О книге Бытия, против манихеев

От переводчиков. Блаженный Августин (354–430 гг.) до обращения его в Православную веру девять лет был приверженцем манихейского учения. Манихейство — эклектичная и запутанная смесь библейских, буддийских, персидских религиозных элементов — было сущностно дуалистичным воззрением. Манихеи учили о некоем злом субстанциальном начале, равносильном Богу. Весь материальный мир объявлялся произведением этого злого начала. Можно сказать, что учение о субстанциональности зла — это корень всей манихейской доктрины. В соответствии с нею перетолковывалась Библия: Ветхий Завет отвергался вовсе, а Новый — искажался.

Это учение довольно широко распространилось в Римской империи и, несмотря на многие содержащиеся в нем нелепости, пользовалось авторитетом среди образованных людей того времени. Приходу Августина в манихейство способствовало то обстоятельство, что первоначально Священное Писание отпугнуло его: блестящего ученика риторской школы коробил шероховатый латинский язык перевода Библии, библейские сказания казались несуразными. И тут он попал в среду манихеев, остроумных в толковании Ветхого Завета.

По-видимому, Августину было необходимо обосновать свою веру разумом, а манихеи как раз это ему и обещали. Они обещали дать знание, не ограниченное верой. Августин надеялся найти в их доктрине научное объяснение природы и ее самых таинственных явлений. Его ищущий ум был увлечен естественными науками, а манихеи заявляли, что все тайны природы объясняются в их учении. Они удачно, как тогда казалось Августину, решали проблему происхождения зла, сводя ее к конфликту двух высших принципов бытия. При всем этом очень сильным обаянием обладала моральная безответственность, вытекающая из доктрины, отрицавшей свободу и приписывавшей исполнение преступления враждебному принципу. При таком подходе можно было оправдать любую безнравственность.

Августин увлекся учением этой секты со всем пылом своей натуры, будучи еще студентом; он читал все их книги, пытаясь найти ответы на волнующие вопросы, защищал их взгляды. Он даже вовлек в секту многих друзей и знакомых.

Благодаря неутомимому изучению свободных наук, его интел­лект достиг полной зрелости. Постепенно он начал отвергать манихейство. Сам он видит причину своего разочарования в ужасной безнравственности манихеев вопреки их аффектации добродетельности. Кроме того, он не находил у них науку — науку в современном смысле слова как знание природы и ее законов, — которую они обещали ему. Когда он задавал вопросы относительно движения звезд, то ни один из них не мог ответить ему. “Жди Фавста, — говорили они, — он объяснит все”. Фавст из Милемы, почитаемый манихейский епископ, наконец прибыл в Карфаген; Августин посетил его, задал вопросы и обнаружил в нем лишь вульгарного ритора, совершенно незнакомого с наукой. Обман был раскрыт, и, хотя Августин не покинул секту немедленно, его разум уже отверг манихейскую доктрину. Иллюзия длилась девять лет, однако кризис его души окончательно разрешился только в Италии под влиянием Медиоланского епископа Амвросия…

Опровержению манихейства Августин посвятил несколько творений. Укажем лишь некоторые из них, не переводившиеся на русский язык:

“De moribus Ecclesiae Catholicae et de moribus Manichaeorum” (О нравах Церкви кафолической и о нравах манихеев), создано в 388 г. вскоре после принятия блаженным Августином Крещения. В нем говорится, что святые нравы Церкви происходят от высшего блага — Бога. Счастье человека заключается в наслаждении высшим благом. Человек — существо двусоставное, а потому высшее благо для него есть то, что относится не только к телу, но и к душе.

“De Genesi contra Manichaeos” (О книге Бытия, против манихеев). Как указывают издатели Патрологии Миня, две книги этого творения написаны около 389 года. В “Хронологическом списке сочинений Августина” (Аврелий Августин. Исповедь / Общая редакция и статья А. А. Столярова. М., 1997) указывается 386 или 390 год.

“De duabus animabus contra Manichaeos” (О двух душах, против манихеев), создано в 391 г. во время пресвитерского служения в Иппоне. Эта книга посвящена опровержению того ошибочного мнения манихеев, что человек имеет две души, одна из которых — не от Бога, и раскрывает то, что все существующее — только от Бога, единственного Источника жизни.

“Contra epistolam manichaei quam vocant fundamenti” (Против послания манихея, которое именуется основным), создано в 397 г. вскоре после поставления в епископы. В первой главе этого творения блаженный Августин говорит, что много лучше врачевать заблуждения еретиков, чем сокрушать их. Далее он рассматривает послание Мани и задается вопросом, на каком основании последний называет себя апостолом Христа и Парак­литом. Манихеи обещают истину, но не дают ее.

“De natura boni contra Manichaeos” (О природе блага, против манихеев), создано в 405 г. во время епископского служения в Иппоне. Бог, говорится в этом творении, — есть Высшее Благо, от Которого произошли все вещи, духовные и телесные.

“Disputatio contra Fortunatum manichaeum” (Рассуждение против Фортуната манихея) — 392 г.

“Contra Faustum manichaeum” (Против Фавста манихея) — 400 г.

Вступление¹. О нижеследующих двух книгах
“О книге Бытия, Против манихеев”²

Святой Августин в книге VIII “О книге Бытия, буквально”, гл. II [пишет]:

Я и сам, вскоре по своем обращении, написал две книги против манихеев, которые не только заблуждаются, принимая эти ветхозаветные книги не так, как должно, но богохульствуют, совсем их не принимая и отвращаясь, — написал в желании поскорей или опровергнуть их болтовню, или возбудить внимание к исканию в сих, ими презираемых, Писаниях христианской и евангельской веры. И так как в то время мне не представлялось, как все в них может быть принимаемо в собственном смысле, а скорее казалось, что оно в таком смысле не может, или едва, либо с трудом может быть принимаемо, то я без отлагательства, с возможною краткостью и ясностью, изъяснил в иносказательном смысле то, чего не мог принять в буквальном значении, в опасении, что напуганные пространностью ли изложения, или темнотою исследования, они, пожалуй, не захотят и в руки взять [мое произведение]. (Блаженный Августин. О книге Бытия, буквально. Двенадцать книг // Блаженный Августин. Творения. М., 1997. С. 101–102).

Примечание издателей: Смотри, кроме того, книгу 1, главу X “Пересмотров”, том 1, кол. 599, п. 1, от слов Уже в Африке, до кол. 600, п. 3, до слов Которых обманули манихеи.

Книга первая

В которой от превратных толкований манихеев защищается начало книги Бытия, а именно, от стиха: В начале сотвори Бог небо и землю первой главы до стиха 2 второй главы, в котором говорится, что Бог почил в день седьмой.

Глава I — Будет писаться стилем непритязательным, сообра­зу­ясь со способностью неопытных, в защиту Ветхого Закона, против манихеев.

1. Если бы избирали манихеи, кого вводить в заблуждение, подбирали бы и мы слова, отвечая им; но поскольку они преследуют своим заблуждением как обученных наукам, так и необразованных, и, обещая истину, силятся от нее отвратить, то не украшенной и утонченной речью, но непреложными фактами должна быть изобличена их лживость. Ибо верной мне показалась мысль неких христиан, которые, будучи просвещены благородными науками и прочитав книги, изданные нами против манихеев, увидели, что несведущие их или вовсе не понимают, или понимают с большим трудом, доброжелательнейше меня увещевали не оставлять общеупотребительный обиходный язык и подумать, как избавить от столь губительных заблуждений также и души неопытных. Ведь обыкновенную и безыскусную речь и ученые понимают, необразованные же понять иную не в состоянии.

2. Итак, манихеи имеют обыкновение порицать Писания Ветхого Завета, которые они не принимают, и этим порицанием осмеивать и вводить в заблуждение нетвердых и малых³ среди нас, не находящих, что им ответить: потому что нет Писания, которое не могло бы быть легко опровергнуто теми, кто его не понимает. Впрочем, Божественное Провидение затем позволяет быть многоразличным еретическим заблуждениям, чтобы, когда они⁴ издеваются над нами и спрашивают нас о том, чего мы не знаем, то хотя бы чрез это мы прогоняли лень и стремились узнать Божественные Писания. Потому и Апостол говорит: Подобает бо и ересем⁵ в вас быти, да искуснии явлени бывают в вас (1 Кор 11:19). Действительно, искусны перед Богом те, которые способны хорошо объяснять; но людям открываются лишь тогда, когда учат, обучать же согласны только тех, кто учения ищет. Но многие к исканию ленивы и только через душевные муки и нападки еретиков как бы пробуждаются от сна, стыдясь своей неопытности, и вследствие незнания считают себя находящимися в опасности. Люди же, имеющие сильную веру, не уступают еретикам, а старательно разыскивают, что им отвечать. И не оставляет их Бог, потому что просящие по­лучают и ищущие находят, и стучащим отворяется (Мф 7:7). Те же, которые отчаиваются найти в кафолическом вероучении то, что разыскивают, истребляются заблуждениями; но если упорно ищут, то после больших трудов, утомленные и алчущие, возвращаются, едва не погибнув, к тем же самым источникам, от которых удалились.

Глава II. — Защищается от клевещущих 1 стих 1 главы книги Бытия: что делал Бог перед творением мира, и почему Ему внезапно захотелось сотворить мир.

3. Итак, манихеи обыкновенно опровергают первую книгу Ветхого Завета, которая надписывается “Бытие”, таким образом. В отношении того, что написано: В начале сотвори Бог небо и землю, — они спрашивают, в каком начале; и говорят: Если в каком-либо начале времени создал Бог небо и землю, то что Он делал перед тем, как создать их? И почему Ему неожиданно захотелось создать то, чего Он никогда до этого не делал в течение вечных времен? Тем мы отвечаем, что Бог создал небо и землю в начале, но не в начале времени, а во Христе, Том Слове, бывшем у Отца, через Которое и в Котором все сотво­рено (Ин 1:1,3). Ибо когда иудеи спросили Господа нашего Иисуса Христа о том, кто Он, Он ответил: Начаток, яко и гла­голю вам (Ин 8:25). Но даже если предположить, что Бог создал небо и землю в начале времени, то нужно понимать, что до начала времени в любом случае не было времени. Бог ведь создал и времена; и потому до того, как Он создал времена, не было времен. Следовательно, мы не можем сказать, что было какое-то время, когда Бог еще ничего не создал. Ибо каким образом могло быть время, которого Бог не создавал, когда лишь Он — Творец всех времен? И если время начало быть вместе с небом и землей, то не может найтись время, в котором Бог еще не сотворил небо и землю. Когда же они говорят: Почему Ему захотелось сотворить внезапно? — то говорят это так, словно были и прошли какие-то времена, в которых Бог ничего не сотворил. Но ведь не могло пройти время, еще не сотворенное Богом, потому что Создателем времен может быть лишь Тот, Кто прежде времен. Верно, и сами манихеи читают апостола Павла, и восхваляют и почитают; однако, неправильно понимая его послания, многих вводят в заблуждение. А потому пусть они объяснят нам, зачем апостол Павел сказал: Разуму истины, яже по благочестию, о уповании жизни вечныя, юже обетова неложный Бог прежде лет вечных (Тит 1:1,2); ибо что могли иметь прежде себя вечные лета? Итак, они должны объяс­нить это, чтобы познать, что не понимают, когда необду­манно хотят опровергнуть то, что должны были усердно исследовать.

4. Если же они не говорят, почему Бог внезапно захотел создать небо и землю, то, убирая оттуда слово “внезапно”, говорят так: Почему Бог захотел создать небо и землю? — Потому что не одного возраста, говорим мы, Бог и этот мир, ведь не настолько вечен мир, насколько вечен Бог; бесспорно, Бог сотворил мир, и таким образом вместе с самим творением, созданным Богом, начали быть и времена; и потому времена называются вечными. Но не настолько вечны времена, насколь­ко вечен Бог, так как Бог был прежде времен, Он — Создатель времен; подобно тому, как все и вся, что создал Бог, весьма благо, но не настолько благо, насколько благ Бог, потому что Он сотворил, они же — сотворены. И не из себя Он породил их, потому что тогда они были бы тем, Кем есть Он Сам; но создал их из ничего, чтобы они не были равны ни Ему, сотворившему их, ни Сыну Его, через Которого они сотворены, что, конечно, справедливо. Итак, если бы они сказали: почему Богу захоте­лось создать небо и землю? — надлежало бы ответить им, желающим знать волю Божию, чтобы сначала узнали силу воли человеческой. Ибо они ищут причины воли Божией, когда сама воля Бога была причиной всего существующего. Ведь если воля Божия имеет причину, значит, должно быть что-то, что пред­шествовало бы воле Божией; верить же так — святотатство. Итак, тому, кто говорит: почему Бог создал небо и землю? — надлежит ответить: Потому что захотел. Ибо воля Божия — причина неба и земли, и потому воля Бога больше, чем небо и земля. Тот же, кто говорит: почему Он пожелал создать небо и землю? — пусть поищет что-либо большее, чем воля Божия; но ничего большего найти не сможет. Итак, да укротит себя человеческое безрассудство, и того, чего нет, не ищет, а то, что есть — не выдумывает. И если кто-нибудь пожелает узнать волю Божию, пусть станет другом Богу: потому что если бы кто-ни­будь пожелал узнать волю человека, не будучи его другом, то все высмеивали бы его бесстыдство и глупость. Но другом Бога становятся только чрез чистейшие нравы и тот конец завеща­ния, о котором Апостол говорит: Конец же завещания есть любы от чиста сердца и совести благия и веры нелицемерныя (1 Тим 1:5), — имея которую, они бы не были еретиками.

Глава III. — Защищается стих 2.

5. То же, что следует далее в книге Бытие: Земля же бе невидима и неустроена, — манихеи опровергают так: Каким образом Бог сотворил в начале небо и землю, если уже была земля, безвидная и неустроенная? Итак, желая скорее пори­цать Божест­венные Писания, чем знать их, они не понимают и очевид­нейших вещей. Ибо, что яснее мог сказать⁶, чем то, что сказано: В начале сотвори Бог небо и землю. Земля же бе невидима и неустроена; то есть, в начале Бог сотворил небо и землю; земля же, сотворенная Богом, сама по себе была без­видна и неустро­ена, до того, как Бог упорядоченным разде­лением расположил виды всех вещей по своим местам и основаниям. Если бы Он сразу сказал: Да будет свет, и — Да будет твердь, и — Да собе­рется вода, и — Да явится суша, и про­чее, что в этой книге излагается по порядку, то как бы смогли это вместить малые? Все это содержит в себе настолько великие тайны, что всякий, кто их познал бы, или оплакал бы пустоту учения всех еретиков, ибо они люди, или высмеял бы их, ибо они надменны.

6. Далее в этой же книге следует: И тма верху бездны. Это манихеи опровергают, говоря: Следовательно, Бог был во тьме прежде, чем создал свет? Поистине, сами они пребывают во тьме неведения и потому не постигают свет, в котором был Бог перед тем как создать этот свет. Ибо они не признают свет, невидимый телесными очами. А это солнце, которое мы одина­ково видим не только с большими животными, но даже с мухами и червями, они, наоборот, почитают настолько, что, как они говорят, оно — часть того света, в котором пребывает Бог. Но мы мыслим, что есть другой свет, в котором пребывает Бог, из Него тот свет, о котором в Евангелии говорится: Бе свет истинный, иже просвещает всякаго человека, грядущаго в мир (Ин 1:9). А свет этого солнца освещает не всего человека, а только тело и бренные очи, в чем мы уступаем глазам орлов, которые видят, как говорят, солнечный свет намного лучше нас. Тот же свет услаждает не глаза неразумных птиц⁷, а чистые сердца тех, кто верит в Бога и обращает себя от привязанности к видимым и временным вещам ко исполнению Его заповедей. Что и все люди могут, если захотят⁸, потому что тот свет освещает всякого человека, приходящего в этот мир. Итак, до того как появился этот свет, над бездной была тьма, о которой надлежащим образом говорится далее.

Глава IV. — В защиту стиха 3, показывается, что тьма есть ничто.

7. И рече Бог: да будет свет. Потому что, пока нет света, есть тьма, — не потому, что тьма есть что-нибудь, но само отсут­ствие света называется тьмой. Так же, как и тишина не есть какая-либо вещь, но называется тишиной, пока нет звука. И нагота не есть какая-либо вещь, но называется наготой, пока на теле нет одеяния. И пустота не есть что-нибудь, но, пока пространство остается без тела, называется пустотой. Так и тьма не есть что-либо, но называется тьмой, пока нет света. Мы говорим это потому, что они имеют обыкновение спрашивать, откуда была сама тьма над бездной до того как Бог создал свет? кто ее создал или породил? а если ее никто не сотворил и не породил, то, следовательно, тьма была вечной? Как будто тьма есть что-либо; но, как сказано, это наименование получает отсутствие света. Обманув самих себя своими баснями, они поверили, что есть мир тьмы, в котором, как они полагают, есть и тела, и формы, и души в тех телах. И потому они думают, что тьма есть что-нибудь, и не понимают, что тьма ощущается лишь тогда, когда мы не видим, как и безмолвие ощущается лишь тогда, когда мы не слышим. Как тишина есть ничто, так и тьма — ничто. Как эти говорят, что мир тьмы сражается против света Бога, так и любой, заблуждающийся сходным образом, может сказать, что мир тишины сражается против голоса Божиего; мы даже не начинали изобличать и отвергать те пустословия. А вот защитить то, что они опровергают в Ветхом Завете, насколько Господь даст нам сил, и показать, что ослепление людей бессильно против истины Божией, — это сделать необходимо сейчас.

Глава V. — Дабы постигнуть то, что Дух Божий носился над водами — согласно стиху 2.

8. Написаное же: И Дух Божий ношашеся верху воды, — манихеи обыкновенно опровергают так: Следовательно, вода, говорят, была обиталищем Духа Божиего и сама содержала Дух Божий? Все пытаются ниспровергнуть превратным умом — и ослепляются собственным лукавством. Ведь когда мы говорим, что солнце проплывает над землей, разве мы подразумеваем, что солнце обитает в земле, и земля содержит солнце? Однако и не так носился над водой Дух Божий, как проплывает над землей солнце, но иным образом, постигнуть который способны лишь немногие. Потому что не над водными пространствами носился тот Дух, как солнце проходит над землей, но могуществом своего незримого величия. Пусть же они скажут нам, каким образом носится над создаваемыми вещами воля художника. Если же они не понимают обычного и свойственного человеку, то да убоятся Бога и в простоте сердечной ищут того, чего не понимают, дабы не возвратилась им в голени секира, когда они хотят нечестивыми словами сокрушить истину, увидеть которую не в состоянии. Ведь не может быть сокрушена та, которая пребывает неизменной; но какие бы удары на нее ни были посылаемы, они отражаются и c большей силой возвращаются на дерзающих уничтожить то, во что должны были бы верить, чтобы удостоиться понимания.

9. Вслед за тем они, насмехаясь, спрашивают, откуда появилась сама вода, над которой носился Дух Божий? разве выше было написано, что Бог сотворил воду? Если бы они искали благочестиво, то нашли бы, как должно быть это пони­маемо. Потому что мы не должны подразумевать под водой, упоминаемой в этом стихе, ту воду, которую теперь можем видеть и осязать; как и земля, названная безвидной и пустой, была не такой, какой мы ее видим и обрабатываем ныне. В сказанном же: В начале сотвори Бог небо и землю, — наимено­ванием “неба и земли” обозначачено всеобщее творение, то, что создал и сотворил Бог. Именами же вещей видимых оно названо из-за слабости малых сих, не искусных в постижении невидимого. Итак, вначале создана беспорядочная и бесформен­ная материя, которая, как я полагаю, называлась у греков хаосом. И уже из нее появилось все оформленное и упорядо­ченное. Поэтому и читаем в другом месте сказанное в хвалу Богу: Яже сотвори мир от безобразнаго вещества (Прем 11:18). А в некоторых рукописях этот стих содержит слова — из материи безвидной.

Глава VI. — Бесформенная материя — из ничего, а из нее — все.

10. И потому правильнее всего думать, что Бог все создал из ничего, ведь даже если все оформленное создано из этой материи, то сама материя создана из абсолютного ничто. Ибо мы не должны уподобляться тем, которые не верят, что всемогу­щий Бог мог создать что-либо из ничего, поскольку, как они рассуждают, ремесленники и любые другие мастера ничего не могли бы произвести, если бы не имели, из чего производить. И действительно, и древесина содействует ремесленнику, и сере­бро содействует ювелиру, и золото — золотых дел мастеру, и земля помогает гончару изготовлять свои изделия. Ведь если бы им не помогали эти материалы, из которых они делают что-либо, то ничего не могли бы произвести, потому что сами соз­дать материю не в состоянии. Ведь древесину создает не ремес­ленник, но уже из нее он делает что-нибудь; так и прочие мастера. Всемогущий же Бог не имел никакой вещи, помогав­шей Ему, которую бы Он Сам до этого не сотворил, чтобы создать все, что хотел. Потому что если при творении тех вещей, которые Он хотел сотворить, Ему содействовала какая-либо вещь, которую Он Сам до этого не создал, то Он не был бы Всемогущим, во что верить кощунственно.

Глава VII. — Бесформенная материя обозначается различными наименованиями.

11. Итак, та бесформенная материя, которую Бог создал из ничего, сначала названа “небом и землей”. И сказано: В начале сотвори Бог небо и землю, — не потому, что это уже было, а потому, что могло быть: ведь и небо, написано, сотворено позже. Как если бы, рассматривая семя дерева, мы сказали, что в нем есть корни, и ствол, и ветви, и плоды, и листья; не потому что они уже есть, но потому что будут из него в будущем; так и говорится: В начале сотвори Бог небо и землю, — как бы о семени неба и земли, когда материя неба и земли все еще была в смешении; но поскольку было определено, что из нее в будущем будет небо и земля, то уже и сама материя названа “небом и землей”. Таким способом выражается и Сам Господь, когда говорит: Не ктому вас глаголю рабы, яко раб не весть, что творит господь его: вас же рекох други, яко вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам (Ин 15:15): не потому, что это уже произошло, но потому, что несомненно произойдет в будущем. Ведь немного позже Он говорит им: Еще много имам глаголати вам, но не можете носити ныне. (Ин 16:12). Почему же Он до этого сказал: Вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам, — если не потому, что предвидел это в будущем? Так, “небом и землей” могла также называться материя, из которой еще не появились небо и земля, но должны были быть созданы только из нее. В Божественных Писаниях содержится бесчисленное количество таких речений. Да и в нашей обиходной речи мы обыкновенно говорим: считай, что уже произошло, когда доподлиннейше уверены в том, что случится.

12. Эту же до сих пор бесформенную материю [Бытописа­тель] пожелал также назвать “безвидной и неустроенной землей”, потому что среди всех элементов мира земля выглядит менее прекрасной, чем прочие. “Безвидной” же он наименовал ее из-за мрака; а “неустроенной” из-за бесформенности. Ту же самую материю назвал также “водой”, над которой носился Дух Божий, как носится над творимыми вещами и воля мастера. Что хотя и может постигать разум некоторых, однако не знаю, возможно ли было им объяснить это человеческими словами. Также оправдано именование этой материи “водой”, ибо все, что рождается на земле, животные ли, деревья, травы или подобные им, из влаги начинают образовываться и ею же питаются. Итак, все эти наименования: “небо и земля”, “земля безвидная и неустроенная” и “бездна с тьмой”, или “вода, над которой носился Дух”, суть названия бесформенной материи. Они даны ей для того, чтобы несведущие проникали в неведомое через знакомые названия, и не посредством одного, а посредством многих, потому что если бы было одно, то представлялось бы то, что люди привыкли под этим именем подразумевать. “Небом и землей” она⁹ названа вследствие того, что в будущем из нее появятся небо и земля. Сказано “земля невидимая и неустроенная” и “тьма над бездной”, потому что [материя] была бесформенной и никаким зрением увидена или исследована быть не могла, даже если бы был человек, который мог видеть и исследовать. Названа “водой”, ибо, податливая и растяжимая, она находилась во власти Творящего, так что из нее было сформировано все. Но под всеми этими названиями была незримая и бесформенная материя, из которой Бог образовал мир.

Предисловие. Трактат “О книге Бытия, против манихеев” (388/389) представляет собой первый опыт блаженного Августина в толковании начальных глав книги Бытия. Известно резкое неприятие манихейской сектой всего Ветхого Завета. Августин и сам в течение девяти лет был жертвой сектантских софизмов. Разрыв с манихеями был ознаменован появлением этого труда, поскольку Августин сознавал не только вред лжеучения манихеев, но и свою ответственность за души близких, которые последовали за ним в манихейское сообщество.

Соответственно, в трактате решается двуединая задача — экзегетическая и апологетическая. Необходимо было показать, что Ветхий Завет содержит ответы на многие вопросы, касающиеся мироустройства, и что еретики, отделившиеся от кафоликов, церковных людей, не могут иметь верного ключа к его пониманию. Эта сложная задача не могла быть решена сразу, поэтому он предпринимает в дальнейшем новые попытки толкования Ветхого Завета; экзегетический анализ книги Бытия мы находим в следующих его творениях:

“О книге Бытия, буквально. Книга неоконченная” (De Genesi ad litteram imperfectus liber, 393/394; 426/427);

книги 11–13 “Исповеди” (Confessiones, 397–401);

“О книге Бытия, буквально” (De Genesi ad litteram, 401–415);

книга 11 “О граде Божием” (De civitate Dei, 416);

начало трактата “Против врага закона и пророков” (Contra adversarium legis et prophetarum, 419–420).

Главный вывод, к которому приходит блаженный Августин при изъяснении Священного Писания, заключается в том, что его глубина не может быть исчерпана окончательно, но должна нас побуждать к благочестивому вчитыванию в передаваемое Откровение и к прославлению Творца всяческих.

У нас едва ли есть основания принципиально противопоставлять раннюю экзегезу и ту, которую мы находим в позднейших творениях, хотя некоторые моменты пересматривались и уточнялись радикальным образом.

Перечислим основные положения экзегетики книги Бытия, которых Блаженный неотступно придерживался в течение всей жизни:

— абсолютная неизменность Творца и изменяемость твари;

— сотворенность души не из сущности Божией;

— рождение Сына Божия из сущности Отца;

— сотворение твари из ничего;

— творение как общий акт Трех Лиц Пресвятой Троицы;

— гармония мироздания, высших и низших его пределов, как результат иерархичности творения, обнимаемого Провидением Божиим¹⁰.

Книга вторая

Глава VIII — Опровергается клевета манихеев в отношении стиха 4.

13. И рече Бог: да будет свет. И бысть свет. Не это манихеи имеют обыкновение осуждать, но то, что следует за этим: И виде Бог свет, яко добро. Ибо они говорят: Следовательно, до этого Бог не знал свет или не знал, что такое добро. Жалкие люди, которым неприятно то, что Богу понравились дела Его; посмотрели хотя бы на человека ремесленника, плотника, например. И хотя в сравнении с премудростью и силой Божией он — почти ничто, но и он валит лес и обрабатывает древесину, обтесывая, выравнивая, обтачивая, шлифуя и полируя ее столь долго, пока она не будет соответствовать нормам ремесла — насколько то возможно — и понравится мастеру своему. И что же, неужели созданное нравится ему потому, что он не знал до этого блага? Безусловно, знал в глубине души, где само искусство прекраснее того, что искусством созидается. Но то, что мастер видит внутри искусства, то проверяет вовне, в творении; и совершенно то, что нравится создателю своему. Итак, словами И виде Бог свет, яко добро показывается не то, что Богу открылось неведомое благо, а то, что понравилось сотворенное.

14. Что если было бы сказано: Удивился Бог, что свет хорош? Сколь бы они шумели, сколь спорили? Ведь удивление действительно происходит обыкновенно от вещей неожиданных; однако и они читают и восхваляют Господа нашего Иисуса Христа, удивившегося, как сказано в Евангелии, вере верующих (Мф 8:10). Кто же произвел в них самую веру, если не Тот, Кто ей удивился? Если бы и другой ее произвел, зачем удивился ей Тот, Кто заранее знал? Если бы манихеи разрешили этот вопрос, то увидели бы, что и другой разрешить можно. Если же не разрешают, зачем опровергают то, что, как они считают, к ним не относится, тогда как того, что, по их словам, относится к ним, они не знают? Ибо то, чему удивляется Господь наш, должно вызывать удивление и в нас, до сих пор нуждающихся в таком побуждении. Итак, все Его таковые действия не суть проявления взволнованного духа, но научающего наставника. Так и слова Ветхого Завета не учат тому, что Бог немощен, а утешают нашу немощь. Ведь ничего нельзя сказать о Боге по достоинству. Но, — чтобы мы укреплялись и достигали того, о чем никакой человеческой речью сказать нельзя, — говорится то, что мы вместить можем.

Глава IX — Обсуждается другая часть этого же стиха и первая часть следующего.

15. И разлучи Бог между светом и между тмою. И нарече Бог свет день, а тму нарече нощь. Здесь не сказано, что Бог сотворил тьму; потому что тьма, как уже говорилось выше, есть отсутствие света: но было сотворено разделение между светом и тьмой. Как и мы, например, возглашением проявляем голос, тишину же образуем не звуком, потому что тишина есть отсутствие голоса: однако мы каким-то чувством различаем голос и тишину, и одно называем голосом, другое тишиной. Следовательно, насколько верно утверждение, что мы создали тишину, настолько же верно свидетельство многих мест Божественных Писаний, что Бог создал тьму, потому что Он какие хочет времена и места — или лишает света, или не дает его им вовсе. Но все это сказано для нашего разумения. Ибо каким языком назвал Бог свет “днем”, а тьму “ночью”? еврейским ли, греческим, латинским или каким-то иным? Так можно было бы допытываться, каким языком было названо и все прочее. Но у Бога — чистый разум, без звука и различия языков. Нарече же сказано, потому что Он создал возможность именования; ибо Он так все разделил и упорядочил, что каждое могло быть теперь отличено и получить имя. Но позже, в своем месте, мы посмотрим, так ли надо понимать слова И нарече Бог? Ибо чем больше мы обращаемся к Писаниям и к ним привыкаем, тем яснее нам становятся их выражения. И мы ведь так говорим: тот глава семейства построил этот дом, то есть соделал, чтобы дом был построен; и во всех книгах Божественных Писаний содержится множество такового.

Глава X — Дабы правильно понималось, как начался и прошел день един, — согласно стиху 5.

16. И бысть вечер, и бысть утро, день един. И здесь злословят манихеи, думая, что так сказано потому, будто с вечера начался день. Они не понимают, что то деяние, которым был создан свет и появилось разделение между светом и тьмой, и свет был назван “днем”, а тьма — “ночью”, — не понимают, что все это деяние относится к дню; после же этого деяния, как бы по окончании дня, бысть вечер. Но так как и ночь принадлежит своему дню, то не говорится, что прошел день один, если с ним не завершилась также и ночь, и настало утро: так с утра и до утра считаются и все последующие дни. Потому что теперь, когда появилось утро, и завершился день един, начинается деяние, которое следует от того самого созданного утра, и после этого деяния начинается вечер, вслед за тем утро, и минует другой день; так один за другим проходят и все прочие дни.

ГлаваXI — Как воды разделены твердью: стихи 6–8.

17. И рече Бог: да будет твердь посреде воды, и да будет разлучающи посреде воды и воды. И бысть тако. И сотвори Бог твердь, и разлучи Бог между водою, яже бе под твердию, и между водою, яже бе над твердию¹¹. И нарече Бог твердь небо. И виде Бог, яко добро. Не помню, чтобы манихеи имели обыкновение опровергать это; но то, что воды были разделены, дабы одним быть над твердью, а другим под твердью — поскольку, как мы говорили, материя эта именовалась водой, — полагаю, означает, что твердью небесной телесная материя видимых предметов была отделена от материи бестелесной предметов невидимых. Ибо хотя небо — и наикрасивейшее тело, всякое невидимое творение превосходит красоту неба; потому, возможно, и говорится, что над небом есть невидимые воды, которые понимаются немногими не месторасположением, но достоинством природы, превосходящей небо; хотя определенно об этом утверждать ничего нельзя, поскольку это сокрыто и удалено от чувств людей. Но как бы то ни было, прежде чем понять, должно поверить. И бысть вечер, и бысть утро, день вторый. Отныне то, что повторяется, должно пониматься и толковаться, как сказано.

Глава XII. — Собрание вод — в стихах 9 и 10 — есть само их формирование.

18. И рече Бог: да соберется вода, яже под небесем, в собрание едино, и да явится суша. И бысть тако. И собрася вода, яже под небесем, в собрания своя, и явися суша. И нарече Бог сушу землею, и собрания вод нарече моря. И виде Бог, яко добро. Об этом манихеи говорят: Если все было полно вод, каким образом вода собралась воедино? Но выше уже было сказано, что именованием вод называется та материя, над которой носился Дух Божий и из которой Бог должен был все оформить. Однако теперь, когда говорится, да соберется вода, яже под небесем, в собрание едино, говорится, дабы эта телесная материя оформилась в тот вид, какой имеют эти видимые воды. Само это собрание воедино и есть образование тех вод, которые мы видим и осязаем. Ведь всякая форма собирается по принципу единообразия. И когда говорится да явится суша, — как иначе должно это понимать, если не так, чтобы та материя приняла зримую форму, которую теперь имеет эта земля и которую мы видим и осязаем? Итак, то, что выше именовалось землей невидимой и неустроенной, означало смешение и непросветленность материи; и то, что именовалось водой, над которой носился Дух Божий, означало ту же самую материю. Но теперь эти вода и земля образуются из той материи, которая называлась их именами, прежде чем приняла те формы, которые мы видим теперь. И действительно, говорят, что в еврейской речи всякое собрание вод, соленых или пресных, называется морем.

Глава XIII. — Отвергаются сетования в отношении стихов 11–13, а именно: почему земля рождает неплодоносящие и вредоносные растения.

19. И рече Бог: да прорастит земля былие травное¹², сеющее семя по роду и по подобию, и древо плодовитое творящее плод, емуже семя его в нем, по роду на земли. И бысть тако. И изнесе земля былие травное, сеющее семя по роду и по подобию, и древо плодовитое творящее плод, емуже семя его в нем, по роду на земли. И виде Бог, яко добро. И бысть вечер, и бысть утро, день третий. (Быт 1:11–13). Здесь они обыкновенно говорят: Если Бог повелел произрасти из земли траве в корм и древу плодоносному, то кто повелел произрасти такому большому количеству трав тернистых и ядовитых, не пригодных для пищи, и столь многим деревьям, которые никакого плода не приносят? Надлежит им так отвечать, чтобы никакие тайны не были бы открыты недостойным и не обнаружилось бы, о каком образе грядущего здесь идет речь. Поэтому должно говорить, что за грех человека была проклята земля, так что стала рождать терния: не так, чтобы сама испытывала страдания, ибо она чувств не имеет, но чтобы всегда являть очам людей последствия грехопадения, что побуждало бы их отвратиться наконец от грехов и обратиться к заповедям Божиим. Ядовитые же травы сотворены в наказание или для упражнения смертных; а все это — вследствие греха, потому что мы стали смертными после грехопадения. Через бесплодные деревья люди уязвляются, дабы они понимали, насколько постыдно быть без плода благих дел на ниве Божией, то есть в Церкви; и страшились бы, чтобы не оставил их Бог, потому что и сами в своих садах оставляют без внимания неплодоносящие деревья и никакой уход к ним не прилагают. Итак, не написано, что до грехопадения человека земля произвела что-либо другое, кроме травы в корм и плодоносных деревьев; после же грехопадения мы видим, что земля рождает многое дикое и неплодоносное — думаю, по той причине, о которой мы сказали. Так и было сказано первому человеку после его согрешения: Проклята земля в делех твоих, в печалех снеси тую вся дни живота твоего: терния и волчцы возрастит тебе, и снеси траву селную: в поте лица твоего снеси хлеб твой, дондеже возвратишися в землю, от неяже взят еси: яко земля еси и в землю отидеши (Быт 3:17–19).

Глава XIV. — Разрешаются трудности стихов 14–19.

20. И рече Бог: да будут светила на тверди небесней, освещати землю и разлучати между днем и между нощию: и да будут в знамения и во времена, и во дни и в лета, и да будут в просвещение на тверди небесней, яко светити по земли. И бысть тако. И сотвори Бог два светила великая¹³: светило великое в начала дне, и светило меншее в начала нощи, и звезды: и положи я Бог на тверди небесней, яко светити на землю, и владети днем и нощию, и разлучати между светом и между тмою. И виде Бог, яко добро. И бысть вечер, и бысть утро, день четвертый. Здесь они прежде всего доискиваются, каким образом в четвертый день появились светила, то есть солнце, луна и звезды. Ибо как могли быть без солнца три предыдущих дня, когда мы видим ныне, что день начинается восходом, а заканчивается закатом солнца, ночью же становится для нас отсутствие солнца, когда оно возвращается на восток из другой части мира? Мы им ответим: могло статься так, что три предыдущих дня исчислялись, каждый в отдельности, через такой промежуток времени, за который солнце совершает свой оборот, с того момента, когда оно на востоке появляется и доколе снова на восток не возвратится. Ведь этот промежуток и длительность времени люди могли бы ощущать, даже если бы обитали в пещерах, где восход и заход солнца видеть невозможно. И, следовательно, ощущать, что этот промежуток времени прошел, можно было даже без солнца, до того, как солнце было создано, а сам промежуток времени в той трехдневке исчислялся бы отдельными днями. Так бы мы ответили, если бы не удерживало нас то, что там говорится, и бысть вечер, и бысть утро, что, как мы видим ныне, не может происходить без движения солнца. Остается, следовательно, понимать так, что в самом этом промежутке времени так называются различия действий: вечер — вследствие завершения начатого дела, а утро — по причине начала предстоящего; надо думать, по сходству с делами человеческими, потому что они в большинстве случаев утром начинаются, а вечером оканчиваются. Ибо в Божественных Писаниях часто выражения, связанные с делами человеческими, переносятся на дела Божественные.

21. Доискиваются они, далее, почему о светилах было сказано И да будут в знамения и во времена. Неужели, говорят они, те три дня могли быть без времен, или они не соотносятся с промежутками времени? Но в знамения и во времена сказано, чтобы этими светилами времена упорядочивались бы и распознавались людьми; потому что если бы времена проходили и не разделялись ни на какие части, которые отмечаются движением светил, то они могли бы и проходить и истекать, но не могли бы быть воспринимаемы и различаемы людьми. Как и в пасмурный день, часы хотя и проходят и образуют свою длительность, однако нами не различаются и не могут быть отделены друг от друга.

22. И сотвори Бог два светила: светило великое в начала дне, и светило меншее в начала нощи, — это сказано так, как если было бы сказано — во главенство дня и во главенство ночи¹⁴. Ведь солнце не всегда начинает день, сопровождая его и оканчивая; луна же нам является иногда в средине или в конце ночи; следовательно, если те ночи, в которые это происходит, не ею начинаются, как она сотворена в начало ночи? Но если ты под началом понимал бы главенство, а под главенством — господство, то стало бы ясно, что в течение дня солнце удерживает господство; луна же — в продолжение ночи, и что, если даже прочие светила тогда и появляются, она, однако, своим сиянием превосходит всех и потому наисправедливейше называется их главой.

23. В отношении сказанного и разлучати между светом и между тмою также может возникнуть клевета, когда они спросят: Каким образом Бог отделил день от ночи выше, если теперь, в четвертый день, это делают светила? Но здесь сказано таким образом и разлучати между светом и между тмою, как если было бы сказано: “Да разделяются день и ночь так между собой, чтобы день отводился солнцу, ночь же — луне и прочим светилам”. Ибо оба они уже были разделены ранее, но — не между светилами; теперь же — дабы определенно стало, какое из числа светил должно являться людям днем, а какое — ночью.

Глава XV. — В стихе 20 туманный воздух обозначается именем вод, и прочее.

24. И рече Бог: да изведут воды гады душ живых, и птицы летающыя по земли, по тверди небесней. И бысть тако. И сотвори Бог киты великия, и всякую душу животных гадов, яже изведоша воды по родом их, и всяку птицу пернату по роду. И виде Бог, яко добра. И благослови я Бог, глаголя: раститеся и множитеся, и наполните воды, яже в морях, и птицы да умножатся на земли. И бысть вечер, и бысть утро, день пятый. Здесь они обыкновенно останавливаются, доискиваясь или, скорее, клевеща: почему написано, что животные — не только те, которые живут в водах, но также и те, которые летают в воздухе, а также и все крылатые — рождены в водах? Но пусть знают все, кого это волнует, что этот облачный и влажный воздух, в котором летают птицы, ученейшими мужами, которые тщательно этот вопрос исследуют, обыкновенно отождествляется с водами. Ибо он уплотняется и становится вязким от испарений и как бы истечений моря и земли, и от этой влаги некоторым образом густеет, так что становится способным нести полет птиц. И потому в безоблачные ночи выпадает роса, капли которой утром можно найти в траве. Взять ту гору в Македонии, которая называется Олимп; говорят, она такой высоты, что на ее вершине и ветер не ощущается, и облака не собираются, потому что она превосходит своей высотой весь тот влажный воздух, в котором летают птицы, и потому, как утверждают, там нет птиц. Что и передается теми, которые, говорят, имели обыкновение ежегодно — не знаю ради каких жертвоприношений — достигать вершины упомянутой горы и запечатлевать в пыли некие знаки, которые на другой год находили неповрежденными; чего не могло бы случиться, если бы это место было доступно ветру и дождю. Кроме того, поскольку разреженность тамошнего воздуха не позволяла им дышать, они не смогли бы там пребывать, если бы не прикладывали к носу влажных губок, через которые втягивали более густой и привычный воздух. Итак, они засвидетельствовали, что никогда не видели там ни одной птицы. Таким образом, справедливо говорит наивернейшее Писание, что не только рыбы и прочие водные животные, но также и птицы произошли из вод; потому-то они и могут летать в воздухе, который происходит из влаги моря и земли.

Глава XVI. — Для чего сотворены опасные животные.

25. И рече Бог: да изведет земля душу живу по роду, четвероногая и гады, и звери земли по роду. И бысть тако. И сотвори Бог звери земли по роду, и скоты по роду их, и вся гады земли по роду их. И виде Бог, яко добра. Также и это манихеи имеют обыкновение подвергать сомнению, говоря: Что за надобность была Богу создавать столь многих животных в водах или на земле, которые людям не нужны? Многие из них даже опасны и страшны. Но говоря так, они не понимают того, как все прекрасно своему Творцу и Создателю, Который пользуется всем для управления миром, над которым властвует высшим законом. Ведь если несведущий вступит в мастерскую какого-нибудь ремесленника, то увидит там многие инструменты, предназначение которых он не знает; но, только если очень глуп, сочтет их излишними. А теперь, если бы он, беспечный, попал в печь или поранил себя каким-нибудь острым металлическим орудием, владея им плохо, то тоже посчитал бы, что там много опасного и вредного. Но ремесленник, зная употребление всего, смеется над его неразумием и, не обращая внимания на нелепые слова, трудится в мастерской не покладая рук. Однако люди настолько глупы, что, не осмеливаясь порицать у ремесленника того, чего они не знают, но, видя нечто, верят, что все это необходимо и все на своем месте, — в этом-то мире, Творцом и Управителем которого провозглашен Бог, дерзают порицать многое, причин чего они не видят, и — не знающие — в делах и орудиях Всемогущего Художника желают казаться знающими.

26. Поэтому я признаю, что не знаю, почему были сотворены крысы и лягушки, или мухи и черви; но вижу, что все они в своем роде прекрасны, хотя по нашим грехам многие кажутся нам враждебными. Ибо я не найду ни одного животного, рассматривая тело и члены которого, я не обнаружил бы в них меру, число и порядок служащими единству согласия. Не постигаю, откуда они проистекают, если только не от высших меры, числа и порядка, которые пребывают в самом неизменном и вечном величии Бога. Если бы эти словоохотливейшие и неразумнейшие поразмыслили, то не стали бы нам досаждать, но, созерцая всяческую красоту и горнего и нижнего, повсюду прославляли бы Бога-Устроителя; и — поскольку разум оскорбить невозможно ничем, — если бы и соблазнилось вдруг чем-либо плотское чувство, то отнесли бы они это не к изъяну самих вещей, но к бренности нашей природы. Конечно, все животные для нас или полезны, или опасны, или излишни. Против полезных они не имеют, что сказать. Опасными же — мы или наказываемся, или подвергаемся испытаниям, или устрашаемся, дабы любили и желали не эту, наполненную многими опасностями и трудами жизнь, но другую, лучшую, где высшее успокоение; и приготовляли бы себя к ней делами благочестия. Но зачем нам рассуждать об излишних? Если тебе не нравится то, что они не приносят пользу, будь доволен тем, что они не приносят вред; потому что хотя нашему дому они не необходимы, однако ими дополняется целостность вселенной, которая намного больше нашего дома и намного лучше. Да и Бог намного лучше управляет ею, чем любой из нас своим домом. Итак, пользуйся полезными, остерегайся опасных, оставь излишних. Но, когда увидишь во всем меру и число и порядок, ищи Творца. И другого ты не найдешь, у которого высшая мера и высшее число и высший порядок, как только Бога, о Котором наисправедливейше сказано, что Он все расположил мерою, числом и весом (Прем 11:21). И, пожалуй, получишь больший плод, прославляя Бога в смирении муравья, нежели в превознесении всадника, переправляющегося через реку на вьючном животном.

Перевод с латинского
протоиерея Алексия Сидоренко
и Е. Тельминова