Лидия Андреевна Карпухина:
Лидия Карпухина
— Молодежь не знает, что такое блокада. Вот недавно был случай, я иду навещать ветерана войны, связистку, которая прошла от Ленинградского фронта до Берлина и первой передала сообщение в Москву о капитуляции Германии. Поднимаемся по лестнице вместе с мальчиком, он учится в 5 классе. Спрашиваю: «Ты знаешь, что такое блокада?» — Нет, не знаю. — А ты знаешь, что такое блокадный Ленинград? — Мы этого не проходили.
Оказывается, что только в учебнике по истории для 10 класса полторы странички написано о блокаде. Но я надеюсь, что еще придет то время, когда подвигу блокадников во Второй мировой войне будут отдавать должное.
Я родилась в Ленинграде, прожила там блокаду, после войны окончила институт, трудилась в Москве, на уникальном заводе, который работал на космос, я была конструктором, вышла на пенсию в должности ведущего конструктора криогенной промышленности.
Наше поколение не воевало, мы были детьми, воевали наши родители, а мы, как могли, им помогали. Из детства мы сразу перешагнули во взрослую жизнь. Нужно было носить воду, отоваривать карточки, таскать песок на чердаки. Когда начался голод, и люди просто падали на улице, то пока мы были в силе, разогревали на примусах горячую воду и давали умирающим.
8 сентября считается днем полного окружения Ленинграда. Сразу был введен режим военного города. Вышел приказ — заклеить окна, и сразу же все стекла были заклеены, чтобы при разрыве снарядов сохранить тепло в домах.
Вышел приказ — зашторить окна, и весь город оказался в темноте.
Школы были закрыты под госпиталя. Сначала мы еще учились по квартирам, до тех пор, пока могли ходить. К декабрю мы уже не вставали, лежали. Стены в комнате были промерзшие. Ежедневные бомбежки, на них мы уже не обращали внимания.
Мы с мамой и братом жили в комнате 10 метров, она не отапливалась, обогрев был только от примуса. Мне было 10 лет, а брату 12.
Мама уходила рано на работу, мы не видели, как она уходила, а возвращалась поздно вечером. Оставляла нам по маленькому кусочку хлеба. Его мы обжигали с братом на примусе, бросали в кипящую воду, бросали туда перчик или лавровый листик и выпивали, это была наше питание на весь день. К декабрю мы с братом опухли, уже не вставали, погибали. Мама написала отцу, что дети умирают. Мой папа, будучи за линией фронта (у него была броня, он строил аэродромы), попросил человека, который на самолете улетал в Ленинград: «У меня умирают двое детей, возьми посылочку». И этот человек разыскал мою маму, помог перевезти посылку на санках через Неву, и я до сих пор помню, как он появился в белой шубе в нашей комнате. Благодаря тому, что в той посылке была мука и крупы, мы выжили. Когда мы впоследствии эвакуировались к отцу, то увидев нас, он зарыдал: у брата даже не росли волосы, у него было старческое лицо. После этого мы еще три месяца умирали, желудки не воспринимали пищу, отец нас выхаживал.
Наше поколение уходит, мы последние свидетели войны, нас осталось очень мало, а негатива по поводу войны и блокады сейчас очень много. Издательства, в том числе даже ленинградское издательство, выпускают книжки горе-писак, говорящих, что блокады не было, а была бойня.
Или вот недавно на каком-то сайте или телеканале написали «А не проще ли было сдать Ленинград и сохранить его?» Представляете, мы еще живые, и при нас такие вещи пишут. А что будет, когда мы уйдем?
Если бы Гитлер вошел в Ленинград он бы уничтожил его полностью, а нас бы сжег в крематории, Гитлер ненавидел Ленинград.
Я еще хочу сказать о поколении наших родителей, которые все сделали для того, чтобы город остался таким, каким он был до войны. Мы же были без дров, без топлива! Руководство Ленинграда для того, чтобы люди не умирали от холода, деревянные дома на окраинах ломали и отдавали на отопление, а население переселяли в опустевшие квартиры. Но ни одного старинного дерева не было срублено, эти деревья были для ленинградцев священны, их сажали еще при Екатерине Второй, под ними сидел на скамейке Пушкин. Деревья охраняли и лечили, их спасали холодные, голодные люди, об этом вы тоже должны помнить.
Есть такой поэт Юрий Воронов, он сравнил наше поколение с творцами, которые создали Ленинград:
Чтобы наполниться городом этим,
Не надо
Продолжительных встреч
Или гидов в пути.
Ленинград
Начинается с первого взгляда,
Как любовь,
От которой уже не уйти.
Но когда он
Слепит вас своими дворцами,
Берегами Невы,
Прямотою дорог.
Не забудьте людей,
Вставших вровень с творцами,
Не забудьте о тех, кто все это сберег!
Поскольку основные слушатели здесь — это дети, то у меня к вам такая просьба. Не забудьте, пожалуйста, тех людей, кто спас Ленинград. Я думаю, что в ваш век вы вырастете настоящими патриотами. Будете знать свою историю — будете любить свою страну.
Лидия Ивановна Миронова:
Лидия Миронова
— Уважаемые родители и дорогие дети! Меня зовут Лидия Ивановна, мне 84 годика, я еще молодая и жизнерадостная, и умирать совсем не хочу. Я родилась в Ленинграде и прожила там до 75-ти лет. Последние десять лет, после того, как в автокатастрофе погибли мои муж и сын, я живу в Подмосковье. Но я живу Ленинградом. Здесь другие люди, другие ценности, правила другие, здесь все другое. Ленинградцы очень дружный народ.
Когда началась война, я жила с бабушкой и теткой, родители мои умерли. Тогда вышел указ, что старшеклассники и все, кому исполнилось 14 лет, должны идти на фабрики и заводы, работать на оборону.
Мне было 13 лет, я пошла по этому объявлению на комиссию, хотя принимали с 14 лет. Я была маленькая, худенькая, упала на колени, сложила ручки, стала просить: «Примите меня, пожалуйста. Мамы и папы у меня нет, я живу с бабушкой, у нее 125 грамм хлеба и у меня». И меня как исключение, как сироту, приняли в ремесленное училище. Я была ученицей на Кировском заводе, в механическом цехе, наш цех выпускал детали для танков, меня поставили ученицей-разметчицей. Между прочим, это очень хорошая специальность, она мне помогла учиться, институт закончить. Дается чертеж — и по чертежу ты должна разметить то отверстие, которое нужно обработать на станке. Сначала я была ученицей, а потом сдала на разряд.
Вот есть ли среди вас девочка, которой сейчас 13 лет? Посмотрите на нее, представьте, что эта девочка начала работать на оборонном заводе, для того, чтобы победили мы в войне. Рабочий день был 14 часов, хлеба давали 240 грамм. Сможет ли эта девочка сейчас отработать 14 часов? Не сможет. А мы смогли. Понимаете, мы настолько горели тем, что мы можем что-то сделать для победы, помочь фронту, мы были воодушевлены этим.
В нашем цехе было 4 девочки. Однажды мы шли с ними по улице, мимо проезжала полуторная военная машина, там сидели военные на скамеечках, и вдруг один из них встает (я его до сих пор помню) и бросает нам буханку серого хлеба. Нам по карточкам давали хлеб с целлюлозой и химическими примесями, хлеба там почти не было. Я поймала эту буханку, и когда почувствовала запах, упала в обморок. Меня побили по щекам, похлопали, и мы пошли дальше. На моей разметочной доске мы его разделили на 26 человек, ровно-ровно, строго разметили. Военным хлеб тоже давали ограниченно. У них было по 400 грамм, наверное, когда он увидел нас, как мы плетемся, тоненькие, худенькие, сине-зеленые, то пожалел и отдал свое… Все мы были дистрофики и очень страшные, старики и старушки маленькие.
Цех у нас был очень дружный. Вот подходит обеденный перерыв, я спрячусь за станок, потому что у меня ничего нет на обед, бабушка мой хлеб делила на утро и на вечер, а с собой не давала, говорила: «Обойдешься, терпи, попей водички». И я спрячусь, а все соберутся у моей разметочной плиты, и вдруг кто-то вспоминает: «А где же наша Лида?», — а я прячусь, мне неловко, потому что бабушка ничего не дала. «Лида, Лида, иди сюда. Ты что, спишь?» — «Да так, дремлю» — «Иди сюда, Лида, вот у меня картошинка, она, правда, мороженая, я не могу ее доесть. А у меня вот хлеба немного осталось, Лида, съешь, выручи меня. Нельзя же выбрасывать». И я ела. Я думала тогда, что они действительно не хотят есть. Потом, повзрослев, я поняла, что они меня подкармливали, спасали.
Был и такой случай. Транспорт тогда не ходил, дороги не чистили, идти надо было по ледяным колдобинам, и один раз я опоздала на работу на 5 минут. Военное время: пропуск у меня отобрали, и тройка цеховая, начальник цеха, партогр и профорг меня судят. И присудили выплачивать 25 процентов заработной платы в течение 6 месяцев, а я стою, кожа и кости, ни родителей нет, ничего. Но я все это вытерпела.
Шесть дней в неделю мы работали, а в выходные дни мы должны были ходить в госпиталь к раненым, помогали им писать письма. И они просили нас петь песни. И вот мы встанем вчетвером, и поем «На позицию девушка провожала бойца», «Темная ночь», «Землянку».
Помню, один боец, у него не было рук и ног, он подорвался на мине, попросил: «Дочка, напиши мне письмо». Села, пишу. Уже страница кончается. А он все приветы передает — Марии, Анастасии, еще деду какому-то. Я ему говорю: «Хватит, напишите что-нибудь о себе, а то листочек кончается». Он говорит: «Пиши, дочка, пиши». Так я одни приветы и написала, в конце он сказал: «Я жив, здоров, ждите, скоро вернусь домой». Я собираюсь уходить, он из-под подушки зубами вытащил платок, в платке кусок сахара. Он говорит: «Дочка, возьми». Я отказываюсь: «Нам нельзя брать». «Дочка, возьми!» и заплакал. Медсестра говорит: «Возьми». И я взяла. Боже мой, какой это был праздник. Буквально, со слезами на глазах. Слезы от того, что у раненого взяла кусок сахара, а для нас сахар был чем-то невероятным.
Кроме работы и госпиталей, я должна была еще и добывать нам топливо. Ходила с ножовкой, искала по дворам, какую бы еще деревяшечку отпилить на растопку. Смотрю, висит доска где-то высоко, такая красивая, гладкая, прямо как сахарная, на растопку так хорошо. Снимаю обувь, по выбоинам кирпичей лезу, как альпинист. У меня ноги все были содраны в кровь, и я все-таки эту доску сшибала, тащила домой, мы с бабушкой ее пилили, она учила меня, как строгать лучинку.
Стекол у нас в окнах не было, фанеру вставляли. На стенах был снег, сантиметров пять. В чем ходили, в том и спали. Конечно, у всех были вши. Баня не работала, потом стала работать один раз в неделю, в большом зале в одном конце мылись мужчины, в другом женщины, никто ни на кого не обращал внимания, два тазика воды полагалось.
А однажды я пришла с работы, а дома нашего нет. Я жила в Октябрьском районе, он граничит с Кировским, и там рядом был судостроительный завод, немцы бомбили завод, а попали в дом. Бабушку мою откопали, а тетушка была на работе. Бабушку в госпиталь отвезли, она выжила, потом дожила до 58 лет, я ее сама и хоронила. Бабушка у меня была святая, она в Бога верила, серьезная, учила меня жизни. Она говорила мне, например: «Вот упала, больно, но не плачь, радуйся, что не сломала ничего, разотри. Плохой начальник — ищи способ уйти в другое место, но не унывай, живи и радуйся жизни, А самое главное — надо получить образование, надо научиться вести себя. Уважать старших, почитать Бога».
Вообще, вера мне всегда помогала. Запомнился случай, это уже недавно было, в 2003 году я похоронила своего мужа и сына, и в какой-то момент так сложилось, что я осталась без денег. Было всего шесть рублей, иду мимо церкви Преображенской и говорю: «Боженька, ну дал бы Ты мне десять рублей, я купила бы кефир». Так хотела кефира! А у меня всего шесть рублей. Я никогда не занимала, жила только на то, что зарабатывала. Прохожу несколько шагов, лежат десять рублей. И самое главное, удивительно, никого рядом нет, чтобы спросить, кто потерял. Тут Обводной канал, а тут церковь, и лежит эта бумажечка несмятая, как из-под станка, несвернутая, хрустящая, новенькая. Ну что, я сказала: «Боженька, спасибо!», — и пошла купила себе кефир. И такого вкусного кефира я никогда не пила. И много такого бывало.
Война у нас отобрала детство, молодость. А с другой стороны, закалила. Я ничего не боюсь! Я умею все буквально. Я и ремонт делаю, и шью, и чиню. До сих пор люблю очень петь, танцевать, люблю жизнь, людей, люблю делать добрые дела.
Протоиерей Феодор Бородин:
— Огромное спасибо вам за эту встречу. Мы вам очень благодарны за то, что вы к нам сегодня пришли. Действительно, мы даже представить не можем таких испытаний.
Слыша все это, мы должны менять отношение и к своей жизни. Ведь и в предвоенном Ленинграде никто не мог представить, что будет через год. Нам надо поучиться у вас и силе духа, и бодрости, и жизненной энергии, и благодарить Бога за то, что мы имеем.
Записала Вероника Бузынкина