Новый опыт христианской Апологетики

¹
Жанр книги диакона Кураева “Сатанизм для интеллигенции (о Рерихах и Православии)” ² в высшей степени традиционный. Раннее хри­стианское богословие явилось именно из апологетики — из утверждения христианской истины в полемике с язычниками, отчасти добросовест­ными, то есть нимало не скрывающими свое презрительное неприятие Благой Вести и свою языческую веру, но большей частью в полемике с куда менее добросовестными гностиками, облекавшими в христианскую упаковку свое учение, в котором было решительно всё — и самообожение, и познание Высшей Истины, и проникновение в таинства Космоса. Всё за исключением самой малости — Благой Вести о Царстве Божием. Спасительная вера в главное событие земной истории — в то, что в дни кесаря Тиберия Христос воскрес из мертвых, победив смертью смерть и даровав людям вечную жизнь с Богом, — могла быть захлестнута мутной волной накрывавшего позднюю Империю восточного оккультизма, а Христос — превратиться в одного из многочисленных божков синкретического пантеона.

Когда Империя устами Юлиана Отступника была принуждена признать: “Ты победил, Галилеянин” и настала полуторатысячелетняя эра христианской истории, острота полемики с гнозисом ослабла за временной ненадобностью, и многое стало непонятным и в раннехристианской апологетике, и в самом христианстве. Как пишет автор, “мно­гое в самом христианстве становится яснее, если сопоставить его с оккультизмом. Дело в том, что теософия в некотором смысле — природный враг христианства. Никак не понять смысл неуклюжего черепашьего панциря, если не знать о ее природных врагах. Если у черепах толстый панцирь — значит, у кого-то слишком острые зубки. Если у христианства толстый панцирь догматов — значит, было от чьих зубов защищаться”. А защищаться, по мнению автора, самое время: “Вновь самой массовой религией становится язычество. Можно обмануть профессиональных социологов (и они, поверив на слово гражданам, будут утверждать, что большинство верующих в России сочувствует Православию). Но нельзя обмануть тех, кто имеет дело не со словесными заверениями, а с деньгами. Нельзя обмануть книготорговцев. Так вот, на одну книгу о Православии, продающуюся на уличных прилавках, приходится не менее двадцати книг по оккультизму и язычеству… Мы живем не в стране возрождающегося Православия или ислама, а в стране победившего оккультизма”.

В привычно либеральном духе столь мрачный вывод можно было бы приписать религиозному мракобесию о. диакона, однако автор книги — как раз в отличие от привычных либералов —  взял на себя труд ознакомиться с весьма большим количеством авторитетных оккультных сочинений, общепризнаваемых практикующими в этой области, и приводимые в них рассуждения о тождестве Христа и Сатанаила, чрезвычайные похвалы Светоносцу-Люциферу, равно как и подробности тибетской культовой практики, даже и не на сугубо правоверный, но всего лишь на остаточно христианский взгляд чрезмерно приванивают серой. Широта и разнообразие практикуемых россиянами оккультных увлечений, вполне обретших права светской благопристойности, явно свидетельствуют о сильно пониженном, если не вовсе утраченном обонянии.

Отчасти же, по мнению автора, и о сильно утраченном уме. Предвидя напрашивающиеся стандартные попреки, он отвечает: “Есть в истории религии вещи, с которыми христианство несовместимо. От этого факта невозможно отгородиться привычным интеллигентским рефлексом — «ах, как Вы нетерпимы!». Никакая терпимость не может отменить тот факт, что Пушкин не писал «Стихов о советском паспорте»”. Нетерпим ли учитель, если он указывает ученику на недопустимость перевирания фактов?”. Люди вольны практиковать какую угодно тантру и мантру, но в той мере, в какой они вообще способны осознавать свои действия, им следовало бы внятно уяснить для себя их вытекающие из тантры и мантры отношения с христианством — отвергнуть так отвергнуть, покаяться так покаяться, но, по крайней мере, не лгать и не умалчивать.

Уяснению этих отношений и посвящена книга о. диакона, который честно предупреждает читателей, что в известном смысле хочет лишить их свободы: “Вы вправе думать иначе, чем Православие, вы можете понимать само Евангелие и смысл христианской жизни иначе, чем Православие, наконец, вы просто можете говорить и писать, что хотите. Но одного вы не можете делать — в этих случаях вы не можете выдавать коктейль своих мыслей за Православие”.

Но труд диакона Кураева, в высшей степени душеполезный per se (сам по себе — Ред.), склоняет к поучительным рассуждениям и обстоятельствами своего бытования. Стандартный упрек нашей общественности по адресу Церкви — в том, что та занимается чем угодно: торгует папиросами, стяжает имения, надзирает за сеткой вещания НТВ etc., лишь бы не заниматься своим прямым делом — самоотверженным апостольским служением, научая народ Слову Божию. Труд о. диакона в высшей степени соответствует и заветам апостольского служения, и просто пастырскому долгу по взысканию заблудших овец — но парадокс в том, что та же самая общественность, так изнывающая от “тупого обрядоверия” русского клира, в упор не заметила труда о. диакона, вроде бы полностью соответствующего ее же представлениям об истинной пастырской миссии. История, конечно, не новая — “они подобны детям, которые сидят на улице, кличут друг друга и говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали…” (Лк 7:32). Так что дело, возможно, не в Церкви, недугов и нестроений которой никто, в том числе и автор разбираемой книги, отнюдь не скрывает, а в специфических представлениях общественности о Церкви, в реальности мыслимой ею как некое вполне светское филантропически-правозащитное заведение, устроенное на началах широчайшего плюрализма и всетерпимости и, как положено всякому интеллигентскому кружку, увлеченно и безоглядно оппонирующее власти. В глазах людей, исповедующих такой взгляд на Церковь, убежденное свидетельство о Христе и вытекающие из этого свидетельства разумные выводы ничуть не приятнее, чем торговля папиросами.