой храм, где он считал, что служит Богу. Но он использовал их для того, чтобы перевязать раны и облегчить состояние несчастного иудея. Для него религия и обряд не так важны, когда он видит умирающего, да и оскверниться он не боится. Куда уж больше оскверняться! Он и так крайне нечист.
«Надо же! – думали слушатели и сам книжник, потрясенный красотой притчи. – Учитель Иисус говорит, что ближним может быть даже самарянин, когда он заботится о человеке из избранного народа! А пожалуй, что-то есть в его словах. Может быть, Бог пустит такого самарянина в Царствие Божие!»
И на вопрос Иисуса: «Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?» книжник ответил – «оказавший ему милость». Он же, образованный книжник, не такой зашоренный ревнивец Закона, в конце концов! Он учился у Гиллеля – и понимает, что нужно быть мягче. Конечно, такой самарянин может быть ближним, учителя Закона тоже так говорят.
И тогда Иисус одной фразой, одним простым словом переворачивает всю сложную схему «ближний-неближний», которая формировалась столетиями, если не тысячелетиями, и над толкованием которой ломали голову лучшие учителя Закона.
Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же (Лк.10:37).
Сам – стань самарянином-ближним всякому, кто неимоверно далек от тебя, кто тебя считает псом, нечестивцем, человеком со странными и опасными обычаями (такими людьми большинство римлян считало, кстати, иудеев). Не измеряй степень «ближнести» в другом, прикидывая, не осквернишься ли ты! Мерило – ты сам. Ты – или ближний, или нет. И заповедь любви в том, чтобы именно ты был ближним всем, ты именно помогал, не чураясь «чужих», не измеряя степень их нечистоты.
И не случайно перед этой притчей стоят слова, знаменующие несказанную новизну, принесенную Христом:
И, обратившись к ученикам, сказал им особо: блаженны очи, видящие то, что вы видите! ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали (Лк. 10:23-24).
* * *
…Одна образованная женщина спрашивала на общей беседе за чаем батюшку: «Говорят, что молиться за других – кровь проливать. Не могли бы вы сказать, за какой круг лиц безопасно молиться?» Из зала раздались голоса знающих женщин: «Только за детей и мужа, и за родителей можно, за своих, не за родителей мужа! Иначе грехи их на себя берешь!»
«А как же я за всех молюсь?» – растерянный молодой священник не знал, что отвечать на этот неожиданный для него всплеск ветхозаветной дикости, к тому же, по жестокой иронии, основанной на полных любви словах старца Силуана.
«А-а, батюшка! – с хитрецой ответили из зала. – Вас благодать священства от всего плохого защищает, а нас – нет!»
* * *
«Ты самарянин и бес в тебе» (Ин. 8:48) – говорили самому Иисусу, потому что галилеян считали подозрительно близкими нечистым язычникам, уж больно далеко они живут от благочестивого Иерусалима и Храма, да и речь у них другая. И не на Свою ли будущую судьбу Он указывал в этой притче – отверженного, проклятого, висящего на древе (Втор. 21:23), но спасающего всех, сходящего в страшную глубину отверженности, самую бездонную глубь этой бездны.
Если ты попал в беду, если для всех ты – отверженный и нечистый – не бойся. Там, в этой глубине отверженности и нечистоты – стоит Иисус Христос, Самарянин, обесчещенный и проклятый, и победивший, и в Своей победе оставшийся в этих глубинах – чтобы Его мог найти каждый несчастный. Он там так же, как Он на престоле Отчем, в великой, ни с чем не сравнимой силе. И немощь Его смешивается с силой нераздельно и неслиянно. И Он – ближний твой. И ты, когда тебе станет легче, когда ты исцелишься – иди, и будь таким же, потому что у вас на двоих одно имя – ты христианин, ты Христов.
«Суть дела – в этом: если мы преломляем хлеб с Ним, если мы пьем от Его чаши, мы становимся Его соратниками. Мы призваны к трапезе Господней как друзья, имеющие равные с Ним права; разделяя с Ним признаки Его господства, мы тем самым призываемся разделить с Ним и Его страдание. Ибо мы, ветви, настолько едины с Ним, Лозой, так тесно, так полно с Ним соединены, что Он может сказать нам, как сказал Своим ученикам после Воскресения: «Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас» (Ин. 20:21).
Не говорит ли Он каждому из нас: идите в мир, волей, не по принуждению, а как Я пошел; примите на себя все ограничения падшего мира; разделите всякое страдание, всякий голод, всякое одиночество, всякую человеческую беду. Но разделите также все, что есть в мире любви, красоты, славы и ликования. Живите среди людей, но оставайтесь людьми свободными: без страха и корысти, без превозношения и без ненависти.
Живите среди них и для них всю свою жизнь. Справедливо сказал апостол Павел: «Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение» (Флп. 1:21): легче умереть, сгорев скорой смертью, чем выдерживать долгую борьбу для того, чтобы восторжествовали милосердие и сострадание, справедливость и любовь.
Иисус хочет сказать этим: сойдите, если нужно, в самые мрачные задворки ада, как Я сошел; с теми, которые были узниками смерти, Я сошел в долину смерти; так же идите и вы в этот человеческий ад… Для многих в наши дни ад – это старческие дома, психиатрические больницы, тюремные камеры, колючая проволока вокруг лагерей… Идите в самые глубины беспросветности, одиночества и отчаяния, страха и мучений совести, горечи и ненависти.
Сойдите в этот ад и оставайтесь там, живые, как Я это сделал, живые той жизнью, которой никто не может у вас отнять. Дайте мертвым возможность приобщиться этой жизни, разделить ее. Раскройтесь, чтобы мир Божественный излился на вас, потому что он – Божий. Светитесь радостью, которой не одолеть ни аду, ни мучению» (митрополит Антоний Сурожский).