От автора: Это фрагменты переписки с другом. Я вовсе не думал их публиковать. Можно было бы перевести их в другой формат, но пускай так и останутся – «Письмами брату».
Вот хотели нас христиан всех убить и не смогли.
Женщина за прилавком со сдержанным благородством и патрицианским благожелательством спрашивает и отвечает, подает свечи и принимает деньги. Шар света, в который одела ее настольная лампа, делает ее сродни самому священнику, тайнодействующему в другой части храма. Словно добрый привратник у тропы, ведущей к горнему Иерусалиму, она вручает входные билеты в следующее пространство, пронизанное ароматом ладана, ангельскими голосами и Духом, слышимым только сердцем.
— Мне б посылочку моим усопшим родственничкам!
— Пишите «Об упокоении».
— Мне б в Царство Небесное, один билетик!
— Пишите «О здравии», подадим в Алтарь (к самому Престолу!). Вот вам на дорожку свечи из чистого воска, чтоб посветить на темном пути!
Дорога эта, как известно, идет к Царским вратам. Там недалеко от них сам Царь Небесный сходит со Своего Престола нам навстречу. Жалко только, врата эти быстро затворяются.
В церкви новые люди – целая семья. По виду москвичи. Дети в новых валенках и ярких платочках. Мама в вязаном платье до пят (такую ортодоксию здесь не носят даже самые набожные старухи). У мужика густая черная борода. Сам в тулупе и белых валенках.
Десяток детей слоняется по храму: заглядывают в лица, ходят на пятках, крестятся нетвердой рукой на батюшку. Платки у девочек яркие: алые, бордовые, лазоревые, белые, и они, словно райские птицы в доме своего Отца, порхают по Божьей горнице. Летают, касаются наших рук.
С прошлого раза в храме прибавился и новый образ: большая икона Страстотерпцев Романовых. Над царскими вратами горят буквы из фонариков: РХ. На иконостасе – стене из доски-вагонки – развешаны иконы самого разного размера. Справа от Царских врат в старом киоте из выгнутого дерева виден образ Божией Матери. Внутри киота цветы бессмертника и декор, называемый в народе «венчики», из фольги и цветной бумаги.
Матерь Божия, Ты и мне Мать!
Еще правее большие иконы начальников русской монашеской жизни – преподобного Антония и Феодосия Печерских. Один угодник держит в руке четки, а другой указывает на своего брата, как бы обращая на него внимание или представляя его. Тот же, скромно опустив главу, свободной рукой указует на Самого Христа, благословляющего их из облака.
Святые иноки русские, помолитесь обо мне у Престола Божия!
На другой стене, на огромной доске, виден Иоанн Креститель. Он держит крест под сенью пальм у водного потока, текущего у самых его ног. А за окном черная ночь и жесткий снег. За Престолом, окутанным ладанным облаком, проглядывает таинственный лик Спасителя. И все они смотрят на нас – и все мы смотрим на них.
Прекрасны лица людей, идущих от исповеди, когда адская тяжесть падает с сердца и сквозь горечь раскаяния вдруг радость мира озаряет лицо. Мир с Богом!!! Как это хорошо.
Отошли от исповеди радостные дети. И вот новости: местные исповедники теперь по-монастырски — сложив крестообразно руки – стали кланяться в пояс народу, говоря:
— Простите, братья и сестры, меня грешного!
— Бог тебя простит, Василь Петрович! – вздыхая от сердца, отвечают старухи, и Василь Петрович, крупно и твердо шагая, со сложенными на груди руками идет к таинству. Красиво.
Старая бабушка, согнутая как вопросительный знак, уткнулась лбом в аналой и подала несколько листов своей хартии.
— Ну, сколько тебе раз было сказано: не писать тетради сочинений на Праздники.
— Так, батюшка, — прошептала старуха, совсем не разгибаясь.
— Опять?! Смотри сколько народу! Что ж читать все это, по-твоему?
— Так, батюшка.
— Ты мне скажи, каешься?
— Так, батюшка.
И епитрахиль легла на спину старухе, как крыло ангела.
Хорошо.
Заревновал сам собой народ о службе. Даже с избытком. Вынесли Чашу:
Верую и исповедаю…
И все, сколько ни было народу в храме, пали ниц. Один я, страдая от учености, торчал согнувшись в поясе. Холмики спин покрыли храм, как на Крестопоклонную неделю.
Люди стали другими.
У чаши с красным платом монтер Миша и старушка. Их руки, как крылья, простерлись к ликам причастников. Как это странно – мы, простые и кривые, пьем из Царской, Божией чаши. Что за радость и честь, каких и нет нигде в целом свете!
Вот и пришли мы к самым вратам Царствия Небесного. А они открыты. Вот оно какое, Царство Небесное! Тут сейчас невидимо и Серафимы с Херувимами, и загадочные Силы, и Начала с Престолами, и мой терпеливый Ангел-хранитель. Со мной ли ты сейчас или христосуешься с твоими братьями, встречающими самого Господа, вышедшего на солею? Вышли из Рая полки сил Небесных и братаются с нами как после войны.
Сердцу слышно пение ангельское. Это правый клирос: Тело Христово примите, Источника бессмертного вкусите…
Последняя подошла к Чаше Нина Афанасьевна. Это такой человек, что помнит всякого, кто просил ее молитв даже много лет назад. Помянник у нее в общих тетрадях в клеточку. А там одних Александров 120 человек!
— Нина Афанасьевна, помолись и обо мне: голова все время так и болит! Болит — работать не дает, не дает молиться!
Она внимательно посмотрела на меня и кивнув, сказала:
— Буду. Как зовут?
А я верю, что Бог слышит ее.
Казалось, всех христиан казнила советская власть. Казалось, что только старухи верят в Бога. Говорили тогда: Вот помрут бабки, и никто лба не перекрестит. Но вера наших женщин удивила всех. Она проросла высоким разнотравьем, как поле после зимы. Вера старух оживила монастыри, храмы и детские души. Веру приняли еще раз русские люди. Сегодня разве только полный дурак продолжает ждать, когда помрут старухи.
А еще я вижу, что опаздывает Антихрист.
Вот уже новые ревнивцы о Господе распалились сердцем, вот уже новые подвижники узнали сладость тихой молитвы, вот уже наши дети не знают иного Бога кроме Бога Иаковля. А может быть, просто я этого не видел раньше, и Россия всегда была жива?
КК