В эти дни исполняется 150 лет кончине Михаила Семёновича Щепкина. Величайшего русского артиста, можно сказать, основоположника теории и практики русского реалистического театра. Прежде, чем родилась система Станиславского, родилась система Щепкина. И Станиславский это очень признавал и ценил.
Щепкин умер очень трагично, в Ялте, 150 лет назад, в августе. В гостинице, где он умирал, наверху некая дама устроила бал, плясали. Бал не отменили. Судя по воспоминаниям, дама сбегала к Щепкину отдышаться и спрашивала: «Как Вам тут, ничего, получше?» И снова убегала танцевать.
А перед тем Щепкин был у Воронцова — тот его пригласил вроде как отдохнуть, пожить и полечиться. И в первый же день, как он приехал во дворец в Алупку, ему предложили читать для некоего гостя. И Щепкин читал из второго тома «Мёртвых душ» до ночи. И ему стало плохо. А воронцовский врач сказал, что «дела его плохи, помереть может». Тогда, испугавшись, что Щепкин может уйти прямо у них в доме, его отправили в Ялту, в самую плохонькую гостиницу, где над ним ещё и устроили бал.
Тем не менее, Господь распорядился так, он так ушёл. Это было в августе. Его похоронили сначала в Ялте, а затем прах был перенесён в Москву, на Пятницкое кладбище. И это было в сентябре — по одним данным, двадцать второго, по другим — двадцать третьего сентября.
Я — профессор Щепкинского училища. У нас во дворе стоит памятник Михаилу Семёновичу Щепкину — такой внутренний, домашний, не отличающийся, может быть, какими-то особыми художественными достоинствами. Но похож и добрый.
Из-за чего я сейчас об этом говорю? В Судже — маленьком—маленьком городке около Курска, где он в первый раз сыграл в театре некую роль, ему поставили памятник. Открытие этого памятника было 9 мая 1895 года. Так вот, на постаменте этого бюста есть надписи, одна из которых мне очень нравится: «Подымать память о лучших людях — всё то же, что поселять в гражданах любовь к Родине».