После кровавого разгрома в Ронсевальском ущелье Карл Великий со своей армией прибыл на место сражения, рыцари сошли с коней и стали хоронить останки павших друзей. Карл Великий упал с коня и лишился чувств. Затем он рыдает, всплескивает руками, кричит, что не хочет больше жить, когда видит мертвыми лучших рыцарей своего линьяжа. Он снимает с одного из погибших шлем, долго всматривается в его застывшее лицо, целует его в глаза и в охладевшие уста. Потом бежит к другому, «лежащему и хладному», заключает его в объятия и стискивает так, «что мог бы убить его, если бы тот еще был в живых».
У этих людей, живших в Европе сотни лет назад, была культура жизни в пространстве любви и смерти. В современной Европе смерти как бы нет. В ней больше не взращивается любовь Тристана и Изольды.
То, что мы видим вокруг себя, часто не выражается даже на греческом языке, в котором существует различие восьми видов любви. Эти имена обозначают отношения от божественных до животных, имеющих целью простое продолжение рода. То, что мы видим в сериалах, книгах и часто в жизни, это вообще не любовь, а ураган адреналина, который тщательно культивируется и очищается от признаков не только разумности, но даже и пользы, не говоря о возвышенном. Какая-то болезнь мозга.
То же самое со смертью. Ее как бы нет. Умирающего человека стараются обмануть врачи, родственники и друзья. О ней нельзя говорить. К ней нельзя готовиться. А когда она приходит, никто не знает что делать. Год назад к нам в страну приезжала врач-голландка и пробовала рассказать о своем опыте подготовке к смерти умирающих детей. Наши специалисты смотрели на нее с ужасом и восхищением. Это действительно требует мужества и огромной любви, потому что любовь и смерть это не только поэтическая связка. Это реальность.
Если я люблю Бога, то знаю о том, что нас связывает взаимная любовь. И понимаю, что путь к Нему лежит через земную жизнь и смерть. В чине Крещения есть момент, когда священник цитирует слова апостола о том, что если мы оказались сращены с Христом подобием смерти, то мы окажемся сращены и подобием Воскресения. То есть, мы сращены с Богом и подобием Рождества, и подобием Креста и подобием Любви, сочетаемым со Крестом.
Христос на протяжении всего Евангелия пытается провести эту мысль о сочетании любви и жертвы, которые сплавляются на земле в одно целое и превращают людей в ангелов. Также на протяжении всего евангельского повествования Господь неутомимо обличает трех представителей народа: законников, богатых и царя.
Богатых обличает за непонимание своей миссии среди народа. Законников – за то, что они извратили дары Духа, и власть, данную им Богом, конвертировали в выгоду. А царя – за то, что он вместо гармонизации земной и небесной власти все обернул в личную выгоду и устранился от харизмы.
Христос оставил без внимания римского императора, греков, армию, градоначальников, архитекторов, музыкантов и ремесленников. Но богатым досталось сполна. Но не потому, что Христос был социалистом, а потому что эта триада власти – залог существования Его народа. Правильное отношение к богатству, как правильное отношение к другим сторонам жизни Его народа: к нечистой еде, браку, молитве – ко всему тому, что обеспечивает жизнеспособность субстрата веры – народа, в котором собрана в отдельных личностях полнота образа Адама. Правила социальной санитарии.
Сейчас модно разрушать идею государства как носителя веры. Но вот забота Бога о своем народе, высказанная в Старом Завете, легко читается и в Новом. Она говорит о том, что в отличие от местечковых либералов, Господу нужен Его народ, собранный в новую мега-общность – Царство Небесное. Царство это составляет новый народ, избранный не по генетическим признакам, а по духовным. Дисперсная вера – это смерть христианства, как мы это видим в странах победивших восточных революций. Если при просвещенных халифах христиане жили в режиме апартеида, то сейчас христиан просто вырезают до конца.
Собирание образа Адама, рассеянное в миллионах зеркальц Бога, лучше происходит в мега-общине идеального государства. А вся эта доктрина называется обоживанием, которое должно начинаться здесь, на земле, а оканчиваться на небе. Первая фаза кому-то представляется в виде царской Симфонии, кому-то в виде Ганзы c ее веротерпимостью, кому-то — военной демократией казачества, основанной на христианском служении. Но в любом случае остается верным положение о необходимости существования организованного христианского сообщества – материального субстрата и носителя веры.
Отсутствие этого понимания поставило Европу на грань гибели и поглощения иными цивилизациями. Христианство вне государства это всегда гонения и кровь. Сейчас у нас то и дело раздаются голоса о том, что гонения и фронда с государством есть единственно верная модель христианства. Не думаю, что наш Бог Христос – Бог обязательной крови и непременных мучений.
Отрицание христианского государства, как отрицание правил гигиены, может быть смертельным. И богатство – один из инструментов существования народа. Должен найтись некто трезвый и умный, который сможет собрать ресурсы в одних руках и правильно их распределить на благо народа.
Богатство в правильных руках – это орудие харизмы. Умение пользоваться богатством может приносить значительные плоды. Если богатый решит привнести на своих предприятиях хотя бы только справедливость, то плоды такого решения могут отозваться на сотнях и тысячах семей и судеб. Главе семье, обеспеченному работой и стабильным прожиточным уровнем, некогда пить вино и нет повода принимать от жены упреки в несостоятельности. Простая справедливость работодателя может принести мир и покой тем, кто от него зависим.
Простое рассуждение богатого о времени и Боге может подвигнуть его на другие прекрасные дела. Но евангельский богач оказался жаден и поэтому глуп.
Евангелие о безумном богаче не ставит своей целью оскорбление богатых или злорадство над финалом их жадности. Хотя жадность богатых в самом деле часто глупа. Они мотивируют ее тем, что основные их богатства находятся в работающих активах. Деньги на покупки они берут, отщипывая часть от этих активов так, чтобы не повредить бизнесу. Однако, ловушка состоит в том, что бизнес требует развития, и активы поглощают все наработанные излишки. Стоящий бизнес умирает. Таким образом, активы поглощают все новые и новые средства и распухают до смерти хозяина. После смерти они почти никогда не достаются родне. Их супругам и детям, выращенным в тепличных условиях, очень трудно удержать в руках накопленное богатство. Еще труднее монетизировать наследство. Так зачем тогда оно? Зачем жить, экономя на вечном и прекрасном, и «неожиданно» умерев, накормить своим капиталом компаньонов или врагов?
Тем более выглядит глупой фраза евангельского богача:
— Ешь, пей и веселись душа! — словно душа пьет и ест.
Для богача слова Христа не осуждение, а горький диагноз. В переводе на реалии нашего времени это так же глупо, как после заключения сделки веселиться исключительно от одной единственной мысли о том, что эта сделка даст возможность приобретения еще одного домика заграницей, еще одной квартиры в Москве, или расширит всепожирающий бизнес. Богу не жалко, если человек захочет ловить щуку не в Астрахани, а на Аландских островах, если дети будут учиться не в Москве, а в Лондоне, если семья обеспеченного человека будет отдыхать не в замусоренном Крыму, а на чистых Сейшелах или в итальянских Альпах. Не жалко, если в семье есть достаток или даже избыток. Жалко, что пропадет душа у человека, подумавшего, что он договорился с Богом, и Тот якобы благословил его безусловным богатством.
Из Евангелия не видно, что бы жизнь богача была порочной или предосудительной. Нормальный человек, если не несколько «но».
Он связал радость души с доходами. Если бы он любил Бога, то он подумал бы о том, как это богатство, данное ему небом, он может вернуть Творцу в качестве ответного дара любви.
Он связал радость души с доходами, а доходы только с собой. Если бы он любил людей, то он подумал о том, как порадовать людей, чтобы они прославили Бога.
Он связал радость души с доходам здесь и сейчас. Если он думал о вечности, то он подумал бы, как его богатство сможет послужить к славе Бога во времени.
Но он не думал ни о Боге, ни о людях, ни о времени. Он как дикарь, которому подарили роскошный авиалайнер, догадался использовать его в качестве зеркальца, найденного им в умывальной комнате.
Размышления о глупости евангельского богатого так же применимы для царей, которые, узнав, что силы и власти стало больше, радуются той же ничтожной радостью. Они применимы к законникам, которые, получив больше паствы и власти, думают о радости новых доходов. Они применимы ко всем тем, кто привык жить без любви, без смерти и без времени.
Господу больно видеть, как венец природы — человек сам себя унизил до звания дождевого червя и его потребностей. Ему огорчительно видеть, что человек в приступе жадности и глупости увидел себя одиноким, самодовольным и важным властелином вселенной своего двора. И чтобы человек не сотворил сам себе еще большего зла, Господь прописывает в качестве лекарства смерть, которая остановит течение болезни. О рецепте умножения любви речь уже не идет, так как богач всего получил сполна.
Христианство — не коммунизм. Христианам не предлагается поголовная бедность, потому что бедность – не святость. Но и богатство — не праведность. Бедность не спасает человека, но и не губит. Губят пороки, связанные с богатством или с бедностью. Главный порок богатства – жадность и зацикленность на себе. Но в замысле Бога о мире нет замкнутых на себе систем. Все части вселенной должны иметь согласный ход движения, будучи взаимосвязаны друг с другом. Как в организме, где все части связаны единым замыслом, течением крови и обменом энергией. Так в Божием народе люди должны быть связаны общим духом и делом.
Судьба богатых — брать капитал в одном месте и давать в другом. Точно так же берут и раздают плоды духовной жизни монахи и мирские праведники. Точно так же поступает Господь, принимая наши дары и предлагая Свои.
В евангельском чтении мы видим человека, устранившегося от взаимоотношений с миром под каким-то предлогом. Но это оказывается смертельно опасным.
Поводов обидеться и уйти в себя, и не делиться дарами можно найти много и оправдать свою жадность. Богатые обижаются, что к ним часто относятся как к денежным мешкам. Им за свои деньги хочется восседать в синедрионах и собраниях, умничать и выступать в важном виде. Но иногда взять с них кроме денег нечего, и это не должно казаться обидным. Нельзя быть талантливым во всем. Автослесарь ведь не обижается от того, что ничего не понимает в архитектуре, а архитектору не грех ничего не понимать в моторах.
Мудрый человек в самом деле не может сильно любить деньги. Любить деньги – это как-то странно. Для этого нужно быть несколько попроще и приземленнее. Нельзя, обидевшись на свою роль, замкнуться на себе и уговорить самого себя, что мир не достоин твоих даров. Это нарушает порядок мироздания. Надо давать.
Но как узнать сколько? Достаточно ли евангельской десятины или хватит копеек, даваемых в фонды милосердия? Может быть, благородная жертвенность должна стать смыслом всей жизни? Все это решает сам человек в той мере, в которой он любит людей и Бога. Но нужно всегда помнить, что есть дедлайн жадности и бессердечия, прейдя который можно услышать от Бога слова:
— Безумный! В сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?
Господь из любви к человеку послал к нему ангелов. Он мог просто забрать душу человека без объяснений, но Ему желательно покаяние и вразумление сотворенной им души. Ангелы напомнили богатому о том, что смерть в этом мире есть.
Мысли о смерти могут рождать страх. А могут рождать правильное отношение к себе, к людям и Богу. Эта мысль может отрезвлять человека и заставлять искать свое место в мироздании и вечности.
Все в мире от Господа, и смерть в том числе. Страх смерти рождается от непонимания места смерти в жизни и от недоверия Богу. В системе координат божественной любви страх смерти исчезает. В акафисте об упокоении умерших мы читаем:
— Где ты, смерти жало, где же и мрак и страх твой прежде бывающий? Отныне ты желанная, неразлучно с Богом сочетаеши. Покою великий субботства таинственнаго. Желание имам умрети и со Христом быти, взывает Апостол.
Апостол видел в смерти лишь портал, пройдя через который он найдет Христа и свою вечную пажить. Если бы евангельский богач, живя, имел в виду Бога, то думал бы о смерти, как о встрече с Богом. Тогда все бы сложилось иначе. Если бы он и жил в любви с людьми, как праведный Иов, и мог бы сказать его словами:
Отказывал ли я нуждающимся в их просьбе и томил ли глаза вдовы?
Один ли я съедал кусок мой, и не ел ли от него и сирота?
Ибо с детства он рос со мною, как с отцом, и от чрева матери моей я руководил вдову.
Если я видел кого погибавшим без одежды и бедного без покрова, —
не благословляли ли меня чресла его, и не был ли он согрет шерстью овец моих?
Если я поднимал руку мою на сироту, когда видел помощь себе у ворот,
то пусть плечо мое отпадет от спины, и рука моя пусть отломится от локтя,
ибо страшно для меня наказание от Бога: пред величием Его не устоял бы я.
Полагал ли я в золоте опору мою и говорил ли сокровищу: ты — надежда моя?
Радовался ли я, что богатство мое было велико, и что рука моя приобрела много?
Смотря на солнце, как оно сияет, и на луну, как она величественно шествует,
прельстился ли я в тайне сердца моего, и целовали ли уста мои руку мою?
Это также было бы преступление, подлежащее суду, потому что я отрекся бы тогда от Бога Всевышнего.
То никогда бы к нему не пришли внезапно ангелы смерти и не огорчился бы Христос, глядя на такого счастливого человека.
Тогда бы мудрый богач сказал своей душе:
— Вот наполнились житницы мои добром. Прославлю Господа за милость Его ко мне и сделаю так, что прославит Его за эту милость весь Его народ. И другие народы, видя Его народ в милости, обратятся к Богу истинному!
Страх — плохое, но действенное лекарство. Лекарство любви лучше, но оно действует только на тех, кто готов его принять. Христиане – те, кто знает об этом. Христиане – это те, кто знает, что смерть и любовь приближают нас к небу и поэтому всю жизнь учатся любить и умирать. И наша жизнь в свете реальности любви и смерти может стать такой же славной, как жизнь императоров Карла Великого или праведного императора Иустиниана. Такой же красивой, как история любви Петра и Февронии, Тристана и Изольды. Любовь и смерть — не только поэтическая связка, но и реальность, наполняющая нашу жизнь смыслом.
