У матушек, жен священников (дай Бог, чтоб не у всех, но вряд ли…), есть одна тайная, незаметная на внешний взгляд домашняя «должность».
Нет-нет, речь идёт не о ночной выпечке просфор или нелегальном добывании средств на храм. Это всего лишь… утилизация пожертвований, а говоря простыми словами – нещадное выбрасывание слишком уж подержанных (скажем мягко) вещей, что время от времени надаривают батюшке настойчивые доброхоты. Происходит это, конечно, негласно и с обязательным мысленным пожеланием здоровья дарителю, но…
Удивлены? Не знали? Потому и пишу, что лучше было бы – знать.
Когда я вижу среди буханок хлеба, принесённых с панихидного стола, неожиданную банку консервов, то не спешу доставать тарелку, а по заученному уже алгоритму действий прочитываю дату на крышке. Ну точно… Сегодня мне попалась, например, форель, просроченная всего лишь с августа.
Ну что такое каких-то четыре месяца относительно двухлетнего срока годности. Зато – форель! И скорее всего, кстати, ее вполне можно есть – запаха постороннего нет, цвет вполне аппетитный, вон и три кошки мои голодные на неё как зарятся…
Но я – не буду.
Человек, принесший в храм совершенно «честную» банку бычков в томате, только что купленную в магазине по рекомендации продавца, совершает гораздо более эффективное пожертвование, чем тот, кто одаривает трапезную тремя килограммами креветок, с поста завалявшихся дома, перемороженных двенадцать раз и приобретших потому невинный, но лежалый запашок.
Готовить из них суп на несколько десятков человек трапезницы побоятся, так что, скорее всего, вручат батюшке лично в руки – мол, пристройте куда-то, а он, машинально и на бегу засунув в сумку, принесёт домой, жене. Нет-нет, я их не выброшу. Я сделаю из них наваристый бульон, который с удовольствием съест моя собака – совершенно небюджетный по прожорливости метис азиата, пришедший к нам после смерти хозяина и постепенно зарабатывающий себе прозвище «Кризис».
Панихидный стол. Именно сюда нередко отправляются продукты, которые «не пригодились»
Пожертвованные! Креветки! Псам! Да вы с ума сошли, пройдитесь вон хоть по своей улице, наверняка в каком-то доме бабушки, люди голодают…
А я не считаю возможным кормить этим людей. Любых.
Здоровье и достоинство человека первичны при любой его зарплате, и даже при её отсутствии. Несколько лет назад, когда мы с мужем и совсем ещё маленькой дочкой жили на съёмной квартире и перебивались совсем уж кое-как, я обнаружила неожиданную для себя закономерность: чем более бедствует, на внешний сторонний взгляд, человек, тем менее пригодные к употреблению вещи ему вручают.
Пока мы были молоды и бездетны, нам отдавали порой «лишнее-а-вам-пригодится» в виде потрёпанных, но интересных книг, фарфоровых ангелочков и даже вполне функциональных бытовых вещей. Когда же на массажи и лекарства родившемуся с неврологическими проблемами ребенку стал уходить весь семейный доход, в ассортимент дарителей вошли занавески с масляными пятнами, сломанные часы и плащёвые ветровки бесконечного размера с надписью «ЛДПР».
Почему в одном случае мы отдаём то, что почти еще жалко, а в другом – что почти уже омерзительно? Потому что рассчитываем что-то там в себе по некой формуле «кому что сойдёт»: формуле, в числителе которой находится предполагаемая моральная усталость нуждающейся семьи и степень готовности носить и есть что угодно, в знаменателе – уровень ее дохода, а константой выступают валявшиеся двадцать лет на антресолях застиранные детские трусы…
Удивительно ли, что при таком подходе нецерковные люди именно в храм несут самое ни на что уже не годное из домашнего обихода – «для батюшек» или «для бедных», как для некоего гетто, настолько, по мнению самих благодетелей, всеядного, что лучше представлять его себе не вникая, на уровне обобщённой абстракции.
Священник – тоже человек, и даже если у него пять или десять детей, это не значит, что в такой семье «съедятся» даже те химические конфеты, которые вы по глупости купили на распродаже «Всё за 15 рублей». Скорее наоборот, в такой семье даже с большей здоровой щепетильностью относятся к питанию, поскольку лечить потом всех детей от гастрита или аллергии – то ещё удовольствие.
А ещё не стоит праведно негодовать, увидев в руках у какого-нибудь отца хороший цифровой фотоаппарат, и спрашивать, куда же он дел тогда тот плёночный «Кодак», который вы ему подарили.
И уж точно не надо вручать незнакомому батюшке пакет неразобранных пелёнок-распашонок со своего переросшего их малыша – мол, у вас же там, как водится, семеро по лавкам – и выяснив попутно, что ребёнок у него всего один и тот почти что школьного возраста, неодобрительно цокать языком.
Кстати, под Новый год я, как и многие, по традиции перебираю шкафы и чулан и избавляюсь от хлама, укрывшегося от расправы в течение года. В том числе и от пожертвованного, уж простите. Решительно и навсегда.