«Зверские» метафоры — метафоры или зверство?
Есть такой «замечательный» метод дискуссии — не излагать свои взгляды, не разъяснять свои действия, а унижать другую сторону. Для этого служат в первую очередь простые уменьшения: если противную сторону представляют тысячи — пишется «горстка людишек», если в этих тысячах много людей нерядовых профессий, то это «кучка отщепенцев» и т. д. Но это бы ладно, хотя не очень понятно: если горстка и кучка, то зачем такое мощное противодействие организовывать.
Далее располагаются простые обзывания и обвинения. И как будто никто из дискутирующих в школе не учился и не слышал бронебойную реплику «от такого слышу», базирующуюся, между прочим, на том сугубо научном факте, что человек может обвинить другого человека только в том, на что способен сам. Я про это писала неоднократно, в том числе и в «Фоме», так что сколько можно, надоело. Тем более что этим грешат ну буквально все заинтересованные лица.
Но на этот раз — о дальнейшей ступени унижения. Это когда людям отказывают в человеческом достоинстве, обзывая их животными. Нельзя сказать, что это — блестящее достижение новейшего времени, это и у Гомера есть. Как бы уже культурная привычка. Настолько «культурная», что дает совершенно фрейдистские ляпы.
Один из самых блистательных все проходили в школе: народ-де гневно клеймил рыцарские ордена наименованием «псы-рыцари». Ну, во-первых не народ, а это из Маркса, которого при всем к нему почтении причислить к широким массам русского народа затруднительно.
Но ведь заковыка в том, что и Маркс этого не писал! Я в оригинале смотрела — нету! Там стоит слово Rittersbündе, что спокон веков означает «рыцарские союзы». Но вот переводчик не смог это слово прочесть. За древностию лет нам не понять, что ему помешало, но только «b» он прочел как «h». А дальше дело техники: отважный переводчик решил, что полученное им слово Hünde означает «собаки», хотя у немецких собак такой формы отродясь не бывало. Но даже если бы там действительно были бы собаки, то слово следовало бы понимать, как «рыцарские собаки», что-то вроде натасканных псов, принадлежащих рыцарям. Но классовое чутье в очередной раз пересилило грамматику — и так вот оно и пошло.
Нужно сказать, что в ряде национальных культур за называние человека животным предусмотрена очень жесткая реакция вплоть до всякой. В других следует различать; некоторые называния относительно безобидны, иные же — наоборот.
Кстати сказать, обычай ласкательного употребления названий животных «проходит» далеко не всегда и далеко не со всеми.
Как бы то ни было, сейчас наблюдается широкое употребление животных наименований. «Офисный планктон», бесконечные «хомячки», плавно переходящие в «леммингов» (опять Фрейд: лемминги славны массовыми самоубийствами, так что здесь явно проглядывает желание гибели оппонентов), наконец, «бандерлоги». Уже и в Давосе некто из власть имущих (ну, или приближенных) сравнил российскую общественность с собакой. Ну, что тут скажешь? Оно, конечно, язвительно, но… Вот Ким в свое время пел:
…Отчего у собак жизнь собачия?
Знать, хозяин их хуже Каина,
Убежать бы им от хозяина…
Здесь есть два аспекта, культурологический в широком смысле слова и христианский как таковой.
Что касается первого, то не так безобидно называние людей животными, как могут предположить люди, видящие в этом всего лишь метафору.
Возьмем Новую Гвинею. Там на нагорье условия жизни просто нечеловеческие: хоть и экватор, но высоко, поэтому почитай что круглый год ночью заморозки или близко к тому. А они голые. Приходится спасаться кострами и тем, чтобы натираться жиром. Ну, и голод к тому же; очень бедная природа. Так что когда совсем конец приходил, пробавлялись… гм-гм, людоедством. Может быть, в последние десятилетия перестали, может быть, у них там гуманитарная помощь или они вообще уехали. Но в ХХ веке такое бывало.
И происходило по строгим канонам культурного кода. Для начала нужно было изловить кого-то из другого племени живьем. Далее начинался ритуал, который мог длиться и несколько суток: нужно было убедить себя, духов и жертву, что это не человек, а животное. И есть можно было только согласного со своим животным статусом.
Так что на месте тех, кто радостно (или гневно, какая разница) говорит «да, мы хомячки и бандерлоги», я бы подумала. На месте же тех, кто называет людей хомячками, офисным планктоном и бандерлогами, я бы подумала сугубо. Потому что неловко признаваться в человеконенавистничестве. Увы, человек не всегда волен в своих мыслях; бывает, что в голову лезет сущая дрянь, что в аскетике называется «прилоги». Но вот признак цивилизованности — как минимум не выпускать эту дрянь на всеобщее обозрение. А как максимум преодолевать.
Преодолевается она в русле христианской практики, исповедью и молитвой. Пост в общем-то тоже не помешает. Но вот достаточно ли четко мы понимаем, почему нельзя уподоблять людей животным?
В общем-то, просто-напросто по Символу веры:
«Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес … и вочеловечшася».
Христос стал человеком и умер за нас. За всех людей. Мы как-то легко об этом забываем. А не следует. Тут ведь дело не в том, спасутся ли инославные, иноверцы и просто неверующие, а в том, что Он всем дал такую возможность. И кто мы такие, чтобы кому-то в этом отказывать? Потому что низведение человека к животному (ну да, на словах, но не сказано ли, что от слов своих осудимся?) — это отказ ему в шансе на спасение.
Конечно, изощренные в полемике могут сказать, что и Сам Господь уподоблял людей овцам. Да, это так, но разве кто-либо из провозглашающих людей хомячками обещал положить за них свою жизнь, как обещал — и сделал — Добрый Пастырь?
Нужно сказать, что эпидемии словесного низведения людей к животным предшествовала широкомасштабная акция называния зверями — и даже зверьками, см. начало текста — людей иной национальности. С чисто практической точки зрения это неразумно, потому что давно подмечено: там, где отказываются от христианских основ жизни, действует жестокое правило «око за око и т. д.», так что легко можно вызвать к себе симметричное отношение.
Но вот ведь еще какая вещь: уподобление людей зверям и полемически неоправданно, потому что звери на самом деле никаких зверств не совершают: хищники просто питаются, а животные одного вида при выяснении отношений не наносят друг другу тяжких увечий, а так, потрепать могут: «ворон ворону глаз не выклюет». так что уже само слово «зверство» по отношению к человеческой жестокости представляет собой прямую клевету и — опять Фрейд, ну что тут поделаешь! — подсознательное желание свалить с себя ответственность.
…Сказано, что ученики Христовы будут узнаваться в мире по тому, что любят друг друга. Можно, конечно, сказать, что друг друга мы любим, а не любим хомячков, рыжих, велосипедистов и т. д. Но вот ведь какая штука: привычка к не-любви может оказаться неискоренимой. А окружающий мир состоит из людей. А люди обладают способностью к экстраполяции и будут нас судить не по нашим тайным внутренним благим свойствам (ох, ох!), а по внешним выбросам ненависти. Так что лучше бы не надо, а?
Марина Журинская