О мелких грехах

Одним из самых распространенных и «легких» грехов является, бесспорно, грех осуждения ближнего. Многие, может быть, даже и не отдают себе отчета в том, что этот грех, столь обыденный и кажущийся таким незначительным, на самом деле является началом и корнем многих других, более опасных греховных привычек. При этом духовнику надо иметь в виду для себя и внушать кающимся следующее:

1. Прежде всего, грех этот стоит в тесной связи со страстью гордости, о которой говорилось выше. Осуждая чужие недостатки, человек мнит себя лучше, умнее, честнее, праведнее других. Поэтому надо опять-таки врачевать свою страсть гордости и самомнения.

2. Судить других за их поступки и недостатки человеку не дано. Сам Спаситель заповеду­ет нам: «Не судите, да не судими будете. Имже бо судом судите, судят вам… Что же видиши сучец, иже в оце брата твоего, бервна же, еже есть в оце твоем, не чуеши…» (Матф. VII, 1-3). И  ап. Павел  укоряет   Римлян: «Ты кто еси, судяй чуждему рабу? Своему Господеви стоит или падает. Станет же, силен бо есть Бог поставити его» (Рим. XIV, 4). Окончательный суд принадлежит Богу.

3. Наш же суд есть предвосхищение Страшного Суда Господня. Наш суд никогда не бывает беспристраст­ным. Судим мы обычно под влиянием случай­ных впечатлений или, что всего чаще, под вли­янием обиды,  раздражения, гнева,  случайных «настроений». При этом ценным является еще и то психологическое наблюдение, что обычнее всего мы осуждаем в других наши же собст­венные недостатки, сами того не замечая: че­ловек не умный, но мнящий о себе, как об умном, осуждает в других    ограниченность, чтобы не сказать, глупость; гордый и самомни­тельный обычно возмущается и осуждает са­момнение ближних; подверженный страсти сребролюбия видит в других какое-либо про­явление этой страсти, скажем, расточительности, не замечая, что он сам скуп, но, следовательно, подвержен той же духовной страсти и т. д.

4. Кроме того, при врачевании этого греха не следует упускать из виду еще одно психоло­гическое соображение. Человеческому уму свойственно рассуждать, ду­мать,   и потому человек может совершенно бесстрастно и невозмущенно составить то или иное заключение или суждение о другом, его качествах, поступках, поведении, но тем самым вовсе и не осудить его. Это будет просто суж­дение, но еще не осуждение. Отказавшись от своей способности производить суждения, че­ловек отказался бы просто-напросто от способ­ности мыслить и рассуждать. Всем, так или иначе, свойственно, и даже необходимо, произ­носить эти суждения. Учителю — при вопросах учащихся; критику при чтении литературного произведения; начальствующему при оценке служебных поручений подчиненных и т. д. Но эти суждения: «работа исполнена небрежно», «ученик мало способен», «стихи плохи» и пр. вовсе не должны быть грехом осуждения, и в них не надо приносить покаяния перед духов­ником.

Но, как скоро при суждении о качествах и недостатках другого входит элемент зависти, самомнения, озлобления и вообще страстности, наше суждение неизбежно приобретает харак­тер высокомерия, в него вселяется небесприст­растность, односторонность, и оно становится уже греховным осуждением.

Небесполезным было бы указать людям, страдающим недугом обличения чужих недостатков и осуждением, например, того безы­мянного инока, который вспоминается в Проло­ге под 30 марта и которому, несмотря на мно­гочисленные его недостатки, но при отсутствии у него порока осуждения чужих грехов, все было прощено Богом. Не осуждая других, а, признавая все свои немощи и грехи, он не пре­возносился над другими, а смиренно сознавал свои грехи.

К так называемым «мелким» грехам причис­лить следует и ложь, равно как близкие к ней сплетни и празднословие. В сознание совре­менного общества неправда вошла так глубоко и так прочно в нем укоренилась, что стала неотъемлемым атрибутом жизни. Этот грех принимает разнообразные оттенки, начиная от преувеличения, хвастовства и т.д., и кончая уже открытой ложью. Люди часто не отдают себе отчета в том, что кажущиеся им невинны­ми формы неправды могут быть и являются на самом деле поступками греховными. Преувели­чения в рассказе и «сгущение красок» людьми почти не замечаются. О своих достоинствах повествуют с намерением выставить себя в более выгодном свете, а чужие недостатки представляются рассказчиком гораздо более мрачными, чем они есть на самом деле. Интонацией голоса стараются изобразить обидными чужие выражения, а свои реплики в том же рассказе передают очень смягченно, словно в них не было ничего предосудительного. Сами того не замечая, люди извращают истину, стараются других заставить в это поверить и, что всего опаснее, уверяются лично в том, так что иска­женная истина им уже кажется сущей прав­дою. Люди таким образом вживаются в создан­ные ими образы неправды, эту неправду при­нимают за истину, незаметно опутываются тонкою паутиной лжи.

Рядом с этим — другой вид, кажущейся людям оправданной, лжи, это повседневные обманы: «скажите, что меня нет дома» — при нежелании увидеть неприятного человека; «дипломатические» заболевания, вместо откро­венного отказа от участия в нежелательном деле или встрече; обманы в шутку, первоап­рельские шутки и пр. — все это, на первый взгляд совершенно невинно и безобидно, но, в сущности, постепенно растравляет правдивость и честность и научает человека с легкой со­вестью лгать.

Сюда же можно отнести и обманы больных, «чтобы их не напугать», уверения тяжко страждущего человека, жизнь которого может быть даже в опасности, в том, что у него ничего тревожного нет и пр. При этом еще, люди что-то где-то слышавшие по-церковно-славянски, оправдывают себя псаломским изречением: «ложь — конь во спасение» (Пс. XXXII, 17), совершенно не понимая истинного смысла слов прор. Давида. На самом деле, неточный перевод наш искажает смысл под­линной фразы, а именно: «вовсе не ложь явля­ется конем во спасение, а конь может оказать­ся ложным спасением», т. е. обмануть надежды всадника на то, что конь его вывезет из опас­ности. Ложь, наконец, может проявляться и со­вершенно беззастенчиво, открыто и во всей своей сатанинской опасности. Ложь становится в таких случаях какой-то второй природой че­ловека; он привыкает лгать, ложь ему необхо­дима для изъяснения своих мыслей.

Ложь в малом, в кажущемся невинном пре­увеличении, «ради красного словца» или в шутку, постепенно так овладевает человеком, что он идет легко на сделки с совестью и в вопросах принципиального значения. Ради спасе­ния кого-то или чего-то считают для себя до­пустимым заключать союз с принципиальной ложью, идти на компромисс с противохристианскими идеями и под., так как этим, якобы, можно кому-то облегчить участь. Сделки с со­вестью являются типичными болезнями века. По меткому выражению одного русского мыс­лителя, человечество теперь «не с ума сошло, а с совести сошло».

В данном разрезе особенно ясно оправдыва­ется слово Господне: «Вы отца вашего диавола есте, и похоти отца вашего хощете творити. Он человекоубийца бе искони, и во истине не стоит, яко несть истины в нем; егда глаголет лжу, от своих глаголет: яко ложь есть и отец лжи»   (Иоан.  VIII,   44).  От  диавола  ничего  не может изойти, кроме диавольского; от лжи ничего не исходит кроме лжи. Ложь — большая или маленькая, «оправданная» или открытая, шуточная или действительная — всегда есть ложь и только ложь, и от нее ничего иного не может последовать, кроме лживых, растлеваю­щих и в конечном счете диавольских, т. е. антихристианских последствий.

Господь есть «путь, истина и живот» (Иоан. XIV, 6), ко Христу приходят только через истину, а не через ложь. И только Христос при­водит к Отцу. Только истина делает людей свободными (Иоан. VIII, 32).

Наряду с ложью, т. е. искажением истины, стоит и грех празднословия, т. е. ненужного, излишнего, пустого пользования даром слова. Часто люди от необходимых слов переходят к бесполезному и бесцельному разговору. Слова тратятся без нужды, в «болтовне» проводится время для того только, чтобы что-то сказать. Слова начинают для таких людей терять их настоящее значение и назначение. Слово, как выражение мысли, становится праздным, ни­чего не выражающим. В таком празднословии проходит время, которое могло бы быть ис­пользовано иначе — для назидания, для разум­ного общения. Слова перестают быть осоленными солью (Кол. IV, 6), становятся незначащими и весь длинный разговор в конечном итоге не приносит никому никакой пользы.

Вообще, при этом следует отметить, что слова делаются какими-то пустыми, не выражающими  мысли. «Логос»   у  греков  означал и «слово» и «мысль». Слово должно выражать какую-то мысль, какую-то работу ума. Слово должно выражать какую-то истину. Преувели­чения, повторения, бессодержательность выра­жений превращают всю беседу в нечто беззначительное. Тот дар, который дан только чело­веку, ради приобщения к Истине, тратится попусту и мало чем отличается от того выговаривания слова, которому можно научить попу­гая, скворца или вообще неразумное существо.

Нагромождение прилагательных, когда можно обойтись только одним, наиболее ярким и выражающим самую суть вещи или явления; злоупотребление превосходными степенями сравнения или такими, как «потрясающий», «колоссальный», «исключительный», «идеаль­ный», «безумно важный», чтобы не говорить о такой нелепости, как «было адски весело» и пр. — все это свидетельствует об удешевлении того значения, которому слово призвано слу­жить. Выработка в себе хорошего, ясного и умиренного стиля не есть вовсе только литера­турная прихоть, а означает ясность мысли, трезвость ума и верность истинному смыслу дара слова.

Празднословие, осуждаемое молитвою св. Ефрема Сирина и неправда, осуждаемая самим Господом, вырастают на той же почве. Надо поэтому духовнику с детства приучать кающихся быть осторожными в словах, прав­дивыми, и не оправдывать никогда никакой формы лжи. Ребенку надо внушать быть гото­вым даже претерпеть наказание за какой-либо проступок, чем исказить истину и скрыться за выдуманное оправдание. Рано или поздно ис­тина выйдет наружу и тогда уже доставит сол­гавшему больше неприятностей, чем он бы имел при твердом стоянии на правде.

«Глаголю бо вам: яко всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный; от словес бо своих оправдишися и от словес своих осудишися» (Матф. XII, 36-37). Священник, уча других, конечно, и сам должен твердо помнить о важности и о ценнос­ти слова: он не должен допускать празд­нословия и даже многословия. Надо помнить о соответствии слова, произнесенного со смыс­лом, в нем содержащимся. Но еще больше сле­дует помнить, что наша «словесность», наша  логосность есть проявление нашей разумности и, что еще важнее, роднят нас с самим ипос­тасным словом, в котором есть путь, жизнь и ИСТИНА.