Новая книга о старчестве

(Монахиня Игнатия. Старчество на Руси. 
М.: Издательство Московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1999.
Серия: “Библиотека журнала «Альфа и Омега»”. — 316 стр.) ¹

Монахиня Игнатия не нуждается в особом представлении постоянным читателям “Альфы и Омеги”; им хорошо известны как ее многочисленные публикации, посвященные исследованиям по церковной гимнографии, так и замечательные очерки-воспоминания о жизни православной Москвы 1920–1940-х гг. А недавно в Издательстве Московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, в серии “Биб­лиотека журнала «Альфа и Омега»” была издана ее книга “Старчество на Руси”, которая была написана в 1987–1990-х годах как итог многолетних духовных размышлений, преломленных через собственный богатый опыт автора.

“Старчество на Руси” состоит из трех частей. Первая представляет собой общий обзор истории старчества в русском монашестве с момента его возникновения до наших дней. Вторая часть посвящена обзору и сопоставлению письменного наследия великих старцев-подвиж­ников XIX–XX столетий. В третьей части опубликованы уникальные письма отдельных старцев: Ивана Ивановича Троицкого, преподобного Гавриила (Зырянова) и схиархимандрита Игнатия (Лебедева). Письма преподобного Гавриила к насельницам Марфо-Мариинской обители милосердия и почти половина писем из заключения старца Игнатия опубликованы впервые.

Значение этих документов для истории старчества трудно переоценить; именно поэтому название третьей части (“Приложения”) представляется не совсем удачным. Внутренний строй книги (не говоря уже об объеме “Приложений”: они занимают почти половину всей книги) создает впечатление того, что автор рассматривает собственный текст как некоторое приложение, или, лучше сказать, введение к этим писаниям. Поступательное приближение к письмам старцев: от общего исторического обзора — к конкретным личностям, и далее — к их писаниям, раскрывающим внутренний мир великих подвижников, — внимательно и благоговейно готовит читателя к встрече с живым отеческим словом.

Не будем слишком подробно пересказывать содержание книги. Желающие сами смогут посмотреть и, познакомившись с мыслями автора, убедиться в ее достоинствах. Мы же сосредоточим внимание лишь на одном вопросе, связанном с ней.

Дело в том, что “Старчество на Руси” — не первая книга о старчестве. Можно вспомнить и замечательную статью В. И. Экземплярского “Старчество” (Дар ученичества. М., 1993), и книгу митрополита Трифона (Туркестанова) “Древнехристианские и оптинские старцы” (М., 1996), и труд “Пастырство монастырское, или старчество” (Варшава, 1927; атрибутируется епископу Николаю (Чуфаровскому), частично перепечатано: “Альфа и Омега”. №2(20). 1999). Это, пожалуй, лучшее из того, что писалось на эту тему. И хотя эти работы издаются и в наше время, написаны они были до революции или в двадцатых годах. В чем же специфика нового труда монахини Игнатии? В чем его отличие и ценность в сопоставлении с ними?

Прежде всего следует сказать, что книга написана живым, не схоластическим языком; в некоторых местах текст плавно и органично переходит в настоящую поэзию в прозе. В языке и стиле мышления автора отчетливо ощущаются многие годы занятий изучением церковной гимнографии. По прочтении “Старчества на Руси” прочие труды на эту тему представляются, пожалуй, слишком сухими и теоретическими для широкого круга читателей.

Такая легкость и живость изложения связаны и с тем, что автор книги был лично, непосредственно, опытно знаком со старческим деланием. Самые трогательные страницы книги — это те, на которых матушка излагает свой личный опыт общения со старцами Зосимовой пустыни (а впоследствии — Высоко-Петровского монастыря) и с духовной семьей старца Зосимы Верховского… Нам кажется очень важным то обстоятельство, что читатель, окидывая мысленным взором историю православного монашества на Руси, видит эту богатую, осиянною святостью традицию глазами человека, принадлежащего к ее “са­мовидцам и служителям”.

Следующее, чем, на наш взгляд, ценна эта книга, — это то определение старчества, к которому подводит нас автор. Предшественники монахини Игнатии не дают в достаточной степени ясного и вполне удовлетворительного ответа на вопрос, что собой представляет такое явление как старчество. Границы этого понятия либо необоснованно расширялись, вследствие чего старчеством называли едва ли не любое проявление христианской аскезы, либо, напротив, сужались до одной лишь дисциплины исповедания помыслов. Матушка Игнатия — поэт, поэтому она тоже избегает давать прямое, “научное” определение старчества. Однако из всего, что она говорит, вытекает вполне четкое понимание старчества как особой аскетической дисциплины. Ее суть заключается в том, что старец передает свой духовный опыт не столько в слове назидания, сколько личным примером жизни, который раскрывается в его общении с учеником. И тогда духовное воспитание оказывается простым и естественным путем христианской жизни.

Монахиня Игнатия указывает корни этого метода в самых основных, близких каждому человеку образах: “В жизни духовной самые необходимые и ни с чем несравнимые понятия отец, мать, дочь, сын взяты из естественной жизни основной ячейки человеческого общества — семьи… и в старческом руководстве… наряду с великой аскезой послушания… сохраняется и живое тепло родительских, семейных отношений, когда старец — не только строгий судия «помышлений сердечных», но и любящий, любвеобильный авва, который даже не по-оте­чески, а скорее по-матерински следит за внутренней и внешней жизнью своего Богом данного чада” (стр. 20). Это понимание, выношенное многолетним опытом автора, проходит золотой нитью сквозь все повествование.

Живой, безыскусный, но вместе с тем поэтически легкий и красивый язык вкупе с повествованием, основанным на собственном опыте общения со святыми (или лицами, непосредственно знакомыми с ними), — все это сближает книгу матушки Игнатии с аскетически-назидательными произведениями древности, такими, как “Луг духовный” блаженного Иоанна Мосха, “Собеседования о жизни италийских Отцов” святителя Григория Двоеслова, “История боголюбцев” блаженного Феодорита Кирского и многими другими.

Вероятно, те, кто подходит к этой книге с историко-агиографичес­кими мерками, не найдут в ней ничего нового: ни новых фактов, ни неожиданных интерпретаций старых. Вполне возможно, что и тем, кто подходит к ней с научно-богословских позиций, она покажется несколько “простенькой”. И те и другие могут пройти мимо нее… Но для человека, занимающегося в первую очередь практическими вопросами духовной жизни, эта книга безусловно представляет огромное значение.