Андрей и Екатерина Тевкины — люди, которые просто не могут быть спокойными, сидеть без дела. Екатерине мало стало воспитывать собственных четверых детей, одна из которых — Варвара — не может передвигаться без помощи коляски (ДЦП). Екатерина, много занимаясь с Варей, теперь работает с особыми детьми, а потому поменяла профессию, пошла учиться на эрготерапевта, стала работать тренером по плаванию, заниматься с детишками с двигательными проблемами физической терапией. Прошлым летом поступила на бюджетное отделение факультета психологии.
Андрей, оставив прибыльный рекламный бизнес, создал «Артель Блаженных», в которой работают люди с физическими или социальными проблемами — производят интересные деревянные игрушки.
С Екатериной мы говорим о том, каково это — быть мамой «особого» ребенка, быть многодетной, все успевать…
Многодетность для Екатерины — не какое-то экстраординарное явление. В семье ее родителей было трое детей (у Екатерины — два брата — старший и младший). Ее мама — родилась четырнадцатой в семье, папа — из семьи, где было пятеро детей…
Дети:
Антон — 20 лет,
Варвара — 15 лет,
Анна — 10 лет,
Гавриил — 4 года.
Мама моего папы, моя бабушка, умерла очень рано от заражения крови, и младших детей пришлось растить папиной старшей сестре. Жизнь у всех детей была непростая, может быть, потому они все ушли до семидесяти лет… Но при жизни они все равно были светлыми, ценящими каждый прожитый день людьми.
У маминых братьев и сестер все складывалось более благополучно. Хотя мама родилась во время войны, ее отец ушел на фронт, когда бабушка была беременной. Времена тогда были тяжелые по-настоящему. При этом, когда родилась мама, бабушка спокойно сказала: «Ну, ничего, тринадцать растут, и эта вырастет. Ничего страшного». Им очень повезло — мой дедушка, вернулся с фронта.
Почти все братья и сестры мамы прожили до старости. В прошлом и позапрошлом году ушли старшие братья — им было 87 и 86 лет. Живы ее старшие сестры — симпатичные, замечательные бабушки. Они очень дружат, и очень друг на друга похожи, общаются по телефону, а на праздники приезжают друг к другу в гости.
Я ужасно ими горжусь, потому что, чувствуя себя не очень хорошо, они не раскисают, продолжают радоваться жизни, следить за собой. Делают зарядку, одна из сестер — плавает, каждый день холодной водой обливается. Самая старшая — делает маски для лица. У нее был перелом шейки бедра, после этого она заставила себя встать и ходит, правда, только по дому, с костылями.
Мама и сейчас мне рассказывает, какая бабушка была мудрая, ей на все хватало терпения, она никогда ни на кого не повышала голос…
И у мамы никогда не вставал вопрос: рожать или не рожать детей. У нее не было какого-то негативного опыта по поводу многодетности. У папы, кстати, тоже. Папа, вообще, был потрясающий человек, всегда с оптимизмом смотрящий на жизнь. Мне везет на любящих жизнь по-настоящему людей. Таким человеком является и мой муж…
Мне никогда не казалось, что трое детей в семье — это много. Я знала, что родители меня очень любят, и этого было достаточно. Сейчас у меня с братьями — замечательные отношения, каждый готов прийти на помощь друг другу.
И в своей семье я очень долго не понимала, что значит — «много детей». Поскольку дети появлялись с разницей в пять лет, сначала один ребенок, потом второй, третий… Только когда родился четвертый, я почувствовала, что нас стало чуть больше. И то, я так понимаю, что это мое ощущение связано с требовательным характером младшего.
Папа и мама оба были из Воронежской области. После мебелестроительного института папу по распределению отправили в Молдавию, мама поехала с ним. Там мы и родились.
В Молдавии родители прожили более двадцати лет. Папа начал с каких-то простых специальностей, затем был начальником смены, директором, затем — работал в министерстве… Папа была активный, при этом — добрый и очень искренний человек.
Когда ему предложили квартиру вне очереди, он отказался. Мы продолжали жить в двухкомнатной хрущевке. Мальчишки спали на раскладных креслах, а мне выделили самое большое спальное место — раскладной диван.
Когда старший брат ушел в армию, родители решили уехать на родину. Младшему брату было 12 лет, мне — 18 лет. Я собиралась уезжать вместе с ними. Но тут ко мне с большим букетом цветов пришел будущий муж и очень красиво попросил моей руки у мамы с папой.
Мы с ним учились в одной школе, я помню его, — такой яркий мальчик, на два года меня старше. Но — особенно не дружили. Общаться, дружить стали, когда я поступила в колледж. Первый раз он мне признался в любви, когда мне было 15 лет, ему 17. Это было очень трогательно… В общем, тогда мне надо было понять, оставаться или уезжать. И я вышла замуж. Мы остались в Кишиневе.
Я закончила финансово-экономический колледж. Вообще то, я всю жизнь занималась спортом. Но в тот момент мама с папой подумали, что тренер — какая-то несерьезная профессия для девочки. Экономист же всегда найдет работу. Мама тактично со мной поговорила, спросила, будет ли мне интересно учиться на налоговика. Мне было интересно, я даже какое-то время работала по этой специальности. В конечном итоге, я все равно пришла к работе с детьми. И последние 10 лет работаю в этой области.
Споры оканчиваются смехом
Мы с мужем начали жить в оставленной родителями «двушке», через полгода женился и мой старший брат, он переехал жить к жене.
Мы с мужем поначалу очень эмоционально выясняли отношения. Не то что ругались, а именно как-то вот так динамично дискутировали. Учились понимать друг друга. Но все наши «дискуссии» обычно оканчивались смехом.
Когда родился первенец, с ним было непросто: он тяжело переносил прививки, у него с температурой лезли зубы, когда он болел, не было возможности получить нормальную консультацию, медицина разваливалась. В принципе, тогда мы многому научились. Муж мог ночью взять кричащего младенца и пойти с ним гулять, чтобы малыш немного успокоился, поспал. Приходил в 6 утра, я его сменяла, чтобы он мог лечь поспать и потом бежать на работу.
Хотя мы пытались давать возможность поспать друг другу, недосыпание накапливалось. И вот ребенок начинает ночью плакать, мы начинаем с мужем сердиться друг на друга. Кто-то из нас уходит демонстративно с кухни, хлопает дверью, стекло из двери падает. И мы видим друг друга, стоящими по обе стороны двери. И — начинаем смеяться…
Или мы, хлопнув дверью, могли выйти из дома. Он выйдет, я выйду, обойдем вокруг дома в разные стороны. Потом смотрим: оказывается, идем навстречу друг другу. Опять же — смешно.
Потом, когда родилась вторая девочка, недоношенная, с проблемами, с ней в семье стало спокойно. Мы, вообще, перестали ссориться. Она — настоящий миротворец. Когда Варя была маленькой, при ней нельзя было повысить голос, она расстраивалась невероятно.
Не сказать, что у нас сейчас идеальные отношения, мы же нормальные люди, можем раздражаться, сердиться. Иногда надо что-то выяснить, с чем-то не согласны, или не понимаем друг друга. Но при этом отношения — очень ровные и по-настоящему глубокие.
Я когда то, чуть ли не в детстве прочитала историю про то, что мы очень редко говорим, о чем мы думаем на самом деле. Чаще всего закрываемся какими-то шаблонными фразами абсолютно «про другое», и поэтому друг друга очень мало понимаем. Я целенаправленно училась говорить то, что думаю, то, что я хочу сказать.
Иногда всплеск эмоций, раздражение не имеет отношения к человеку или к ситуации. Это у тебя вчера что-то произошло, и ты сегодня демонстрируешь переживания на близких. Поэтому, если ты озвучиваешь: «Ты знаешь, вчера было то-то и то-то. Я совершенно не в себе», — гораздо проще, потому что понятно, что это никак не влияет на отношения, что это твое «внутреннее», и ты просто «пар выпускаешь».
Так же точно и с детьми. Очень часто приходишь и не знаешь, за что хвататься в доме. Ты устала, хочется поесть, отдохнуть. А тут, все что-то одновременно говорят, надо слушать, приниматься за какие-то дела. И вот здесь тоже нужно говорить, объяснять, что с тобой происходит.
Хорошо, когда приходим с работы вдвоем с мужем. Тогда проще, мы — одной командой. Он одно делает, я другое, смотришь, все утрясли, все управились: дети накормлены, уложены, уроки сделаны или доделаны. Выдыхаешь…
Когда гибнут нервные клетки
В конце второй беременности я тяжело переболела гриппом. Через неделю начались роды.
Девочка родилась недоношенной. Но в тот момент в Молдавии было неважно с медициной, и мы просто не представляли всей ситуации. Дочка очень хорошо развивалась эмоционально, психически, но наверное, у специалиста возникли бы подозрения, которые у меня появились лишь к году. Тогда для меня девочка просто выглядела слабенькой.
Когда до нас стало доходить, что ребенок не просто «слабенький», я принялась читать медицинские справочники, изучать медицинскую литературу. Благо, муж всегда крутился на нескольких работах. Одна из них была — книжный бизнес. Это даже не было работой. Он покупал оптом немереное количество книг. Для того чтобы большую часть оставить себе, часть надо было продать. Он мучительно расставался с некоторым количеством.
В итоге мы обошли десяток невропатологов, чуть ли не сами ставили диагноз Вaре.
Когда, наконец, я поняла, что происходит с ребенком, стала нервничать, мне казалось, что нужно сдвигать горы и как можно в более короткие сроки, чтобы изменить ситуацию.
Мне очень помог муж, его мудрое отношение к жизни. Он сказал: «Что ты переживаешь? Никто из нас не застрахован в любой момент сесть в инвалидное кресло. Будем жить потихонечку, будем делать, что можем». И вот его умение не сгореть в секунду понапрасну, оказалось бесценным.
Я поняла, что надо просто жить. Конечно, нервные клетки гибнут, ты переживаешь, разные этапы горя и отчаяния.
Все, что можно, мы перепробовали. Понятно, что произошли необратимые процессы, и на ноги мы поставить Варю не смогли: она в инвалидной коляске.
Сейчас Варя (ей 15 лет) учится в обычной школе, где сделали класс для «особых» детей. Она — общительная барышня, с хорошим чувством юмора. С ней учатся мальчики-аутисты, один из них трогательно ухаживает за ней.
Негативного отношения со стороны ребят из других классов я не вижу. Четыре года Варя ходила в другую школу, в обычный класс, и никаких проблем не было. У нее там были друзья, и ей очень не хотелось из этой школы уходить. Но в какой-то момент, она просто перестала успевать за другими: уроки стали вестись на разных этажах. Пока Варя спустится, все уже началось…
Общество с голливудскими улыбками, которое не желает болеть
Когда появилась Варя, а еще больше, когда папа заболел, я поняла, что у нас удивительно построено общество. В нем не хотят признавать человека с любыми болезнями, с любыми проблемами. Не сочетаются печали, боль, болезни с этой экранной голливудской улыбкой, которой пытается улыбаться каждый: «Все здорово! Все здорово! Мы молодые, здоровые, с хорошими зубами». И если у человека что-то произошло, он заболел, или его близкие, или попал в иную тяжелую ситуацию, его начинают сторониться.
Западное общество пытается сделать так, чтобы до последнего момента человек не существовал, не доживал свои годы, а жил максимально полноценно. У нас же человека списывают со счетов практически моментально. Причем списывают его, его близких, боятся общаться, смотреть в глаза, боятся выразить искренне понимание ситуации или сострадание. Очень боятся, как заразы какой-то.
Нам в этом смысле проще — мы слишком большие оптимисты, мы привыкли сами всегда помогать и участвовать в жизни других людей. К тому же мы вместе, мы — семья, единое целое, это очень важный момент. Мы никогда не пытались переживать что-либо поодиночке.
Но в целом в обществе, повторяю, картина печальная. Хотя вроде бы, все так просто: человеческая жизнь состоит — из рождения, из каких-то полетов, взлетов, радостей, но в то же время из печалей. Иногда старики долго болеют, и это тоже жизнь. Что в этом страшного? Я была с папой, когда он уходил, и это было необходимо и для него, и для меня. Я поняла, что важно не только то, как ты живешь, но и как ты уходишь. Папа, хотя страдал невероятно, уходил с достоинством, с внутренней силой…
Десятка на набережной
То, как воспринимают нашу семью со стороны, меня как-то особо никогда не трогало… Если кто и бросал косой взгляд, когда мы прогуливались, я внимания не обращала. А когда появился четвертый, Гаврюша, нам вообще смешно представлять, как выглядим со стороны. Варя — говорливая особа, в коляске, у нее на коленях — Гаврюша, который в год с небольшим ленился ходить пешком. Рядом — Аня на роликах. Старший сын в таких ситуациях шутит: «Слушайте, я, наверное, не с вами. Это невозможно видеть без смеха». Поэтому я понимаю, что мы не можем не привлекать внимания, мы слишком колоритные.
Как то, когда мы отдыхали на море я пошла купить мороженое, а бабушка осталась с Варей и с третьей дочкой, Аней, которой было тогда три года, на набережной. И им кто-то дал 10 рублей. Мама мужа с ужасом говорила: «Катя, у меня юбка за 200 долларов. Почему они положили деньги? Я что, так выгляжу?» «Им просто хотелось расстаться с 10 рублями», — успокоила я ее.
То есть иногда понимаешь, что нужно как-то смирить гордыню. Хотя мы чаще общаемся с людьми, которые спокойно относятся к Варе, приезжают к ней в гости. А если на улице пугаются, глаза отводят, непонятно, что думают, — на это внимание мы привыкли не обращать. Тут уже обидно за тех людей, которые человека на коляске человеком не воспринимают. Например, если хотят узнать что-то о дочке, обращаются ко мне, хотя она — рядом. Я говорю: «Вот Варя, спросите».
Когда мы переехали в квартиру, в которой живем сейчас, соседи, увидев нас всех, сказали: «Это какие-то цыгане». Потом увидели меня и уже в лицо заявили: «Нам тут особенные (то есть — с проблемами) не нужны». Несколько раз вызывали полицию. В очередной раз я спросила у полицейского: «Послушайте, мы же законопослушные нормальные люди. У нас есть договор, регистрация. Мы живем у знакомых. В чем проблема?» «Понимаете, нас вызывают, мы обязаны прийти», — развели руками полицейские.
Наши знакомые пытались открыть детскую студию, которую могли бы посещать и «колясочники», в центре города, но им не разрешили: «У нас тут люди серьезные ходят в серьезные офисы, а тут вы будете проходить, портить вид»…
С сумкой и тремя детьми
С Варей мы периодически ездили в Москву, в реабилитационный центр. Когда должна была родиться третья дочка, я поняла, что не смогу продолжать ездить, лечить Варю. Тогда решили поехать в Москву жить. Двое детей, одна — на коляске, вот-вот на свет появится третья. Даже не переезжали, а просто приехали с одной сумкой и стали жить. Сначала — у друзей, потом — сняли квартиру.
Некоторым кажется, что у нас такое легкое отношение к жизни. Это не так. Мы просто внутренне фильтруем главное и не главное. Кроме того я осознаю, что есть родительский дом, где нам всегда рады, где если что, нас приютят.
А сейчас у нас есть некая свобода, ты не привязан к какой-то территории. Например, сняли квартиру возле детского сада, куда можно было водить Варю. Потом сняли квартиру возле школы, куда Варя пошла учиться.
То есть мы работаем, делаем все, от нас зависящее в жизни и — полагаемся на волю Божью. Откуда ты знаешь, что тебе нужно? В этом отношении муж даже более спокойный, чем я. Здесь тоже важно умение супругов друг на друга надеяться.
Когда мы переехали в Москву, я была, наоборот, спокойнее мужа. Хотя мы не представляли, где мы будем жить, встретят ли нас друзья. Муж говорил: «Я немножко нервничал, но смотрел на тебя — ты была удивительно спокойная. Раз ты такая спокойная, значит, уверена в том, что все будет нормально»…
В самом начале мы стали жить около Центра лечебной педагогики, куда возили Варю. Там у них был бассейн, но он толком не работал. Мы поговорили с замечательным директором Центра, и она разрешила заниматься там с Варей.
Потом плаванием захотели заниматься и другие, и я начала работать в Центре. Позднее — получила образование, и не одно: сначала психолого-педагогическое со специализацией ЛФК, потом курсы повышения квалификации. По сути, моя основная специальность — физический терапевт.
На самом деле движением отлично выправляется многие проблемы, если начать заниматься до года… Еще занимаюсь с детьми лечебным плаванием.
Так Варя привела меня в интересную профессию.
Лежит листик бумаги? Ну и пусть себе лежит!
Мы давно уже научились с мужем взаимозаменять друг друга во всем. Хотя с годами пришлось уйти от перфекционизма, который был у меня в юности. У нас в квартире был паркет, который надо было регулярно натирать. И я делала это с удовольствием. У меня всегда были накрахмалены занавески, постельное белье.
В какой-то момент я поняла, что если я не снижу планку, то, конечно, семья не выживет. Но при этом и муж стал мне очень много помогать. Даже не помогать, а просто — выполнять какие-то обязанности.
Например, так получилась, что как только появляется в доме младенец, у нас обязательно нет стиральной машины, если она и присутствовала раньше, то обязательно ломается так, что уже не починишь. Муж вставал утром и начинал стирать. Мой папа тоже участвовал в бытовой жизни семьи: стирал, готовил иногда.
А вообще с появлением каждого ребенка учишься правильнее и правильнее расставлять акценты, выделять важное и не важное. Когда в семье родился третий ребенок, я целенаправленно заставляла себя убираться раз в неделю. Не чаще. Все, сегодня лежит какой-то листик бумаги на полу, и пусть лежит до послезавтра, потому что послезавтра уборка. А сегодня мне некогда. Лишние секунды я потрачу на детей.
Я, вообще, привыкла планировать расписание чуть ли не посекундно. Особенно когда пошла еще и учиться. Я понимала, что есть столько-то минут на то, чтобы мне проснуться, такие-то дела нужно сделать до выхода из дома. Это сложно, потому что надо все время держать в голове миллион вещей и ничего не забыть, ничего не упустить…
Мы с мужем и со страшим сыном так стараемся построить расписание, чтобы кто-то был дома, с младшими. Какой-то день я работаю — муж дома; учусь вечерами — сын дома; было время, приходила один — два раза раз в неделю дама из благотворительного фонда «Рука помощи». Первый раз пришла, спросила, что нам нужно. Мы ответили, что иногда нужно Аню забирать из школы или отводить на кружки, или посидеть с Гаврюшей, пока я привезу Варю. Эта помощь нас очень выручала, в том числе и тем, что не везде приходилось таскать с собой маленького Гаврюшу.
Сейчас бывает у меня просто очень много работы, муж много работает, и в такие дни, раза два в неделю, к нам приходит няня, которая заберет Гаврюшу из детского садика. Нужно из школы забрать Варю, Аню иногда привезти с каких-то занятий. Поэтому без помощи невозможно.
По хозяйству очень помогают дочки. В своей комнате они сами убирают. Посуду никто не моет, ее моет посудомойка, которую я, наконец, купила пару лет назад. И мы все очень рады. Потому что посуду в семье мыть никто не любит. Аня, третья, раньше говорила: «Мама, почему, когда никто не хочет мыть посуду, ее мою я?» Потом мы ввели правило, если старший (когда он был помладше) не помыл за собой тарелку, то ему предстоит мыть всю посуду, что собралась в раковине. И он за короткое время научился за собой мыть посуду, включая сковородку!
Еще один способ с грязной посудой до посудомойки был такой: я завела всего 6 тарелок, 2 сковородки, 2 кастрюли. То есть раковина не может переполниться. Когда кому-то посуда нужна, он ее себе моет. Нужна тарелка или сковородка — помой себе сам.
Я стараюсь избавляться от лишних вещей, тогда гораздо проще убираться.
Готовим — кто свободен. Но когда у мужа выходной, они с детьми затевают что-то такое вкусное, сложное. Пораньше встанут, приготовят, уберутся, накроют на стол. И только тогда будят меня: «Просим к столу».
О родительских амбициях
У меня никогда не было никаких родительских амбиций поводу собственных детей. Я очень люблю все их достоинства и даже недостатки. Не сказать, что я с ними (с недостатками) никогда не борюсь, это будет неправда.
Но стараюсь, чтобы они учились сами видеть и исправлять ошибки. Очень ценю, когда ребенок сам обнаруживает, открывает для себя что-то. А когда родители натаскивают, дают много готового, я считаю, что они его «психические иммунные силы» подтачивают. И в тяжелой стрессовой ситуации он просто не сможет их «включить». Не понимаю, почему родители пытаться жить за своих детей, ведь когда-то им все равно придется жить самим.
Например, я искренне говорю своей знакомой, что не понимаю, почему она контролирует, как ее сын-второклассник собирается в школу. Она объясняет: «Если он не возьмет что-то в школу — получит двойку». Я ей отвечаю: «Ну, получит он двойку. В следующий раз есть шанс, что он возьмет с собой забытое. А вот если в 15 лет, он, не привыкший отвечать за свои поступки, перестанет ходить в школу, ты не сможешь на это повлиять. Пусть он лучше сегодня получит эту двойку, и почувствует стыд».
Я совершенно спокойно отношусь к записям в дневнике, к двойкам у старшего сына. Потому что я вижу, как он их исправляет, вижу, что он самостоятельный, ответственный человек.
Когда детям нужна моя помощь, они приходят и говорят: «Мама, помоги». Не нужна, сама я не лезу.
А по поводу стремления сделать из детей вундеркиндов… Я искренне считаю, что хорошо быть просто счастливым и уметь сохранить радость бытия…
Бюджет: проще заработать, чем копить
Прежде всего, деньги откладываются на оплату квартиры. То есть и у меня, и у мужа есть постоянные зарплаты, которые тратятся на необходимое и — подработки, с можно что-то покупать сверх, что-то оплачивать. Прежде всего — учебу детей, занятия английским, в кружках, а также — на спорт. Обычно я просчитываю траты, но при этом полагаюсь на волю Господа.
Моя мама постоянно нас подкармливает всевозможными домашними заготовками из деревни. Одно время это реально экономило бюджет.
На самом деле у меня плохо получается откладывать или копить деньги, проще заработать.
Артель Блаженных
Муж у меня все время крутился на нескольких работах. В Москве он сначала занялся книжный бизнесом, сделал за год карьеру от работника склада до начальника склада, начальника отдела. Потом посчитал своему шефу, что тому выгодно, что не выгодно, вплоть до нюансов, и — ушел в другое место, заведовать издательством. А потом как-то плавно перешел рекламу: видеоролики, аудиоролики и радиоролики. Там он за несколько лет победил на множестве конкурсов и все мечтал оттуда вырваться. Хотя мне очень нравилось, потому что там у него были выходные, стабильная зарплата и другие блага.
Параллельно, обнаружив в реабилитационном центре пустующую столярную мастерскую, Андрей начал туда ходить, заниматься с ребятами, сначала по выходным дням.
Когда случился кризис, он радостно сбежал из рекламы, сказав что-то типа: «Кризис, везде кризис». И стал уже вплотную заниматься в столярке с разными ребятами — и здоровыми, и проблемными. И взрослые какие-то люди, которые никак не адаптируются, к нему прибились. В конце концов, он открыл предприятие «Артель Блаженных».
Муж смеется и говорит мне: «Из неособенных в компании только ты». К нему пришли работать ребята из приюта, у которых нет родителей, ребята с психоречевыми проблемами. Они делают деревянные игрушки. Это совершенно уже «коммерческая» организация, в которой люди трудятся за деньги, но не могу сказать, что это очень выгодно. Бывает, ворчу, но понимаю, что ничего поделать все равно невозможно.
Ведь «Артель Блаженных» важна и для мужа, и для тех, кто в ней трудится. Там работают даже такие ребята, о которых никто не думал, что они могут что-нибудь делать. Они сидели дома у телевизоров или бродили по квартире, и родители совершенно счастливы, что их дети — при деле.
Они работают по-настоящему, без игр. Причем выполняют какие-то сложные операции на станках. А вначале, когда приходят, не могут сосредоточиться, больше двух минут что-то делать.
Сама большая проблема — это помещение. Потому что наш папа хочет, чтобы там был въезд и для Вари, а это — большие вложения.
Как-то на вопрос, часто ли мы видим папу дома, старший сын ответил: «Когда мы соскучимся и хотим видеть папу, то мы идем к нему работать». Действительно мы очень часто все вместе идем к папе на работу.
Я иду, особенно если знаю, что у них — аврал. Старший — когда надо погрузить, разгрузить изделия «Артели». Или что-нибудь в интернете разместить. У каждого какие-то свои обязанности. А этот хулиган (Екатерина показывает на прибежавшего Гаврюшу) — просто ходит с папой работать. По-серьезному. Когда Гаврюша был еще меньше, с ним еще труднее было договориться, он ни минуты не мог усидеть на месте, до машины 10 метров можно было добираться 40 минут, потому что сын все время шел в другую сторону.
А в мастерской — я просто поразилась. Андрей ему, тогда двухлетнему, говорит: «Ты стой, жди, сейчас будем сверлить». И он — стоит, ждет, долго, пока Андрей освободится. «Ну, все, теперь можешь нажимать кнопочку, будем просверливать деталь», — и сынок все старательно, сосредоточенно делает. Я тут призналась, что муж у меня — гениальный педагог.
Мечты о будущем
Чего хочется в дальнейшем? Хочется попутешествовать. Хочется еще ребенка. Как совместить, непонятно. Хочется дальше учиться. В профессиональном плане хочется развиваться дальше. Я занялась своей нынешней работой просто потому, что в какой-то момент поняла: мои руки так много всего умеют, а я так много всего знаю, что этим не возможно не поделиться, нечестно.
Конечно, хочется свой дом, свою квартиру. Потому, что нужно обустраивать удобнее быт. Когда есть в семье человек, передвигающийся на коляске, нужно немало денег вложить, грамотно все сделать, так, чтобы Варя могла быть самостоятельнее, а мы бы не срывали спины. Безусловно, это можно только в своей квартире сделать. Хочется, может быть, дом построить, чтобы у детей было семейное гнездо.
Когда мы беседуем с Екатериной, в доме только двое детей — Варя и Гаврюша. Гаврюша то и дело прибегает, залезает на колени к маме, всем своим видом пытаясь донести до меня, что мама — его, и нечего ее отвлекать.
В конце концов, соглашаюсь, оставляю маму в покое — доваривать борщ (скоро ей убегать на работу) — и иду знакомиться с Варей — улыбчивой и одновременно серьезной девочкой.
Варя жалуется мне, что ей трудно дается математика, хотя по гуманитарным предметам дело обстоит просто замечательно.
Она рассказывает мне о занятиях в театральном кружке, о других занятиях.
Спрашиваю о планах на будущее, и Варя делится: «Очень бы хотелось в будущем создать свой детский сад, в который бы ходили дети с проблемами, в том числе — на колясках. Потому что у нас в стране практически ничего не делается, чтобы такие люди чувствовали себя комфортно в окружающем мире. И мне хочется сделать, чтобы дети с самого раннего возраста чувствовали, что есть места, кроме дома, где их любят и о них заботятся. Я надеюсь, что у меня все получится, что многие люди захотят в этом как-то помочь».
На вопрос, что ее огорчает в жизни, Варя отвечает: «Когда Гаврюша не слушается, шалит. А еще меня огорчает отношения к детям в нашей стране, неважно — особенным или полностью здоровым. Никто не заботится о том, как мамы будут гулять с младенцами, как тащить тяжелые коляски…»
Фото Марии Темновой
