Эта статья появилась как отклик на недавно опубликованный опрос священников «Великий пост: про еду или не про еду». Как хозяйке накормить всех домочадцев и одновременно не думать про еду? Как успеть переделать все домашние дела и попасть на все службы? Что проще — думать самостоятельно или поститься по уставу?
Читаю на любимом Правмире бесчисленные заметки о посте и погружаюсь в состояние полной фрустрации: вроде бы всё написано для таких, как я, а при этом ничего не работает. Вместо вдохновения и духовного подъема — сумбур в душе и в голове.
Начать с того, что при таком обилии публикаций ответ на вопрос о смысле поста должен у нас отскакивать от зубов. «Зачем Богу нужно, чтобы вы не ели мясо?» — так часто ставят его наши неверующие сродники. «Богу не нужно, нам нужно», — гордо отвечаем мы и дальше пускаемся в пространные объяснения, которые никому ничего не объясняют. И если бы существовал ясный и понятный нам самим ответ, то и не было бы из года в год, из поста в пост, этих бесконечных обсуждений, мнений, вопросов и ответов.
«Едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем», — читаем мы у ап. Павла. Чего же мы тогда добиваемся, ограничиваясь в еде треть года? Батюшки не устают повторять, что еда не главное, умоляют отстать от них с вопросами «что можно/что нельзя», но миряне упорствуют. Почему? Неужели они очевидного не разумеют?
Вот и я ищу ответ. Потому что хочется поститься осмысленно.
«…Смысл неядения скоромной пищи во время поста: чтобы тело малость ослабло и тем самым дало душе возможность проявить себя такой, какая она есть — у кого-то она красивая, а у кого-то окажется менее красивой, и это нужно замечать, исправлять…» — считает прот. Сергий Клинцов. А можно еще и недоспать, для верности — тогда уж точно моя душа предстанет во всей «красе». К сожалению, правда, не только передо мной, но и перед всеми, кто под руку попадется. А это неправильно. Все батюшки солидарны в том, что «близкие должны быть не мучениками и страдальцами от того, что находятся рядом со мной, постящимся, а постоянно радоваться, что у меня — пост» (прот. Федор Бородин).
Выходит, что исправить свою некрасоту я должна в тот же самый момент, как она проявится в результате ослабления тела, а иначе пострадают невинные.
«За время поста я должен стать почти равнодушен к проблеме еды. Это и значит — преодолеть страсть чревоугодия как первую ступень и двинуться к преодолению других страстей», — пишет прот. Федор Бородин.
Если я правильно поняла, то по итогам поста мне должно быть примерно все равно — съесть на Пасху бутерброд с сыром или бутерброд с «таком». И тогда можно переходить к работе над другими страстями. А если нет — пост снова почти впустую. И какой смысл в этой временной победе над чревоугодием, если вместе с постом кончается и равнодушие? Доказать (кому?), что это в принципе возможно?
«Постная пища утончает душу, делает ее более чуткой», — пишет прот. Алексий Потокин. «Изменения, которые дает постный рацион, необходимы для того, чтобы прийти к более сосредоточенному состоянию», — вторит ему свящ. Алексий Агапов.
Да, видимо, для монахов дело обстоит именно так, а для мирян?
Они, бедолаги, чувствуют, что у них все наоборот. Почему? Да потому, что только непрестанная молитва может спасти голодного человека от мыслей о еде. А если у этого человека нет к тому ни духовного навыка, ни даже физической возможности?
Вот муж ест на завтрак постную кашу, потом обедает на работе в столовой — обычно гречкой или макаронами, реже — картошкой. Боюсь, что если мы поставим цель окончательно утончить и сосредоточить его к вечернему правилу и вместо сытного постного ужина я подам ему те же макароны, гречку или немного картошки, то под конец поста он утончится настолько (не только душевно), что свекровь устроит мне «темную».
По вышеприведенной логике на обед муж может съесть мясо (к вечеру оно как раз усвоится), а на ужин ограничиться самой малостью и приступить к вечернему правилу «тонким и звонким». Тогда и цель поста достигнута, и жене меньше заботы. А так он и в пост, и не в пост на утренней молитве голодный, а на вечерней сытый. Разница в том, что в пост он на работе голодный — ради чего?
Еще одно распространенное мнение:
«…Утверждение единства с Церковью, со всеми православными христианами во всем мире — второе, наряду с личным подвигом, (если не важнейшее!) значение Великого поста». (свящ. Алексий Агапов).
Значит ли это, что Церковь установила посты, прежде всего, для того, чтобы объединить христиан всего мира в некоем общем делании?
Наконец, все батюшки солидарны в том, что еда — не главное, и постоянно думать о еде в пост — это неправильно, это извращение смысла поста. А как мне в пост меньше думать о еде, если вместо одного меню у меня получается три: одно для мужа, другое для детей, третье для меня (пост с послаблениями)? А еще с нами живет бабушка девяноста лет, которая хочет и будет поститься по уставу, но при этом жалуется, что у нее от скудной пищи слабость и кружится голова. А посему мне нужно подумать о том, что бы приготовить постного, но сытного.
А еще три раза в неделю нас навещают неверующие бабушки-дедушки, и им тоже хочется угодить. А еще, бывает, постящиеся друзья заглянут. Да, я страшный человекоугодник, я не могу накормить их макаронами, а буду тратить время на изучение новых постных и непостных рецептов, и еще думать над тем, как это все скомбинировать, чтобы за общим столом никто не остался у пустой тарелки. Получается, я опять всё делаю наоборот, а как иначе — не знаю.
И в данном случае я не являюсь представителем какого-то редкого вида внутри Церкви. Хранительницы очага, возможно, крупнейшая фракция паствы. Другие части: те самые старушки, которые не могут поститься по состоянию здоровья; работающие мужчины, которые не могут целыми днями молиться и читать Библию, чтобы вполне ощутить на собственном опыте, что «не хлебом единым жив человек» и т. д. Так для кого же эти статьи и книги? И главное — какой смысл мирянину поститься по монастырскому уставу?
«Да не нужен мирянам монастырский устав», — скажут продвинутые батюшки. Еще как нужен! Другого-то нет! И мы так держимся за него вовсе не потому, что мы закоренелые формалисты, не способные взять на себя бремя свободы и ответственности. Очередной секрет в том, что как только ты начинаешь вырабатывать свой собственный устав, мысли о еде оккупируют твою голову окончательно и бесповоротно.
Если я беременная или кормящая, то мне «всё позволительно, но не всё полезно». И пошло-поехало: шоколадку, ясное дело, трескать не буду, молочную кашу съем со спокойной совестью, а вот бутерброд с сыром? тут чего больше — пользы или удовольствия? И так весь пост.
Поститься по уставу в сто раз легче! Именно поэтому и наша девяностолетняя бабушка постится по уставу. Ведь ни один батюшка не станет прописывать ей личное меню, а скажет: «Ешьте, что считаете нужным». Максимум добавит, что в среду и пятницу следует воздержаться от мяса. И всё, как только бабушка, получив карт-бланш, начнет сама определять свою меру поста, у нее случится взрыв мозга.
«Время поста — время свободы», — утверждает прот. Алексий Уминский.
Красиво, но опять мимо меня. Если не ошибаюсь, он же сетовал на то, что у нас Благовещенье ассоциируется с послаблением на рыбу. Это неправильно, кто бы стал спорить. Так давайте уберем рыбу из устава, и никто не будет о ней думать. А раз разрешено, то странно было бы ее не съесть, а раз будем есть, то ее надо-таки заранее купить, разморозить и, наконец, приготовить.
Но апогей всех этих противоречий это, конечно, Страстная седмица, когда я должна быстро выработать для себя новый, хоть немного более строгий устав и приготовить пасхальный стол в состоянии транса: чтобы голова была в скорби и молитве, а руки сами месили тесто. И чтоб нужные продукты в холодильнике появлялись даже не по моему хотению, а исключительно по щучьему велению. И всю неделю я буду читать на правмире о том, как правильно провести Страстную седмицу, как расставить приоритеты, как чудесно посетить все службы, как важно не погрязнуть в суете… А я отличница, я очень стараюсь всё успеть, и вроде даже получается, но…
Раньше, до замужества, я соблюдала пост по уставу, не пекла никаких куличей, приходила на ночную литургию и сподоблялась благодатной радости. Теперь я хожу на позднюю: народа мало, у батюшек глаза смыкаются, а я, как ни страшно признаться, чувствую себя совершенно опустошенной. А ведь надо радоваться! Так порадуюсь хотя бы перспективе кулича с пасхой, если ни на что другое сил не осталось. Эх, значит, и правда — я опять всё сделала не так.