Свою роль в этой истории Артур обозначил скромно: «Будем говорить, что так Фаминский нашел свой путь». Книги с работами Фаминского благодаря Артуру и команде единомышленников вышли на русском и немецком языках. «Правмир» поговорил с Артуром Бондарем о его коллекции и уникальных находках, и о том, почему война — это страшно, но ее важно увидеть с разных сторон.
— Артур, вы приобрели архив Фаминского в 2016-м, тогда и увлеклись негативами времен Второй мировой войны. Но, вероятно, интерес к теме возник раньше?
— Я вырос в городе Кривой Рог в Днепропетровской области. Это Центральная Украина. Нас с братом на лето родители отправляли к бабушкам. В свое время обе они были угнаны немцами на принудительные работы. Одна в Германию, другая — в Австрию.
Сложились две удивительно разные судьбы. Та бабушка, которая оказалась в Австрии, работала гувернанткой в семье. И к ней очень по-человечески относились. Она была как член семьи. И к немцам относилась без обиды. Другая бабушка попала на торфяной завод в Германию. Она была миниатюрная. Ее засовывали под пресс для производства торфяных брикетов, и она его чистила. Ей было очень тяжело. Потом она бежала в лес во время бомбардировки. Благодаря своим бабушкам я научился видеть все с двух сторон.
Артур Бондарь
В 2000 году я поступил в Киевский лингвистический университет и уехал. У бабушек приходилось бывать очень редко. Получилось так, что я не смог быть на похоронах бабушки, которую во время войны угнали в Германию. Задумался над тем, что во время взросления и становления так же, как и многие, не задал вопросов: что такое война, какие воспоминания, какой опыт, какие детали.
Задумался обо всем поколении ветеранов и людей, которые прошли через войну, насколько мы успеваем перенимать опыт, записать эту память.
— А вам зачем это было нужно — молодому парню, у которого впереди много других открытий?
— Наверное, как-то себе нужно отвечать на вопросы. Что я мог сделать тогда? Фиксировать.
В 2007 году я стал работать фотографом. Приходилось снимать и парады, и мемориальные открытия. Тема войны на постсоветском пространстве присутствует всегда и достаточно сильно. Я наблюдал. С каждым событием поколения той войны становится все меньше. А весомых открытий, осмыслений или взгляда со стороны на эти события не появлялось. У нас одна и довольно стереотипная точка зрения на Вторую мировую войну. Мы видим ее в зависимости от того, как нас воспитывали и что нам показывали.
Косовский Роман Васильевич. Был на войне с 1941 по 1945 годы, 1-й Украинский фронт. Военный священник. Бондарь Галина Петровна. Была на войне с 1941 по 1945 годы. Пленная рабочая на торфяной фабрике в Германии.
Фото Артура Бондаря. Из проекта «Подписи войны»
Я стал целенаправленно снимать ветеранов. Задумал серию на полароид. В этой серии есть и моя бабушка, которая жива. Замысел был показать, что поколение уходит так же, как постепенно выцветают полароидные изображения.
И тут я нашел письмо своей бабушки, в котором она подробно описывала, что с ней произошло. Она написала его в тот период, когда немцы — кажется, это было в 90-е — объявили о выплате компенсаций тем, кто был угнан на принудительные работы. Обязательным условием для получения компенсации были подробное описание и два живых свидетеля, что уже тогда было практически нереально.
И когда я увидел текст, написанный трясущимися руками, вдруг понял, что это еще одна возможность — нарисовать психологический портрет человека с помощью его почерка. Когда снимал ветеранов, просил их, пока проявляется полароидный отпечаток, расписаться на снимке. Снимал их три года. Так появилась первая серия снимков «Подписи войны», а потом и книга.
В 2012 году я переехал в Москву. Потом начался конфликт между Россией и Украиной. Очень сильно педалировалась тема Второй мировой войны. Шла очередная переоценка ценностей. Смотрел на это и понимал: только я за свою, пока еще не совсем долгую жизнь, увидел три варианта истории развития Второй мировой войны в учебниках истории. Один — в момент завершения эпохи Советского Союза, второй — в период становления независимой Украины и третий — сейчас. Понял и то, что историей очень легко манипулировать, особенно когда уходят живые свидетели. И как можно все менять в пользу той или другой стороны, когда находятся какие-то новые документы.
— Тема войны может стать как разъединяющей, так и объединяющей.
— О том и речь. Для меня она, однозначно, объединяющая. В России я продолжил снимать ветеранов. Для меня важно было показать, что русские и украинцы сражались в одних окопах. И тогда их никто не делил.
Сейчас историю просто рвут на части, поворачивают на свою сторону выгодным видением.
Я понял: единственное, что могу показать — таких же людей, каких снимал на Украине. Но по эту сторону. Они не отличаются.
И на 70-летие Победы мы выпустили книгу.
Чтобы делать глубокие, осмысленные проекты, нужно много изучать. Чем и занимаюсь до сих пор. Потому что, хоть мы и братский народ, но история и культура у каждого народа своя, и это очень важный пласт. Параллельно как фотограф я регулярно бывал в командировках по заданию изданий и на Восточной Украине, и Майдан снимал. Все складывалось так, что тема войны меня уже не отпускала.
И вот история с архивом Фаминского. Увидел пост в Facebook. Узнал, что в интернете продается архив. Само сочетание «фронтовые негативы» меня увлекло. Было написано, что фотограф — Валерий Фаминский.
Неизвестный фотограф с гениальными снимками
— Говорила вам о чем-то на тот момент эта фамилия?
— Ничего. Стал гуглить, ссылок ноль. А сегодня их уже очень много. Валерий Фаминский стал народным достоянием. И в этом заслуга многих людей. Мне всегда была интересна история, и я подумал, что было бы интересно взглянуть на этот архив. Позвонил женщине, спросил, какой в очереди, думал, что желающих будет много. Договорились встретиться.
В первую очередь я увидел, что это очень классический, советский способ архивации. Каждый негатив был порезан по одному кадру, завернут в бумажечку, подписан, а к нему прикреплен небольшой контрольный отпечаток. Было видно: человек понимал, что складывал. Решил. Беру.
Архив состоит из двух частей: Крым 1944 года и Германия 1945 года. Цена была очень высокой, и по контракту я не разглашаю ее до сих пор. Как и персоналии тех, кто продал. Торг не помог. На вопрос «Может, подешевле?» мне ответили: «Молодой человек, вы же понимаете, что это за фотографии. Это же Крым. Тем более сейчас». Понял, что для людей в этой истории важно — деньги. Взял негативы и на следующий день уехал в командировку.
— Как поняли, с чем имеете дело?
— Было интересно показать это тем, кто старше меня, опытнее и у кого есть большой интерес к истории. После рабочей командировки мы с женой поехали на фотофестиваль во Францию. Несколько кадров из архива я отсканировал и повез с собой. Показал снимки Джеймсу Эстрину, редактору The New York Times. Он посмотрел и сказал, что материал крутой, «давай опубликуем».
Но прежде предложил отправить в Хьюстон, в музей военной фотографии. Это большая институция, которая специализируется на таких вещах. Там подтвердили: кто такой Фаминский, никто не знает, следов в истории военной фотографии нет. Кроме того, они связались с коллегами из России. Получили ответ: без понятия, кто такой Валерий Фаминский. В итоге было подтверждено: да, Валерий Фаминский — абсолютно неизвестный фотограф с гениальными снимками.
Специалисты в Хьюстоне выбрали несколько фотографий Валерия Фаминского, которые заслуживают, чтобы остаться в истории мировой фотографии. Впервые снимки были опубликованы в The New York Times в конце ноября 2016 года. Вокруг публикации было много дискуссий.
Специалисты пришли к тому, что это высочайший уровень мастерства, равный Роберту Капе. Максимум, к которому может стремиться фотограф.
В декабре мы сделали публикацию на фотографическом ресурсе Bird in Flight. Это стало точкой невозврата. Эффект был ощутим.
— Артур, вы говорите о том, что архив уникальный. Чем работы Фаминского отличаются от других авторов того периода? В чем сила его авторского языка?
— Когда смотришь на негативы того времени — а я делаю это регулярно — видишь много постановочных моментов. Особенно это заметно на соседних кадрах. Уверен, что Фаминский тоже такие делал. Сдавал такие кадры в музей, отчитывался за свою работу. Но по архиву видно, насколько для этого фотографа была важна реальная жизнь во время войны.
На фронт он попал в качестве фотокорреспондента только в 1943 году. До войны он работал на заводе «Авиахим», у него была там своя фотолаборатория. С самого начала войны Фаминский писал письма во все инстанции с просьбой отправить его на фронт, но по причине плохого зрения ему отказывали.
Мне кажется, Фаминский сочувствовал всем мирным жителям, которые страдали от войны, вне зависимости от того, с какой стороны баррикад они были. Если брать его немецкий архив, апрель-май 1945 года, видно, что его отношение очень человечное. Он много снимал немцев. Почти никто из советских фотографов столько их не фотографировал. Потому что это был враг, и в каком-то смысле это было возмездие. За то, что они сделали, нужно отомстить. Никто не пытался увидеть в них людей.
— Это безусловная любовь к человеку?
— Думаю, да. Фаминский смог сохранить человеческий взгляд на обе стороны. Снимал и то, как страдают обычные солдаты. Мы привыкли видеть солдата-победителя на новом Т-34 в новой военной форме. А на снимках Фаминского видим другое.
Апрель-май 1945 года. Это конец войны. Солдаты в каких-то ошметках ходили. Смотришь на фото и не всегда сразу понимаешь: это Вторая мировая война или Первая? И это — правда войны.
Архив Фаминского дает ощущение времени. Он передал то, как жили и воевали уже в конце войны, таким образом, что мы можем «примерить» это на себя и свою семью. И это делает его снимки близкими нам. Это сложно сделать с парадными снимками. Именно поэтому архив Валерия Фаминского вневременной. Он дает понимание того, что происходило тогда и что может произойти сейчас, в любой момент.
— Главный посыл Фаминского какой?
— Абсолютно антивоенный, прежде всего. Война — это агрессия и уничтожение друг друга. Самое элементарное: война — это плохо. Самое сложное — показать войну не в военных вещах. У Фаминского боевых карточек и нет. Намного важнее показать войну в обычном. И ему это удается — в лицах, пейзажах, в панорамах, на которых сплошная разруха. Показать человека в нечеловеческих условиях. Война — это нечеловеческие условия.
Звонит женщина, плачет — оказалось, она внучка Фаминского
— После публикаций архивов Фаминского на вас не выходили его родственники, знакомые?
— Прежде всего, после покупки архива и начала работы с ним мне нужно было знать, как выглядит автор. Фотографии самого Фаминского нашлись в том архиве, но гораздо позже, когда я уже завершал с ним работу. А мне хотелось показывать автора уже тогда, на начальном этапе.
Звоню женщине, которая продала мне архив. Сказала: да, портреты автора есть, переснять их нельзя, но можно купить. А денег у меня уже не было. Все деньги, что выручил от публикации своей другой книги, которая вышла до этой истории, и планировал вложить в следующий проект, ушли на приобретение архива.
И так получилось, что после публикации в декабре 2016 года архивных фото на фоторесурсе, буквально в январские каникулы, звонит женщина. Плачет. Пока мы не разговорились, я не понял, что это родная внучка Валерия Фаминского. Увидела архивы деда в интернете, вышла на меня.
Зовут ее Юлия Святова. В разговоре выяснилось, что она была в довольно тесных отношениях с дедом, видела его работы, они общались. Думала, что если где-то и есть его архивы, то они или в военно-медицинском музее, для которого он снимал во время войны, или просто не сохранились. А тут такая история.
Оказалось, что у Валерия Фаминского было две семьи. Его первая жена умерла от рака, а дочь была уже взрослой. Он женился второй раз. У женщины уже был сын, который стал для Фаминского приемным.
Фотограф умер в 1993 году. Его вторая жена бережно хранила архивы. В двухтысячных умерла и она. Семья приемного сына нашла эти архивы и решила продать. При том, что они общаются с первой семьей. И ничего им о своей находке и намерениях не говорят.
Благодаря Юлии мы многое узнали о Фаминском. Она говорила, что дед мечтал выпустить книгу. И мы сделали ее. Когда люди слышали эту всю историю, проникались. Шесть человек работали за идею. Денег не было.
Книга со снимками Валерия Фаминского «V.1945». Фото: birdinflight.com
— Но во всей этой не очень красивой семейной истории есть зерно. Если бы не продали архив, открыл бы мир фотографа такой величины или нет — неизвестно.
— Да, это очень двойственно. Юлию смущает, когда на выставках я говорю, что архив продали родственники. Она тоже родственник, и уж точно никогда бы этого не сделала. Я уверен в этом. Это верный хранитель семейной истории.
Но она признает, что так история деда, его имя получили известность. На выставки она предоставляет его дневники, личные вещи. Мы на связи.
— На своей странице в фейсбуке вы написали однажды, что каждый раз испытываете особенное чувство, когда с очередного конкурса, в котором участвует книга, получаете диплом на свое имя и на имя Валерия Фаминского. Что это за чувство и не случилось ли у вас некоего срастания с Фаминским?
— Для меня Фаминский — пласт истории, который, слава Богу, удалось поднять. Это было, прежде всего, открытие для меня. Прекрасно, что стало достоянием общественности. Такие снимки, как у Фаминского, нужно было и раньше показывать.
Срастания нет. Это моя параллельная активность. Я сам фотограф. Работаю с тем, что есть сейчас. И никто не знает, как будут восприняты мои снимки через 75 лет.
Второй ногой я стою на историческом пути. Получается, что или я нахожу архивы, или они меня. Появляются точки соприкосновения. Для меня это определенные маркеры, которые дают понимание того, что двигаюсь в правильном направлении. Все дипломы, которые получаю на имя Фаминского, передаю его семье, внучке. Понимаю, как это важно для них.
Люди узнают на снимках в книге своих родных
— Артур, когда вышла книга, какая была реакция на нее? Может быть, кто-то узнал на фото своих родных?
— Люди много показывали фотографий своих бабушек и дедушек, которые тоже прошли войну. Написал человек из Львова. Говорит, что узнал на обложке книги своего деда. Это фото — одно из моих любимых у Фаминского. Подпись к снимку: «Выгрузка раненого на Фридрихштрассе, 30 апреля 1945 года».
Выгрузка раненых в медицинский пункт на улице Фридрихштрассе. Берлин, 30 апреля, 1945 год. Фото Валерия Фаминского. Частная коллекция Артура Бондаря
У этого человека сведения о дедушке, что он попал в этот день в госпиталь на этой улице в Берлине с тяжелым ранением в левое предплечье. Умер во время операции. Больше информации нет. Родственники не знают даже место захоронения. Но утверждать, что на снимке именно его дед, очень сложно. Пол-лица перекрыто. Он уверен в том, что это его дед, но для меня важнее другая фраза этого человека. Он пишет, что даже если это не его дедушка, теперь он знает, в каких условиях тот прожил свои последние часы.
Есть еще одна хорошая история. На снимке Фаминского есть сцена: завернутый в немецкую плащ-палатку солдат сидит на чемоданах. И у него такое особенное, раздраженное и, можно сказать, перекошенное выражение лица. Мы всегда думали, что это немецкий солдат. И злится он потому, что его снимает советский фотограф. Спустя полгода после выхода книги мне написал мужчина. Он узнал в этом солдате своего дедушку.
Солдат оказался советским. Я попросил выслать фотографию деда, чтобы отсканировать и с помощью наложения лица на лицо определить, так это или нет. Стопроцентное попадание. Даже выражение лица такое же. Думаю, это результат ранения. Собственно, потому мужчина и написал, что дедовых фотографий военного периода в семье нет. Еще мужчина помнит, что немецкая плащ-палатка, привезенная дедом с фронта, лежала у порога и каждый раз, когда заходили в дом, вытирали о нее ноги.
Другая история с узнаванием. В Берлине первым и последним советским комендантом был Николай Берзарин. Его назначил Жуков. На одном из снимков в книге его тоже узнали. Друзья внучки коменданта увезли ей книгу и все его снимки на диске в подарок. Для меня важно, когда фотографии возвращаются в семьи людей.
— Артур, смотрю на ваш виртуальный фон. Что это за снимок?
— Фотография Валерия Фаминского. Этот снимок на обложке немецкой книги, которую мы издали. Она стала одной из лучших книг, изданных в Германии за прошлый год. Был продан весь тираж, и сейчас допечатали еще 3000 копий.
Могу сказать, что Валерий Фаминский в Германии сейчас намного популярнее, чем в России. Потому что Германия работает со своей историей и с историей вообще очень сильно и очень глубоко. На свою историю они смотрят довольно критически.
История Первой и Второй мировой войн рассматривается с разных углов. Фаминский стал популярен там не потому, что немцы хотят видеть побеждающих солдат Красной Армии в разрушенном Берлине.
В галерее книжного магазина, где мы проводили выставку, когда презентовали книгу на русском языке, собралась разная по возрасту аудитория. Прежде всего люди увидели город, которого нет. Берлин практически был стерт с лица земли во время штурма. В первые месяцы главным условием для немцев было сдать, в первую очередь, оружие и второе — фотоаппараты. Фотографировать немцам город и все, что там происходит, запрещалось. Люди увидели тот Берлин на нашей выставке, узнавали свои дома. Они могли просто сидеть и подолгу рассматривать фотографии.
Берлин, май 1945 года. Частная коллекция Артура Бондаря
И когда в книжном магазине увидели интерес разновозрастной публики к теме, решили делать немецкий вариант книги. В ней немного другой подбор материала. Больше именно города. И у них книга заканчивается снимком, на котором стоят солдаты Красной Армии возле стелы Победы. Даже мы так книгу не заканчивали. Старались соблюдать баланс. А у них все конкретно.
В этом году, в конце апреля, в Берлине должна была открыться выставка «75 лет свободы». Она перенеслась по известным причинам. Экспозиция состоит из трех частей: начало войны, середина и конец войны, который как раз представлен архивом Фаминского. Его работы рядом с работами Роберта Капы и Евгения Халдея.
Мне интересны только неизвестные архивы
— Сегодня в вашем арсенале более 10 000 архивных снимков. Что это за материал и почему именно негативы?
— После истории с Фаминским уделяю много внимания архивам. Есть немецкие, советские, французские, канадские, американские, британские. В процентном соотношении, конечно, больше немецких. К тому времени у них уже была сильно развита визуальная культура. Фотоаппарат как дневник. У нас была культура писания (на деревьях писали «Вася + Люба = любовь), а они фотографировали условных Васю и Любу. Именно поэтому, когда советский солдат пришел к Рейхстагу, он расписался, а не сфотографировался. И для советского солдата фотоаппарат был роскошью, стоил очень дорого.
Начал собирать негативы прежде всего потому, что расцвет фотожурналистики пришелся на время Второй мировой войны с появлением малоформатных камер. Можно было снимать событие изнутри.
И если мы берем доцифровую эпоху, что служило первоисточником? Негатив. Именно поэтому меня всегда настораживали советские отпечатанные фотографии. Особенно когда купил оригинальные коллажи из советских газет. Видно, сколько было манипуляций. На конечном этапе, когда снимок печатался в газете, его практически невозможно было узнать. А негатив — это исторический документ. Никаких интерпретаций его быть не может. Даже если какие-то манипуляции с негативом были, это видно. Остаются физические повреждения, следы от выцарапывания.
Это нужно сохранить. Сегодня уже живет третье поколение после войны, у которого нет персональной связи с прошлым. Им ничего не расскажут и не покажут на эту тему бабушки и дедушки. Поэтому они достаточно легко расстаются с этими свидетельствами войны. Помню, купил немецкий архив в Польше. Продавала девушка. Архив нашел ее молодой человек (немец) в подвале и сказал, что не хочет иметь с этим ничего общего. У каждого свои отношения с историей.
На барахолках и аукционах, где все это приобретаю, негативов этого периода становится все меньше.
— Приобретение архива — это кот в мешке?
— По сути, да. Бывало так, что из всего архива находишь два-три кадра и все. Остальное можно выбросить. Но глаз натренирован, я много сам снимаю на пленку, поэтому могу предположить, что за материал там может быть.
Мне важно понимать, где и когда снято. И хотя бы примерное время. Неважно, кем снято. Настоящая удача, если удается определить автора. Иногда это обозначено на конверте или говорит продавец. Но бывает и так, что автор остается неизвестным. Мне не интересны известные архивы. Занимаюсь только теми, что неизвестны.
Мой непосредственный интерес в коллекционировании — показать людям взгляд на историю с нескольких сторон. У меня есть негативы, снятые в Крыму немцами, и есть негативы, снятые в Крыму Фаминским. Есть негативы, снятые в Польше советскими фотокорреспондентами и немецкими солдатами.
И когда у тебя есть взгляд на одну точку времени, на одну территорию с двух разных сторон, делаешь для себя какие-то выводы. Для меня самое главное, чтобы прекратилось манипулирование историей.
Надеюсь, что когда-то удастся создать ресурс в сети, куда выложу все негативы. И можно будет смотреть на события с разных сторон.
Архетипы войны во всех конфликтах одинаковые
— У вас огромное количество материала. Когда вы смотрите на фото военного времени, есть ли там место мирным сценам? Как вы это видите?
— Прежде всего мне интересны негативы, снятые в том регионе, где я вырос. Центральная Украина. Недавно сканировал немецкий архив. В нем много показывается взаимодействие местного населения и немцев, которые оккупировали территорию. Хочешь не хочешь, это взаимодействие происходить будет. Потому что остаются женщины, старики, дети.
Днепропетровская область. Украина, 1941 год. Архив неизвестного немецкого солдата. Частная коллекция Артура Бондаря
И вот снимок: на повозке двое мужчин в форме вермахта. Один играет на гармошке. Между ними — две женщины. Во-первых, видно, насколько гениально скомпонован снимок. А во-вторых, если стереть униформу, то видишь просто отношения между мужчиной и женщиной, обычную жизнь, праздный интерес. Но когда видишь небольшую фигуру довольно строгого солдата вермахта на заднем плане, снова видишь войну. Интерпретаций может быть много: может, они поехали и изнасиловали этих женщин, может, убили, а может, случилось так, как с моей бабушкой — отнеслись по-человечески.
Сознание людей во время войны меняется. Из человека можно превратиться в зверя и наоборот. Когда советские войска вошли в Германию, там тоже было разное. Для меня, прежде всего, интересны человеческие отношения. А бабушки научили смотреть на все с двух сторон.
— Артур, на своей странице в фейсбуке вы упоминаете архетипы войны. Говорите о том, что они повторяются от войны к войне. Какие видите архетипы во всем море вашей архивной фотоинформации вы? О чем они говорят?
— Я изучаю историю. Очевидно, что Вторая мировая война — следствие Первой. После унизительного для немецкого народа и немецкой истории Акта капитуляции в 1918 году. Это поставило все немецкое общество и немецкую экономику на колени. Главные враги кто? Французы. Поэтому, когда потом немецкая армия вторглась во Францию, они взяли из музея тот же вагон, в котором подписывался тот Акт капитуляции, привезли его на то же место в лес. Заставили прийти французского генерала и подписать Акт капитуляции. Это, прежде всего, архетип возмездия и отмщения.
Другой архетип — унижение. Снимок из архива немецкого солдата, на котором сфотографированы трое немецких солдат рядом с чучелом французского солдата. Понятно, что это архетип унижения. Французский солдат для них не человек. В армии Франции было много легионеров, французов с африканской внешностью, чернокожих. Большое развлечение сфотографироваться с чучелом такого солдата. И куда его поставить? Конечно, рядом с туалетом. И каждый раз, проходя мимо, или пинали его, или фотографировались.
Немецкие солдаты фотографируются с чучелом французского солдата, которое стоит у входа в туалет. Франция, 1940 год. Частная коллекция Артура Бондаря
Про архетипы войны подробно пишет Сергей Кавтарадзе (преподаватель Школы коллекционеров и экспертов ЦСИ «Винзавод». Лауреат премии «Просветитель» 2016 года», автор книги «Архетипы войны. Насилие. Бессознательное и борьба за базовые потребности». — Прим. ред.). У него много и подробно. Он пишет как раз об архетипе унижения побежденного. Например, почему побежденного ставили на колени, когда голова человека находится на уровне гениталий победившего? Чтобы унизить.
Потом сексуальное унижение, изнасилование. У некоторых теория войны воспринимается как теория обогащения своих ресурсов за счет ресурсов побежденного — трофей. Здесь можно много говорить, но если брать человеческую тему, то прежде всего это отмщение и унижение.
Снимки несохранившейся войны
— Вы активно работаете с поисковиками.
— Впервые увидел историю про поисковиков, работая на Украине. Коллега снимал. Тема мне показалась интересной. В России движение развито. Страна большая, много военных действий проходило на ее территории.
Однажды меня позвал знакомый, мол, интересно, съезди. И вот я уже третий год езжу. Соприкосновений с движением поисковиков было много. Понял, что люди идут туда по разным причинам. Для себя выбрал отряд, с которым комфортно. С ребятами совпадают взгляды и ценности. Для них важно сохранить память, по возможности идентифицировать останки человека и вернуть память в семью.
— А фотопленки в таких поездках находили?
— В прошлом году ребята нашли пленку и передали ее мне. Пленка находилась между двумя солдатами, была отснята. И понятно, что на ней есть снимки. Но это земля, влага и все-таки прошло уже 74 года. Интересное ощущение, что у тебя в руках закапсулированная информация, которую при раскрытии ты не можешь сохранить. Я ее проявил. Да, в темноте чувствуешь запах фотоэмульсии, понимаешь, что она сохранилась. Но потом проявляешь, а там только хлопья фотоэмульсии, которые еще как-то смогли среагировать на реактивы. Кусочки травы, еще что-то, но цельных кадров нет.
Однако снимки мы эти распечатали форматом полтора метра на выставку «Архив чужих воспоминаний», которая прошла в феврале-марте этого года в Москве, в «Новом крыле» Дома Гоголя. И они дали очень сильный эффект. Непонятно даже, что больше передает атмосферу: эти абстрактные снимки несохранившейся войны или снимки военных фотографов.
— Если вернуться на пять-десять лет назад, вспомнить того Артура и посмотреть на вас сейчас — обогащенного, иногда, возможно, отягощенного знаниями, пониманием, открытиями. Какие это два Артура?
— Разные. Это могу сказать точно. Думаю, первое, что сильно повлияло на меня — переезд с Украины в Россию. Переехал, чтобы быть с женой. Это был очень сложный период, когда между нашими странами была тяжелая ситуация. Тот случай, когда ты уезжаешь с той территории и уже вроде бы не украинец, потому что там тебя нет. Но ты и не россиянин, потому что у тебя украинское гражданство. Это тяжело. В тебя летят камни с той и другой стороны. Но зато у тебя есть возможность смотреть на все события с обеих сторон. А это то, что мне нужно. И второе, что повлияло — это, конечно, архивы, глубокий взгляд на события, которые мне всегда были интересны.