Недавно на ВВС был репортаж об «отказниках по мотивам совести» времён Первой мировой войны – людях, которые отказывались от участия в боевых действиях, потому что их личные убеждения запрещали им проливать кровь.
Им сильно везло, если дело кончалось тем, что их отправляли на фронт работать медиками. Их могли отправить и в тюрьму, а общественное мнение относилось к ним с крайней враждебностью и презрением.
Язвительные карикатуры изображали женоподобных отказников, кокетничающих перед зверообразными германскими солдатами. Отказников было не так много, но они страшно раздражали людей даже в Англии, с её относительной терпимостью к религиозным разномыслиям.
Можно рассуждать о том, были они правы или нет (сейчас им воздают почести), но они являлись живым свидетельством одной ключевой европейской ценности – приоритета личной совести над требованиями коллектива.
Конечно, ни одно общество не живёт согласно тем ценностям, которые признаёт, – мы падшие люди, живущие в падшем мире. Но оно их хотя бы признаёт – и они оказывают на него влияние. Идея о том, что личная совесть важнее групповой солидарности, повелений светских и даже церковных властей, в Европе всегда сталкивалась – и будет сталкиваться – с давлением мощных сил, которые предпочли бы её уничтожить. Но рядом с холодным лицемерием политиков или безумием масс всегда хотя бы в некоторых людях жила мысль, что повиноваться надо, прежде всего, личной совести.
Эта мысль исходила из веры в суд Божий, на котором невозможно будет сослаться на «мне приказали», «меня убедили», «мне показали пример» или «все вокруг так поступали». Как совсем недавно написал один человек, который думал присоединиться к одной из воюющих сторон, но потом решил этого не делать, – «вот приду я на суд, и Бог спросит меня: почему ты человека убил? Скажу: ради величия моей страны. А Он мне заповедовал людей убивать ради величия моей страны?»
Личная совесть сталкивается с давлением мощной силы, которая часто тоже выдаёт себя за совесть, – социальным конформизмом. Мы совсем не хотим, чтобы нас ненавидели, гнали и всячески злословили. Мы стремимся иметь нормальные, дружеские отношения с окружающими. От этого зависит наша карьера, наше пропитание, сама наша жизнь.
До какой-то степени это нормально – и требования социального конформизма могут совпадать с требованиями совести. Общество говорит «не воруй», и совесть говорит «не воруй». Общество говорит «обращайся с другими людьми с уважением, признавай их законные права и интересы», и совесть говорит то же самое. Но наступает момент, когда они приходят в конфликт.
В романе Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна» главный герой сталкивается с моральной проблемой – помогать ли беглому чернокожему рабу Джиму скрываться от хозяйки. По нормам его общества, это грубое нарушение общепринятой морали – покушение на чужую собственность. Порядочный человек того времени был бы обязан выдать беглого негра хозяйке, точно так же, как сегодня Вы были бы обязаны вернуть чужой смартфон. С другой стороны, совесть говорит герою, что Джим – подобный ему человек, с которым нельзя обращаться, как с вещью.
Столкновение между личной совестью и требованиями коллектива неизбежно, когда группа, к которой принадлежит человек, оказывается втянута в конфликт. В этой ситуации начинают работать мощные механизмы, вшитые в человека буквально на биологическом уровне.
Ученые, исследующие поведение сообществ, обратили внимание на некоторые вещи. Человек – существо стайное, выживает группами. Лояльность группе, необходимость показывать ей, что я свой, – есть очень глубокий инстинкт, он всякий раз срабатывает «по умолчанию» до того, как человек вообще задумается над своей принадлежностью к группе.
В память долгих поколений было вбито, что одиночки не выживают и, тем более, не оставляют потомства. «Держись своих!» – это абсолютный императив, а правы «свои» или нет – просто не имеет отношения к делу. Если ты не будешь держаться своей стаи, ты неизбежно погибнешь. Поведение, которое нас часто возмущает, – соплеменника надо поддерживать, прав он или нет, – имеет очень глубокие корни, и мы сами к нему склонны.
Мы только (как это отмечают исследователи) проявляем эту склонность немного более изысканно – фильтруем информацию таким образом, чтобы в выстроенной нами картине мира «наши» были всегда правы. «Наши» – это необязательно соплеменники, тут возможны самые разные варианты – политические единомышленники, «либералы», «патриоты», «консерваторы», «западники» или вообще любая группа, к которой мы себя причисляем.
Вся полемика, которую можно наблюдать в интернете, – ну, не вся, а процентов 95% – не имеет никакого отношения к попытке кого-то в чем-то убедить или повести информационную войну, как-то повлияв на мнение собеседника.
С точки зрения пропаганды то, что пишут люди в сети, чудовищно контрпродуктивно. Но это и не пропаганда. Это энергичная декларация: «Я – лояльный член группы! Я – свой! Не бейте меня! Пустите меня к костру! Поделитесь со мной орехами!»
При этом, конечно, простейший способ заявить о своей лояльности группе – это выразить ненависть к ее врагам. Сказать «О, как я люблю прекрасные танцы рыбоедов в праздник Великого Карася!» – вяло как-то. Нет драйва. А вот воскликнуть «Рыбоеды! Сокрушим проклятых мясоедов!» – сразу понятно, что это речь верного рыбоеда, достойного быть допущенным к котлу и к самкам нашего стада. Группы так и формируются – через обозначение врага, которого надо поднять на ножи и вообще уничтожить.
И тут человек, который не хочет никого резать, навлекает на себя тяжкие подозрения – а истинный ли он рыбоед? Не подослан ли он проклятыми мясоедами? Может быть, он вообще – выскажем ему это в лицо – грязный, презренный клубнеед?
Никто не хочет быть отвергнутым своей группой – память предков, в том числе совсем недавних, указывает на то, что это может иметь весьма тяжелые последствия. Да и сейчас может иметь. Поэтому люди подхватывают «смерть проклятым мясоедам, мясоедским холуям!», а через короткое время делают это вполне искренне. Ну да, я полностью солидарен с моей группой, но ведь моя группа – права.
Религию тут можно отлично приспособить – можно найти духовенство, которое выступит с проповедями о том, что Бог благословляет кротких, но отважных рыбоедов на смертный бой с трусливыми, но агрессивными мясоедами. В любых племенных столкновениях шаманы и филиды были важными боевыми единицами.
И в этой ситуации человек, который осознает, что он принимает решения, – один, и будет отвечать за них перед Богом – один, и ни на кого не сможет сослаться, оказывается в положении Авраама, выходящего из Харрана, и Лота, бегущего из Содома. Он входит в комнату свою и, затворив дверь свою, молится Отцу втайне. Он ищет воли Божией, а не воли своей группы. Это может иметь для него неприятные последствия – и это в любом случае требует немалого усилия. Более того, он, как любой человек, может и ошибиться.
Но он ставит личную совесть, личный поиск воли Бога, выше требований племени. Потому что перед Богом отвечать не племени, а каждому по отдельности – в том числе, ему лично.