На Стрельбищенском
Вообще-то пафос ей не свойственен. Мария Михайловна говорит очень нежно, вкрадчиво и с какой-то постоянной внутренней улыбкой. Хотя напора ей не занимать. Много лет назад она месяц проработала волонтером в Центре лечебной педагогики, и его директор, Анна Львовна Битова, сказала: «Так. Революция нам здесь не нужна. Но я знаю, где нужна». И Прочухаева отправилась в детский сад № 1465 в Стрельбищенском переулке на Красной Пресне.
Это был 1996 год, родителям особенных детей совсем некуда было податься. В общеобразовательные учреждения не брали, в коррекционные не хотелось. Сидели дома. И тут прошел слух про детский сад «на Стрельбищенском», куда берут! А при этом садик обычный, 12 человек в группе плюс два-три ребенка с синдромом Дауна. Или с аутизмом. Или с ДЦП.
– Инклюзия – это когда дети с особенностями включены в обычную среду сверстников, которых численно больше, – объясняет Прочухаева. – Принимая в группу ребенка с особенностями, мы должны добирать обычных.
Это было не сложно. О детском садике пошла слава по району. Говорили, что там много интересных занятий, есть керамика, музыка, математика, танцы. Дети к 6 годам уже умеют писать, читать, считать, с ними занимаются логопеды. Конечно, родители обычных детей волновались, что это за синдром Дауна, не заразный ли. «Мы устраивали просветительские семинары для родителей, и, когда люди больше узнавали про разные расстройства, они говорили: «Пусть дети играют вместе, это всем на пользу».
Был лишь один случай, когда бабушка ничего не пожелала слушать, сгребла внука в охапку и с криком «Точно знаю! Заразимся!» бросилась прочь.
«Если очень страшно, то не надо», – философски замечает Прочухаева.
Но обычно родители не уходили. Однажды к Марии Михайловне явилась мама с неожиданной претензией: «Вы все делаете для детей, а я? Я тоже хочу, чтобы ко мне так относились». В результате в саду появились группы для взрослых, где общались родители «обычных» и «особых». Начались совместные выезды за город, праздники, пикники. В холле детского сада висели «Правила жизни родителей». Родитель имеет право чувствовать раздражение на своего ребенка. Имеет право искать помощи. Имеет право от этих поисков отказаться и т.д.
Я слушаю Марию Михайловну и чуть не плачу. Почему я ничего не знала про нее, когда мои дети были маленькими? О, это вечное чувство вины, недовольство собой, ощущение, что ты – плохая мать, а вот соседка Лена – хорошая.
Два-восемь-восемь
Департаменту образования понравился эксперимент, и в 2008 году Прочухаевой предложили возглавить большой сад №288 на Таганке. Главная тревога состояла в том, что уйдет дружественная атмосфера, которая была «на Стрельбищенском». 550 человек – это же целая фабрика! Часть команды осталась продолжать работу на Пресне, остальные отправились на Таганку, в Ковров переулок, создавать детский сад мечты.
Подруга и коллега рассказывала мне, что ее личный шок от сада №288 – это станóчки. «Представляешь, – говорила она, – такие крошечные токарные станочки, для пятилеток. И ящички для инструментов!» А еще там были интерактивная доска, оборудование для комнат Монтессори, сенсорные зоны с тихой музыкой, подушками, мерцающими огоньками – там отдыхали дети, которые в силу своих сенсорных особенностей уставали от суеты и многолюдности. В комнатах висели специально пошитые плотные шторы для проработки страха темноты. В плетеных корзинах лежали погремушки, барабаны, маракасы, с помощью которых учили задавать музыкальный ритм.
– Но даже если бы у нас не было никакого оборудования, мы бы наделали необходимых инструментов из гороха и всяких пустых бутылок из-под йогурта. Было бы желание, – смеется Маша.
Потому что дело, конечно же, не в игрушках и даже не в бассейне (был и он). А в том, чтобы к каждому ребенку, в том числе с ограниченными возможностями здоровья, существовал индивидуальный подход.
– Непереносима ему группа из 30 сверстников? Пусть это будет маленькая группа из пяти человек. Если и это тяжело, значит, будет череда индивидуальных занятий, с возможностью выйти на улицу, потом выпить сока с печеньем. Часик-полтора позанимался с психологом, потом пошел к логопеду, потом отдохнул в сенсорке. Должна быть череда дел, которая готовит человека к дневной занятости, той самой, что ждет в жизни любого из нас.
Деньги есть
При индивидуальном подходе с одним ребенком должно работать минимум два специалиста. Где взять ставки? Наверное, Прочухаеву просто очень любят в Департаменте образования. Она без стука входит в высокие кабинеты. У нее куча денег. Но у других-то садов таких возможностей нет.
– Да ерунда! – сердится Маша. – Государство всегда дает дополнительное финансирование, просто директора не хотят заморачиваться и писать заявки, а потом отчитываться. Когда я работала в школе, у нас дважды были проверки службы финансового контроля, так после них мне денег еще и добавили. Сказали, что недовыдали по госзаданию.
Когда умеешь грамотно распоряжаться средствами, они обычно есть. «При нашей работе надо уметь считать», – смеется Мария Михайловна. Денег ей всегда хватало, зарплаты в саду были хорошие, сотрудники молодые, много мужчин.
– Молодые люди всегда хотят реализоваться, а в нашей системе образования это сделать непросто. Если у тебя возникают какие-то идеи – про кинезитерапию, арт-терапию, музыку – и ты можешь их тут же воплотить, это такой драйв, такой азарт!
В последний год Машиной работы в 288-м саду появилось два школьных класса. Один инклюзивный, когда в среду обычных детей были включены один ребенок с аутизмом, один с синдромом Дауна, один с ДЦП и один с задержкой психического развития. А вот в другом находились исключительно дети с тяжелыми и множественными нарушениями развития, каждый ребенок требовал особого подхода, у каждого был тьютор. Классы только учились порознь, а на обеде, на перемене, на продленке были вместе. Это ведь тоже инклюзия.
– Нам понадобилось очень много усилий, много педагогов и учителей, кружков, чтобы дети были заняты, – рассказывает Мария Михайловна. – Нужно было тщательно продумывать, как их разъединять и как соединять.
И тут ей предложили школу.
– Я подумала – ура! Это же мечта! Большое здание, много нормотипичных детей, и все должно получиться.
В двух шагах от Кремля
Два года назад в московской школе №518 в результате прихода нового директора, Прочухаевой Марии Михайловны, случился скандал. Письма, кляузы, посты в соцсетях, исполненные прямо-таки животной ненависти к детям с ментальными особенностями, которые начали приходить в школу. В ответ их родители запустили флешмоб #НашаМаша, где рассказывали, сколько она сделала для инклюзивного образования, для появления гуманной и принимающей среды.
– Мы с коллегами мечтали создать первый в Москве инклюзивный образовательный комплекс, – рассказывает Мария Михайловна. – В нем должны были объединиться детский сад, где есть ранняя помощь, школа и колледж малого бизнеса №4, чтобы ребята с особенностями, которым сложно поступить в вуз, получали бы профессию.
Но часть учителей из «старой гвардии», а также многие родители детей из средних и старших классов эту идею восприняли в штыки. Они и так-то не стремились ни с кем объединяться, а уж тем более с каким-то ПТУ. Нового директора обвинили в рейдерском захвате.
– И что же я захватила? – недоумевала Прочухаева. – Историческое здание на Садовнической набережной? Для учебных достижений этого маловато. Школа не входит в рейтинг, а денег при подушевом финансировании не хватит даже на ремонт.
Она предлагала школе № 518 блестящее будущее, но люди упорно цеплялись за прошлое.
Началась кампания против инклюзии. «Нам такого не надо!» «Умственно отсталым не место в нашем прекрасном образовательном учреждении, в двух шагах от Кремля!»
4-Б класс из школы 518
Чтобы погасить конфликт, Прочухаева добровольно пошла на понижение, став заместителем директора. Но выяснилось, что у нее нет ни полномочий, ни союзников. Единомышленники, которые пришли вместе с ней в 518-ю, хотели работать, а не воевать.
Она ушла – и все посыпалось. Дети из «началки» разбрелись по разным школам Москвы. В одном из младших классов учился сын Марии Михайловны, который страшно переживал за своих «особенных» одноклассников.
– У них был общий чат, все переписывались, это была настоящая команда, – вздыхает Маша. – Лёва очень волновался за своего друга с синдромом Дауна. Что теперь будет со Степкой? Куда он пойдет?
Недавно родители – те самые, которые были непримиримыми противниками Прочухаевой, – написали ей письмо, что, дескать, им в свое время не объяснили, какой прекрасный комплекс мог бы быть построен на базе их школы.
– Я, конечно же, объясняла, – пожимает плечами Маша, – но меня не слушали. А теперь, наверное, из школы исчезли человеческие, неформальные отношения, и люди это почувствовали. Очень грустно.
Роль личности в истории
Каково ей жить с сознанием, что всем помочь все равно нельзя, что абсолютное большинство детей и родителей останутся за бортом? Более того, стоит Прочухаевой откуда-то уйти, как все, что было выстроено, приходит в упадок. Она и обучающие семинары проводила, и других пыталась заразить своими идеями, но, как сама признает, без особого успеха.
– Может, с технологией что-то не так? – провокационно спрашиваю я.
– Что вы, технология действующая! Сейчас я работаю в школе, где нет маленьких, только взрослые приемные дети. Казалось бы, совсем другие вводные, но все получается. А почему модель не реплицируется, я не знаю.
Похоже, чтобы дело пошло, надо реплицировать саму Машу. Откуда у нее вообще эта тяга к инклюзии? Марии Михайловне 52 года, у нее пятеро детей и двое внуков. Старшую дочку она родила в 18 лет, младшего сына – в 42. Все дети в семье совершенно типичные, без особенностей развития. Впрочем, в детстве у нее на даче была глухонемая подружка.
– Никто из ребят не считал, что в этом есть что-то особенное, просто вот такая черта, – вспоминает Маша. – Мы понемногу освоили язык жестов, а потом решили научить ее разговаривать. Маленькие дети очень настойчивы, куда до них логопедам! Нам было нужно, чтобы Ира обязательно сказала слово. И Ира заговорила.
Другое воспоминание. 1985 год. Маша, беременная первым ребенком, стоит с мужем у прилавка в овощном магазине и пьет сок, который ей налили из большого стеклянного конуса. Подходит парень с синдромом Дауна, протягивает руку и говорит: «Дай сок!» – «На, держи!» – Маша, не задумываясь, дает ему отпить.
– Муж оторопел. Спросил, не боюсь ли я пить с этим человеком из одного стакана. Я ответила: ну он же не боится.
В 8-м классе Маша услышала, что есть на свете наука психология, которая объясняет, почему все люди такие разные и такие одинаковые. Этот вопрос ее страшно занимал. Узнав, что в МГУ есть целый психологический факультет, Прочухаева больше ни о чем другом не мечтала. Она выбрала себе профессию.
– Воспитатель, учитель, психолог – это человек, который всегда рядом, чтобы помогать. Такая у него работа. И в этом смысле я не вижу никакой разницы между одаренными и особыми, опережающими или отстающими. Талант есть у каждого. Поддержка и условия для развития нужны всем.
Рай в Райсеменовском
После школы № 518 Мария Михайловна взяла тайм-аут и стала думать: что дальше? Анна Львовна Битова рассказала ей про частную школу-интернат «Абсолют» под Серпуховом, в селе Райсеменовское, где как раз нужен директор. Школа бесплатная, создана на средства благотворительного фонда «Абсолют-Помощь», учредитель фонда – банкир, девелопер, меценат Александр Светаков.
Школа открылась в 2014 году для бывших воспитанников детского дома-интерната, которых разобрали по приемным семьям в рамках губернаторской программы по ликвидации ДДИ в Серпуховском районе. И поскольку у всех скопом стоял диагноз «умственная отсталость», «Абсолют» – с его великолепным зданием, мастерскими, медицинской лицензией – четыре года существовал как коррекционная школа. Но учредителя это не устраивало.
– Он хотел именно инклюзию, но не знал, с чего начать. И тут такие мы на финских лыжах, – смеется Прочухаева.
Поначалу она ехала в Райсеменовское с неохотой, очень уж далеко от Москвы. Приехала – и осталась.
– Я была потрясена местом. Там все проникнуто идеей, что сильный должен помогать слабому. Это не обязанность, а потребность. Когда у тебя много мыслей, денег, чувств и любви, ты просто не можешь не поделиться с другими, это закон сообщающихся сосудов.
Мария Михайловна тут же открыла двери для всех желающих. Светаков поначалу не верил, что в школу пойдут обычные дети. Но они пришли, причем из соседней, общеобразовательной школы, которая гордилась тем, что «хоть и бедная, зато не для умственно отсталых». В один прекрасный день к Прочухаевой заявилась команда страшно самостоятельных восьмиклассников, которые сказали, что хотят учиться в «Абсолюте», потому что «здесь для них больше возможностей». Мария Михайловна, с трудом удерживаясь от смеха, сказала: «Хорошо, а теперь бегом домой – и без мам не возвращайтесь!» Так в бывшей коррекционке появились обычные дети, которые понемногу обживались и даже начали побеждать в олимпиадах. А в этом году прошел набор в 1-й класс.
Кто-то в школе учится по адаптированным программам, кто-то по обычным, а кто-то посещает специальный класс, где используются методики, основанные на прикладном анализе поведения. На переменах, в кружках, на прогулках все всегда вместе.
Я допытываюсь у Марии Михайловны, где легче работать – в частной школе или в государственной? В ответ она рассказала, как осенью ей привели семиклассника с тяжелейшим агрессивным поведением и психиатрическим диагнозом, из-за которого мальчик месяцами валялся в областной психбольнице и деградировал под воздействием препаратов. Какая уж тут учеба! Все давно махнули на него рукой. Но Прочухаева стала искать решение.
– Для начала мы попытались спасти парня от очередной поездки в психушку, но ничего не вышло. Зато к его возвращению мы как следует подготовились. Мальчика ждал тьютор, был написан поведенческий протокол, и мы все твердо знали, что будем делать, если наступит обострение. И, поскольку у частной школы есть лицензия на медицинскую деятельность и свой врач, было подобрано лекарство, которое не «загашивает» психику, а помогает справляться.
Совместными усилиями школьные педагоги и медики совершили чудо. Мальчик стал контактировать с окружающими, у него появились усидчивость и желание учиться. Сейчас, в июле, он находится в деревне недалеко от школы, где, по словам Маши, просто земной рай.
– Человек вдруг сказал мне: «Я так рад, что я живу». А я ему: «Знаешь, в сентябре мы все боялись, что так и не сможем тебе помочь».
…После интервью выходим на улицу. Фотограф снимает последние кадры, Мария Михайловна затягивается «айкосом», смотрит на часы и делает несчастное лицо.
– Ну и о чем мы болтали столько времени? Небось напишете, что я какая-то замечательная. А это совсем не так.
– Не волнуйтесь, не напишу. Вы самая обычная. И работа у вас – ничего особенного.