Виталий Аверьянов
В последнее время на портале «Правмир» выходит немало материалов, поднимающих тему православной политики, христианской партии, Церкви в ее взаимоотношениях с политиками и т.д. Связано это не в последнюю очередь с общим пробуждением гражданской активности в обществе, «встряской», которая иногда производит впечатление срежиссированности, неслучайности тех или иных ходов и акций. Судите сами: еще год назад оппозиционно настроенным организациям просто не дали бы возможности провести массовые митинги. Сегодня разрешают проводить их с числом заявленных участников в несколько десятков тысяч. Это же, как говорил известный персонаж, неспроста.
Было бы несправедливо, если бы на густой росе гражданских чувств опять выросли бы одни либеральные грибы и заполонили бы все СМИ своими штампами и лозунгами про увеличение степеней свободы, и возврат от полусвободы к полной свободе.
В этой связи непраздным представляется вопрос о политической партии или движении, которое сумело бы опереться на православие не номинально, а предметно, не в смысле получения рейтинговых благословений, а в смысле соприкосновения политики с реальной благодатью, которая содержится в наших духовных и культурных традициях, в толще нашей истории. Полагаю, что сама постановка вопроса о партии, отстаивающей православные ценности, вполне разумна и даже полезна.
Но сегодня хотел бы затронуть другую тему: тему совместимости либерализма и православия. Попытки совместить их встречались нередко, особенно в 90-е годы. Дело это трудное и неблагодарное, свидетельством чему и новая статья священника Филиппа. И неблагодарное не только потому, что такой идейный коллаж не симпатичен церковному большинству и не созвучен его убеждениям. Дело еще и в том, что здесь есть некоторое противоречие в основании, которое сквозит из контекста. Так отец Филипп приводит цитату из Брокгауза и Эфрона, где черным по белому значится: в религии либерализм противополагается ортодоксальности. И эта цитата остается по существу без комментария. Как это понимать? Разве можно не отвечать на столь сущностные и радикальные вопросы, заложенные в самом предмете, о котором идет речь?
Сопоставляются две максимы, новозаветная: «все мне позволительно, но не все полезно», и либеральная: «допустимо все, что не нарушает свободы другого». Здесь мы видим как будто две параллельные реальности. Так же как в 10 заповедях на первом плане стоит не забота о «нарушении свободы других», а забота о самом потенциальном нарушителе, о его душе, о тех корнях, из которых может вырасти грех. Ведь бывает и такое, что свобода окружающих ничем не нарушена, а в душе человека – ад. Между либеральной и библейской заповедями в таком случае разверзается бездна.
Возможен ли христианский либерализм как политическое явление? Очень сомнительно, особенно на нашей почве, в наше время. Не вижу никаких оснований для православного человека как он есть сегодня предпочесть хиленькую и не слишком «благонадежную» в смысле подлинности ее христианских убеждений линию либерального консерватизма другим, более мощным традициям отечественной мысли, таким как национальный консерватизм в стиле русских почвенников и цивилизационщиков или евразийство в духе Н.Трубецкого и П.Савицкого с их идеей «бытового исповедничества» православия.
Ни В.Соловьев, ни С.Франк, ни С.Левицкий (к ним можно добавить П.Струве, Г.Мейера, а также более мелкотравчатых либерал-консерваторов уже постсоветского образца), откровенно говоря, не тянут на ту идейную традицию, которая могла бы сегодня подпитать формирование «политического православия» в России. Не ассоциируются эти лица со столпами Святой Руси – и ничего с этим не поделаешь.
А вот столпами чего являются консервативные либералы – это вопрос интересный.
Не берусь дать на него исчерпывающий ответ, тем более что среди них сегодня могут оказаться люди ищущие, люди, находящиеся в идейном брожении. Выскажусь лишь по двум моментам: подоплеке либеральной идеологии в России и свободе как ее главной ценности.
Итак, либерализм и в политике, и в экономике – это не только инструмент общества. Это еще и инструмент капитала, причем, что особенно важно, капитала крупного, выступающего заложником самого себя. Кто перетянет – общество с его стремлением к расширению прав и свобод или капитал с его умением и возможностью обращаться с этими свободами, торговать ими, покупать элиты, формировать политические тренды? На одной чаше весов кучка людей, которым достались большие ресурсы. На другой – миллионы наших сограждан, связывающие свою личную судьбу с судьбами страны и Церкви (это их два важнейших «ресурса», самое главное, что у них осталось).
Розанов в начале века писал, что состояния у нас очень редко сколачивались кропотливым трудом и поступательными усилиями: «Все богатства в России от того, что кто-то у кого-то что-то украл или выпросил у царя в подарок». Очень похоже на наши 90-е годы, где «царь» провел целую кампанию по раздаче подарков алчущим (залоговые аукционы). Про «украденное» и рейдерски захваченное лучше здесь умолчу.
Итак Фемида либерализма (которая может приплести здесь и заповедь «не пожелай имущества ближнего») склонна к тому, чтобы вторая чаша весов первую не перевешивала, скорее даже наоборот. Хотя очевидно, что сами состоятельные «ближние», имущество которых неприкосновенно и собственность которых священна, не так давно «пожелали» всего того, что эта заповедь запрещает. И пока они живы, пока их активы не перешли по наследству их правопреемникам, это несоответствие будет стоять костью в горле российского либерализма и не позволять ему смело смотреть в глаза обществу.
Еще один интересный вопрос – а как относятся сегодня к Церкви внецерковные либералы? Многие ли из них готовы отстаивать православные ценности и позиции? Самая либеральная из партий, которые последнее время проявляли амбиции, партия Прохорова показала себя как антиклерикальная, антицерковная – и это характерно.
Есть здесь и еще одна тема – либерализма в вере, в религиозных институтах, в их развитии. Не буду ее сейчас развернуто излагать. Но важно отметить, что в этой сфере либерализм, как правило, ведет к реформаторству, обновленчеству, стремлению осовременить Церковь, обмирщить ее нравы и установления.
С большим нажимом и пафосом либералы требуют почитать ценность «свободы». Якобы, достаточно освободить человека от внешних ограничений, поставить пределом его свободы только свободу другого человека, а как именно он этим воспользуется – никто не вправе ему указывать. Однако безногому никто не мешает танцевать, но сказать, что он может «свободно танцевать», нельзя. Точно так же представление о негативной свободе не способно дать ответ на вопрос: свободен ли человек, который сам не знает, чего он хочет?
Прекрасный документ «Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека», к которому трудно что-то добавить, мог бы разрешить все сомнения церковных либералов. Но почему-то не разрешает. Либералы-интеллигенты часто напоминают, нет, не сложных детей, которых нужно твердо и последовательно воспитывать, а скорее подростков, которых лучше оставить в покое, чтобы они изжили, вывертили из себя свой «пубертат» и стали полноценными гармоничными деятелями. Но этим субъектам нельзя все-таки доверять большой политики и тем более судьбы Церкви.
Они хотят выглядеть и казаться очень взрослыми, самостоятельными индивидуумами, выросшими из условий консервативной и государственной опеки. Но почему тогда они столь щепетильны в отношении границ своего «я»? Почему их кожа столь болезненно реагирует и не выносит малейшего прикосновения к их «свободе»?
Зрелый индивид, которого не проймет агрессивная реклама порока и пропаганда зла, который сам способен решить свои правовые и финансовые вопросы, заплатить налоги и спланировать семью – это все-таки результат долгого воспитания и образования. И в этом смысле либеральный образ нормального человека, который всем навязывается – это нечто глубоко антипедагогичное. Такая установка отражает, может быть, даже склонность к развращению и растлению малолетних, выражаясь метафорически.
В народном мировоззрении всегда присутствовало понимание двойственности свободы: как высокой ценности и одновременно как опасности, связанной со своеволием. О последней говорят пословицы: «Своя воля страшнее неволи», «Воля заведет в неволю», «Волю неволя учит». По выражению отечественного мыслителя Н.Г. Дебольского, проблема политической свободы постоянно ставится как проблема освобождения, обретения свободы, тогда как на деле труднее всего не завоевать, а сохранить обретенную свободу и не впасть при этом в новое рабство.
Христианская свобода расцветала в условиях социальной несвободы, гнета и даже гонений. Где примеры и доказательства того, что «либеральные свободы» дают дорогу той внутренней свободе, о которой говорил Христос? В Евангелии сказано, что свободными нас делает истина. А в чем либеральная «истина» – в знании законов, в мастерстве ловкого адвоката?
Человек может быть подлинно свободным только при условии своей духовной самостоятельности. А это значит: сначала авторитет, а уже потом инициатива, сначала труд и дисциплина, а уже затем широкие возможности. Наши идейные и геополитические противники способствовали тому, что свобода в современной России на уровне массового сознания понимается как независимость «я» от «мы», частника от государства, человека – от собственной страны и культуры, индивидуума – от общего дела. Свободу, эту святыню духа, сделали основанием для десуверенизации России, для уничтожения солидарности между нашими людьми. На уровне отдельного человека проповедь свободы использовали как оправдание нигилизма, цинизма, распущенности, праздности и даже бесхребетности (то есть свобода обращается в собственную противоположность!). Узкое понимание свободы, свойственное уголовному миру («откинуться», выйти по амнистии) было узаконено, а широкое и мудрое понимание свободы нашим народом и нашими философами забыто и отброшено как наследие отсталости, коллективизма и векового рабства.
Диагноз современности в ее «глобалистском» варианте позволяет прийти к выводу, что свобода частной жизни не оберегает человеческую личность от подавляющего влияния посторонней воли. Сегодня «свободный» человек мал и слаб, зависим от сильных мира сего, подвержен рекламе и моде сомнительного достоинства, определяющей многие его решения.
Либерализм сегодня явно испытывает дефицит эсхатологических чувств, сомнений и подозрений. Он очень подозрителен ко всему, в чем ему видятся признаки восстановления коммунизма, «тоталитаризма», фундаментализма. Но он совершенно не подозрителен, не разборчив и чрезвычайно благодушен по отношению к тем силам и субъектам, которые стоят за разворачивающимися транснациональными процессами: уничтожением своеобразных культур и традиций, стандартизацией политической жизни, подменой векторов развития на векторы деградации через так называемый постиндустриализм, нагнетанием мирового хаоса с волнами новой массовой варваризации и люмпенизации, расчеловечиванием цивилизации.
Аверьянов Виталий Владимирович, философ, директор Института динамического консерватизма
