В театре сейчас елки
31 декабря. Вечер. Казанский вокзал. Огни.
Возле экспресса «Мордовия», на котором я собираюсь добраться до города Саранска, стоит мужик в овчинном полушубке, нежно придерживает что-то за пазухой и в трубку своего мобильного кричит:
– Да брось ты, Коля. И не ори на меня! Не дуйся. У меня, может, с детства такого ощущения не было. И не будет уже никогда. Ты понимаешь? Ощущения какого-то странного, которое может дать только эта вот новогодняя ночь и дорога. Понимаешь, Коль. В Москву я еще приеду. Да. И выпьем, и поговорим. Как раньше в общаге, помнишь? Коньяк и на закуску мандарины. Кайф! А сейчас мне надо… Ехать надо. Я ж на один день всего. Еле отпустили. В театре сейчас елки. А я там знаешь, кто? Только не смейся, Коль. Сне-го-вик. Это сейчас Снеговик, а так Луку играю. «На дне» Горького. Помнишь? Вот приезжал Сереге подарок отдать. Повидать его. О! Вымахал – будь здоров! Наташке вот денег дал. Не много, но все ж. А что она? Она говорит, что им без меня лучше. Но я ее, дуру, все равно люблю.
– Эй, товарищ! Снегов-и-ик, – окликает проводница. – Заходить будете? Отправляемся.
Мужик идет к двери:
– Все, давай, Коль. Обнимаю. Поезд отходит.
Проводница выметает веником из тамбура ошметки его белых следов. Поезд трогается.
– А подслушивать, между прочим, нехорошо, – говорит актер.
– Больно надо, – возмущается проводница. – Вы так кричали о своей любви, что весь Казанский вокзал слышал.
Никто из пассажиров в купе заходить не спешит. Стоят, в окно смотрят. На плывущую мимо Москву. Стекла домов. Уютный свет в них.
Мужик, играющий в одном из театров Снеговика, смотрит в окно тоже. Отхлебывает прямо из бутылки глотками коньяк, нежно поправляет что-то за пазухой, молчит.
Я открываю дверь в купе.
На верхней полке сидят два мальчугана лет пяти и семи и лупят друг друга подушками.
Как только я вошел, они тотчас замерли.
– Здрасьти, – сказал старший.
– Вы что, одни здесь?
– Нет, с дедом, – настороженно взглянул младший. И отложил в сторону подушку.
– А где же он? – закинул я на свою полку рюкзак.
– Заваривать суп пошел… Он же профессор. И, прыснув от смеха, добавил: – Кислых щей.
Старший толкнул его в бок локтем.
Явился дед. Мы поздоровались. Профессор напоминал писателя Пришвина. Такая же азиатская бородка, круглое пенсне и лучистые морщины возле глаз.
– Дед, скажи ему, я ведь когда маленький был, не верил в Деда Мороза? – спросил, слезая с верхней полки, старший.
– Верил, – дед был серьезен, как, должно быть, серьезен на лекциях.
– Я же говорил! – восклицал другой.
– Неужели забыл? – в улыбке сощурился дед. – Ты же мне сам всегда рассказывал, что слышал даже, как ночью щелкает замок, открывается дверь. Как Дед Мороз топает по квартире и кладет под елку подарки.
– Да?
– Да.
Пацан недоуменно пожал плечами. Странно, как это он мог верить в такую ерунду.
– А в поезд он тоже приходит? – спросил.
– Приходит, – дед щелкнул дужками, сложил в футляр очки.
– Тимка, – обратился к младшему брат. – Давай сегодня всю ночь не спать. Будем за дверью следить, чтоб не прошляпить.
Тимка глянул на брата с восхищением. Глаза его заблестели. И они, свесив ноги с верхней полки, стали ждать.
Мы с Сергеем Михайловичем пошли в тамбур подышать.
– Вы правда профессор? – спросил я.
– Хм, – улыбнулся он. – Сдали уже. Правда… На филфаке зарубежную литературу преподаю.
– Как же получилось, что в Новый год в поезде?
– Да я гостил у них. Ждали, что сын (отец их) с моря вернется. (Служит на подлодке в Баренцевом море). Но у них там какая-то заминка произошла. А у меня с 3-го в универе экзамены. Да и бабка внуков уже три года не видела… Вот и решили, что мы Новый год будем встречать в Саранске. А мама их моряка своего дождется, и попозже вместе приедут. А тут мы до Москвы-то доехали, а билетов нет. Вот и приходится в поезде встречать.
Фото Сергея Дужникова
До Нового года оставалось полтора часа
На стыках состав громыхал. В накрахмаленных белых блузках сновали из вагона в вагон проводницы. Их лица светились радостью, как будто все они сегодня очень удачно повыходили замуж. Экспресс на скорости 120 километров в час приближался к Новому году.
Когда мы с профессором возвращались обратно, актер стоял у окна и кому-то в трубку истошно кричал:
– Кто вы? Кто? Скажите! С кем я говорю?
Отхлебнул из недопитой бутылки коньяку и скрылся за дверью.
До Нового года оставалось полтора часа.
Из динамиков доносится: «Новый год к нам мчится, скоро все случится»… Я иду по вагонам к ресторану. В открытые двери видно: кто-то уже храпит, запрокинув голову. Кто-то суматошно собирает всех в одно купе: «Коля, Ксюха, ну где вы? Только вас ждем».
В экспрессе Москва-Саранск ресторана нет. Нерентабельно, говорят. Поезд идет всего 10 часов. Зато есть душевный буфет. Барная стойка. Зеркала. Единственный стол этого заведения украшен девушкой. Девушка сок пьет, держится подчеркнуто холодно, надменно.
Я заказываю бутылку шампанского, прошу разрешения сесть рядом. Бокалы звякают, как будто репетируют бой кремлевских курантов.
– Я не пью, – говорит она, потягивая через соломинку апельсиновый сок.
В буфет врывается шумная компания, человек шесть. Все садятся за стойку рядом со мной. У компании гитара, балалайка и флейта.
До года нового минут 15. Разливаю шампанское.
– Я не пью, – снова повторяет незнакомка.
– Чего-о-о! – почти разом разворачивается вся группа. – Да как вы смеете… – хохочет парень в одеянии Петрушки, – …говорить такое в Новый год. А ну, господа, проводим Старый, который не таким уж и плохим парнем был. – И снова звон, как будто куранты.
– Вы что, ансамбль музыкальный?
– Просто друзья. Мы так уже три года ездим, – говорит девушка Анна – та, что с флейтой.
– То есть?
– Ну, как три года назад встретились в поезде Москва – Воронеж, так каждый год в новогоднюю ночь собираемся, кто может. Постепенно компания обрастает новыми людьми.
– Так, – говорит басист Серега, – разлили. Загадали желание.
Бокалы сомкнулись и зазвенели так, как будто качнулась на потолке хрустальная люстра. В динамиках звучат куранты, уже настоящие.
– С Новым годом!
– С Новым годом!
– С Новым годом!
А тут станция. Я пригласил незнакомку на покурить.
Когда через пятнадцать минут мы вернулись, в буфете было уже многолюдно. Казалось, вагон раскачивается не от стремительной езды, а от танцев и песен веселой компании. В Новый год легко сходиться с кем-то. Потому что впереди много хорошего. И потому что все люди вот уже много веков, встречая этот праздник, хотят в сущности одного и того же. Чтобы их кто-то где-то ждал и хотя бы немножечко любил.
Поезд несся в метель. Никто уже не замечал ни времени, ни остановок. Компания поднимала бокалы с шампанским. За счастье (3 раза). За любовь (5 раз). И за милых дам (бесконечно).
Девушка Света уснула, положив голову на руки.
Фото из открытых интернет-источников
Вы не видели здесь ма-а-ленькую такую собачку?
Я довел ее до купе. Принес чаю. Новый год шествовал по стране уже пять часов.
Каждый в эту ночь оказался в поезде по разным причинам. Светка долго думала: остаться ей в Москве, в своей маленькой квартирке на Тимирязевской. Или уехать в Саранск. У менеджеров среднего звена, каким и являлась она в одной из московских типографий, тоже бывают метания. Дело в том, что недавно от Светки ушел друг. Самый лучший. Просто взял и не проснулся. Рыжий спаниель был единственной страстью 26-летнего менеджера. «Он не мужик, не предаст», – доказывала мне она. И добавляла: «С человеком должен быть кто-то, от кого тепло идет. Иначе смысл бытия пропадает». Вот у Светки он и пропал. Перед самым Новым годом. Находиться в своей квартире долго она не могла. Потому и ехала в Мордовию, к маме.
Когда я вернулся в свое купе, все спали. Только проводница ходила с каким-то блюдцем по проходу и удивлялась:
– Представляешь, пошла на станции дверь открывать, слышу: скулит кто-то. Гляжу: шлепает по коридору вперевалочку вот это вот чудо.
И исчезла в своем купе. Я подошел ближе. На полу стояло блюдце с молоком, а из него, кряхтя и дрожа, с наслаждением шумно лакал это молоко пузатый щенок.
– Черти, пронесли же как-то. Не знаешь, чей?
Я пожал плечами. И спросил:
– Можно, я у вас тут посижу?
– Да пожалуйста. Чаю хотите?
Мы пили чай. Щенок уписывал молоко. Под ногами мягко постукивали колеса.
За чаем проводница Татьяна Николаевна Пряхина рассказала, что Новый год на колесах встречает впервые. Да и работает она на дороге всего с прошлого мая. Сама, говорит, напросилась.
– А дома как же? Ждут?
– Да кто ждет? Надоело все. Одно и то же. Муж, оливье, дурацкие тосты. А здесь весело.
– Да уж, говорю, обхохочешься.
Щенок уже сопел под одеялом на месте проводницы. Иногда он скулил и в воздухе, лежа на боку, перебирал лапами. Как будто бежал куда-то.
В полуоткрытую дверь тихо постучали. Возле поющего вагонного чайника стоял вчерашний актер Олег Кудашкин.
– Вы не видели здесь ма-а-ленькую такую собачку? – хриплым со сна голосом спросил он.
– Ах, это ты, Снеговик, незаконно животное в вагон пронес? – уперла в бок она руки.
И я вспомнил, как нежно держал он вчера что-то за пазухой овчинного полушубка. Так несут цветы зимой любимой женщине.
– Так это твой? – не унималась проводница.
– Не, не мой, – испугался актер.
Как будто двумя утюгами, пытался разгладить смятое коньяком и подушкой лицо. Сел рядышком и рассказал.
Фото: kp.ru
Дед Мороз приходил к нам!
30 декабря Олег был в городе Сергиевом Посаде. Отвозил сыну, который живет теперь с женой в этой местности, новогодний подарок. Настольный хоккей. Ехал по городу на такси. И вдруг в одном из переулков увидел, как какие-то мужики в фуфайках ловят сеткой собак. Грузят их, охрипших от бессилия и досады, в фургон «Москвичонка». Олег попросил таксиста остановить.
– Ну, – рассказывал он смущенно, – и заставил их выпустить всех собак на волю.
– И, – сказала проводница, ожидая развязки.
– Они не хотели, – продолжил Олег. Он посмотрел на сбитые костяшки кулаков. – Потом я открыл эту будку. Все убежали, а один, самый маленький, самостоятельно спрыгнуть не смог. Я его и взял. Хотел сыну подарить. Жена не разрешила.
Проводница откинула одеяло. Там безмятежным сном Нового, 2009-го года, спал с черными пятнами на розовом пузе щенок.
– Теперь, правда, не знаю, куда деть его, – ничуть не удивившись, сказал Олег. – Я же один живу. День и ночь в театре. Снеговик я. И Лука в пьесе Горького «На дне».
– Да слышали уже, – отмахнулась проводница.
Я не верил этому. Обычно такое бывает в слезоточивых мелодрамах и дешевом кино. А тут – жизнь. Усердно и цинично, с настырностью гламурных телеведущих, приучающая тебя к тому, что бесплатных чудес не бывает. Даже в новогоднюю ночь только мандарины и туман после выпитого лишь на миг возвращают в то чудесное время, когда ты не знал об этом. И я встал как вкопанный. Я был ошарашен совпадением. Что-то теплое царапнуло сердце. Как будто там слепой кутенок скулил, тряс слепой головой, искал титьку.
Я взял щенка на руки. Завернул его в одеяло и сказал:
– Пошли.
Олег послушно шагал за мной. Проводница ласково глядела нам вслед. Так смотрят обычно на обреченных шизофреников.
Уже светало. Неслись за окном поля заснеженные. На улицах деревень не было ни души. И только в одной из них среди безмолвия и пустоты какая-то парочка печатала черные следы на нетронутой белизне тротуара. Мы шли вагонными коридорами. Открывали двери, где усиливался стук колес и запах снега. Переходили в другой, спрашивали номер, и снова ступали по мягким, с азиатским шифром жизни в узорах, дорожкам.
Возле Светкиной двери остановились. Постучали. Она открыла.
– Вот, – протянув ей белый комочек, сказал Олег. – Это вам.
От неожиданности она не могла вымолвить ни слова. Взяла щенка. Он благодарно лизнул ее в щеку. Я видел, как медленно, словно следы в снегу вешней водой, наполнились влагой ее глаза.
– Спасибо, ребят, – все еще не понимая: сон – не сон, произнесла Света.
– Да че там, – буркнул Олег. И спросил: – У вас дети есть?
– Нет, – удивилась она.
– Но все равно приходите на елку. В Мордовский драматический. Меня найдете. Я проведу. Спросите. Снеговик я.
Когда поезд прибыл на станцию, наискось пуржила метель.
Довольные мои попутчики по купе Тимка и Мишка по очереди выскакивали из вагона. Увидев меня, Тимка почти крикнул:
– Он приходил. Дед Мороз приходил к нам!
– Вы видели его? – спросил я.
– Уснули, – обреченно махнул Мишка рукой. – Но подарки принес, – похлопал он себя по карманам.
Я спрыгнул с подножки. Рядом с рюкзаком наперевес стоял Олег и снова кричал кому-то в трубку:
– Кто вы? Кто? Скажите? Почему вы звоните сюда? Дед Мороз? Какой еще Дед Мороз? Что вы несете?