Как и все, я в последние дни много читаю о Дарах Волхвов, привезенных в Москву с Афона.
Скажу сразу, что мне совершенно не интересно, «подлинные» ли они. Это ведь не кино про Индиану Джонса, где исключительно подлинный хрустальный череп производит потрясающий спецэффект в конце серии.
Наша вера имеет такое удивительное свойство — если она есть, то подлинной и мироточивой становится бумажная бабушкина иконка, вырезанная из журнала. А если веры нет, то в престижное украшение интерьера превращается даже отобранный у музея древний бесценный образ.
Я верю, что Дары — самые настоящие, потому что люди идут к ним за тем, что лично для меня достовернее и подлиннее всего — за Чудом.
Правду говорят, в падающем самолете атеистов не бывает. В этом смысле, на месте власть предержащих, я б не слишком радовалась многотысячным очередям такого рода: наша неласковая медицина, причудливая юриспруденция и нищая соц. защита действительно наводят на мысль о том, что «самолет» таки падает, а очередь страждущих честно демонстрирует, что искать помощи разумнее и вернее не в больнице, в суде или собесе, где толку не будет так и так, а у Афонской святыни, от которой содействия дождаться проще.
Фото Анны Гальпериной
Но все-таки чудо — вещь особенная, и особенно — чудо Христианское.
В моем понимании, главное из таких чудес — чудо Преображения. Великий и внезапный дар. Та самая Метанойя, ради которой мы идем на исповедь. Коренное изменение человека от встречи с Подлинным. С Истиной.
Вот стоит, к примеру, в этой очереди ваша соседка Анна Петровна, одинокая женщина средних лет, и хочет вымолить для себя немножко здоровья, мужа какого-нибудь поприличнее, и ребеночка, пока еще не очень поздно, пока еще успеет вырастить и воспитать. Выстаивает свои 12 часов, мерзнет, мокнет, устает до полусмерти, подходит к ларцу, и тут встают над ее головой звезды, неслышно трубят ангелы, и невидимые обычным глазом тени волхвов по бокам от ларца оборачиваются и смотрят изумленно на Анну Петровну: вот же она! Пришла!
Фото Анны Гальпериной
И над ее головой свершается Чудо, и она, поклонившись дарам, выходит из храма, и едет неожиданно не домой, а в психоневрологическую больницу на окраине города, где сроду не была. Едет, а над ее маршруткой горит Вифлеемская Звезда. И в приемном покое надевает она халат и бахилы, и следом за звездой идет к кроватке в палате для отказников, где за высоким барьером сидит, качаясь от горя из стороны в сторону, слепой годовалый мальчик Степа, который кроме своей слепоты особо и не болен ничем, а просто обречен и никому не нужен.
И из больницы они выходят вдвоем (знаю, так не бывает, но мы же о Чуде, правда?), и, плача от счастья, Анна Петровна купает Степу в ванной, кормит с ложечки, читает ему сказки, а волхвы стоят у нее за спиной, переглядываясь: «Ну, слава Богу, не даром ехали!»
Или вот — стоит в том же хвосте сердитая и больная всеми болезнями Зоя Павловна, а у нее и артрит, и гипертония, и невестка-стерва, и пенсия — меньше подаяния…
И вот подходит ее очередь, и подталкивает ее служка легонько в спину: не задерживай, мол, народ! — а она стоит, оторопев, а ангелы качают укоризненно головами, и говорят ей прямо в душу: «Что ж ты так, Зоя Павловна?»
И бежит она домой, подвывая от метанойи, и стыдно ей, и больно за все сразу: и за то, что невестку изводила, и за отраву для бродячих кошек, что они тогда с управдомом возле подвала рассыпали, и еще за что-то, чего и не рассказать… И плачет Зоя Павловна от благодарности за то, что жива, и у нее есть еще немного времени, чтоб починить, залатать, поправить… И старик-волхв подбрасывает ей на лестничную площадку котеночка. Рыженького. И смотрит, как она наливает ему молочка в синее блюдце, и кивает: «Не даром ехали!»
Знаете, в следующий раз, когда в Москву приедет еще какое-нибудь диво-дивное, я непременно пойду. Не стоять в очереди к Храму Христа Спасителя, а ходить вдоль нее. Я обещаю хорошо приготовиться. Собрать минимум сто адресов, по которым в разных районах города лежат прикованные к постелям взрослые и дети, которым нужна помощь. Не излечить — это большое Чудо — а вынести, к примеру, во двор, погулять впервые за десять лет. Молока и хлеба купить, просто проведать.
Я принесу список больниц, где не хватает крови для переливаний. Удивительно, но как раз тогда, когда сто тысяч христиан стояли в очереди к Дарам, мои друзья искали по Москве тромбоциты для умирающего больного. Я уверена, если б мы пришли и попросили крови, многие, поклонившись Дарам, пошли и сдали бы. Ведь правда?
Ведь в городе, где такие толпы христиан, что их приходится даже кордонами сдерживать, просто не может быть неухоженных стариков, брошенных детей, недостатка крови в больницах. Если они все-таки есть, вероятно, проблема в том, что мы не пришли поговорить с тем, кто стоит в очереди.
Как вы думаете?