Елена Кучеренко
Маша и Юра — это бездомные, которые много лет сидели на паперти около нашего храма. Они называли себя мужем и женой, но как там было на самом деле, никто не знает.
«Ленка! Это твоей мелкой!»
Я хорошо помню тот день, когда Юра впервые появился у нас в «Николином уголке». Это было несколько лет назад.
Выглядел он для бездомного еще более-менее прилично, он вообще красавец, но от него заметно разило перегаром. Однако обратила я на него внимание по другой причине. Юра выбирал не мужские, а женские вещи. И всякие дамские аксессуары — сумочку, перчатки. И, смущаясь, даже взял кружевное белье:
— Это жене, Маше…
Так время от времени он и приходил за женской одежкой. И мы подружились. А потом я познакомилась и с Машей. Они уже прочно обосновались на нашей паперти…
— Ленка, это твоей мелкой! — стоит в ушах Машин голос…
И она протягивает мне какое-то печенье или кулек с конфетами…
— Ленка, мелкую где забыла? Дома? Ну вот ей шоколадка. Только сама не сожри! Это ей!
Так бездомная Маша подкармливала моих детей…
— Ленка! А мой-то, дурак, всю подачу на мороженое потратил! Прикинь…
«Дурак» — это Юра, который в тот день на все деньги купил мороженое, пачек семь. После выпивки это была самая большая его страсть...
— Лен, смотри, что мой дурак тебе на машине написал, — смеется Маша. — Заигрывает…
На моей грязной машине Юра старательно вывел: «пАмой меня».
— Ленка! Нас Валька кроет последними словами! Прогнать хочет!
Валя — это тоже бездомная, «смотрящая» нашей паперти.
— Потому что оборзели совсем! — объясняет Валентина.— И палатку мою грозятся захватить! Говорят — их место! А ее мне мужик купил!
Да, была у нас история, как один дядька Вале купил четырехкомнатную палатку. В ней она и живет. А Юра с Машей все мечтали рейдерский захват совершить. По этой причине в палатке всегда дежурили Валины сторонники. А с бездомными супругами она периодически была в серьезных контрах.
— Живите дружно! — говорила я им всем.
Они кивали, но мириться явно не собирались…
«Зачем вам бомж?»
А потом Юра умер…
То, что он умер, бездомные скрывали и от меня. Я узнала об этом только после Машиной смерти. До этого я пыталась его найти.
Какое-то время назад ему стало плохо недалеко от места, где они побираются. Он потерял сознание, и его увезли в больницу. А потом кто-то из попрошаек вроде бы узнал, что Юра там и умер. Очень переживала Маша, другие бездомные… Я, собственно, тоже, не чужой же человек. И я решила его поискать.
Когда я позвонила в ту больницу, выяснилось, что никакого бездомного Юру к ним не привозили. А справочная скорой помощи никакую информацию посторонним людям не дает.
В итоге я оказалась в ОВД с рассказом о том, что пропал человек, и с заявлением. Правда, пришлось выдержать многозначительные взгляды сотрудников полиции и по мере возможности ответить на вопросы:
— А он вам кто?
— С какой целью интересуетесь?
— Зачем вам бомж?
— А вы сами, собственно, чем занимаетесь?
Но это все мелочи. Главное, что следователь заявление принял, тут же при мне пробил информацию и выяснил, что пьяного в драбадан Юру увезли вообще-то совсем в другую больницу. Не туда, где мы его искали. Он проспался, протрезвел и ушел. Куда — непонятно.
Я поехала к бездомным, все это рассказала. Маша, которая уже оплакивала его, повеселела. Ну и начали мы его ждать… А Юра все не приходил.
Потом в какой-то момент у Маши начали отниматься ноги.
— Это от переживаний, — сказала мне Валя. — Я ее к себе в палатку взяла. Дубленкой своей накрыла, пусть поспит…
«Кто-то ей сказал»
Тогда я привезла замерзающей Валентине, которая в мороз сидела в тонкой куртке, ватное одеяло. Нам как раз отдали.
И все вспоминала, как ругала она Машку с Юркой, за то, что они на ее палатку покушаются. С паперти прогнать грозилась. А случилась у Маши беда, первая же ей на помощь и пришла. Теплую одежду отдала. Сама сидела, мерзла…
Я наведывалась на паперть, узнавала про Юру. А его все не было. И попрошайки говорили, что не знают ничего.
Маша грустнела… Начала болеть. Валя предлагала ей поехать в приют, но та отказывалась. Однажды пришлось вызвать ей скорую помощь, но Машка в больницу ехать тоже не захотела…
— Лен! Вот, передай это мелкой своей, — в очередной раз сказала она мне и протянула пачку печенья. — Только сама не ешь! Это дочке твоей! Я так ее люблю!
Только голос был слаб. И не улыбалась она больше.
Через два дня я узнала, что Маша умерла…
Тогда-то одна из попрошаек, плача, рассказала мне, что Юра правда протрезвел и ушел из больницы. В полиции все правильно выяснили. Но через пару дней, как раз по пути к нашему храму, он действительно умер. То ли замерз, то ли удар какой хватил. Это видели бездомные и передали по сарафанному радио.
Но до Маши это известие не дошло. Жалели ее, берегли… И мне тоже ничего не говорили. Наверное, боялись, что я ляпну…
— Но кто-то ей сказал, — говорили мне бездомные. — Она ушла вон туда, под дом, легла и к утру умерла. Не захотела жить без своего Юры…
…А в ушах у меня так и стоит Машин голос. И вроде бы только вчера улыбался мне Юра. Много бездомных ушло на моих глазах. Кто от холода, кто от пьянства. Но я все не могу к этому привыкнуть. И чтобы так… Больно. Очень больно.