В этот день я шла на работу в растерянности. Выйдя из дома, споткнулась на лестнице. Чуть не пропустила свой автобус. Едва не проехала мимо остановки. И несколько метров от остановки до редакции показались долгой дорогой.
Хотелось всё осмыслить.
С чего всё началось? Наверное, с исповеди. Моя подруга заболела тяжелой болезнью. Она нашла в себе силы обратиться к Богу. И выздоровела. И телесно, и душевно. В ее облике появилось что-то такое неописуемое, что-то светлое и доброе, за которым хотелось идти и идти на край света. Я и пошла. Пошла с ней в храм.
Она подарила мне молитвослов. Маленький, синенький, с золотым тиснением, а на первой странице – фотография… храма, где меня крестили. Совпадение? А каким совпадением объяснить то, что я, читая по вечерам, тайком от родных, молитвы из этого молитвослова, не могла оторваться и читала дальше, и дальше, и дальше? В ближайшее время я отправилась на первую в своей жизни исповедь.
Иверская икона Божией Матери
Но она же оказалась и последней на долгое время. Снова жизнь «как раньше»… И вдруг – болезнь. Для меня, привыкшей ничем, кроме насморка по зимней оттепели, не болеть, это был удар: боли, неизвестность, врачи, кабинеты, процедуры, предположение неутешительного диагноза. О диагнозе родным не сказала. Только… одному человеку.
Помню, как пришла домой, как увидела в зале отложенную в сторону газетную страницу. Понятно, почему отложенную: на странице была фотография иконы Божией Матери, это моим «партейным» родным не понравилось. «Иверская», — прочитала я под плохо пропечатанной фотографией. И я бросила на пол мешок с больничными принадлежностями, упала на колени перед журнальным столиком с газетным листком и долго-долго смотрела на снимок.
Анализы, узнавать результаты анализов. Как страшно. И вдруг: «Слушайте, ну, не знаю, куда ваши врачи смотрят. Да то, что у вас нашли, и болезнью-то по большому счету не считается, просто нельзя было запускать. Пролечитесь как миленькая. Ерунда, не беспокойтесь. Идите к врачу, распишите лечение».
На подкосившихся ногах, на улицу, надо подышать воздухом. Мимо газетного киоска. Никогда раньше не обращала внимания, что есть православные издания. А тут – «вот этот журнал дайте!» Скучающая продавщица оторвалась от кроссворда, протянула маленький, с черно-белой фотографией журнал. Журнал весь посвящен… Иверской иконе Божией Матери.
Осмысляя всё это, я столкнулась в дверях со своим редактором. Точнее, со своей.
— Так, появилась? Очень хорошо. Сегодня у тебя пресс-конференция, смотри по плану адрес. А еще найди телефон монастыря, позвони и договорись о встрече, поговоришь там об истории, чего делают, какие планы — нам к празднику надо.
— Монастыря?
— Да, Иверский монастырь, скоро праздник у них. Ты беги давай, пресс-конференция скоро начнется!
Думать пришлось на бегу. В коридоре меня догнала одна из наших сотрудниц:
— О, наша новенькая! Тебя куда редактриса отправила?
— В монастырь…
Лицо коллеги скривилось:
— Куда?? Слушай, ты на нашей работе долго не протянешь! Она так тебя унижает, а ты молчишь! Зачем позволяешь-то? Надо было отказаться, это же насмешка! Ну, ладно, сама решай. Надо уметь выживать!
И скрылась за дверью.
Даже если она права и такое задание принято давать, чтобы «унизить», то мне до этого нет дела: сегодня я должна прийти к Иверской. В Её обитель.
Договориться о встрече с настоятельницей Иверского монастыря удалось легко. Быстренько я отыскала и прямо на остановке проштудировала брошюру об истории монастыря. Монастырь был создан по инициативе граждан Самары в 1850 году. К этому времени изъявили желание посвятить себя иноческой жизни 38 сестер. Общину назвали Иверской, «исполняя желание елабужской купчихи Екатерины Ивановны Марихиной, пожертвовавшей в возникшую обитель фамильную икону Божией Матери «Иверская» в драгоценной золотой ризе». Первой настоятельницей стала девица Мария Янова, в постриге игумения Маргарита. Так…годы гонений, все разрушено… Вместо монастыря – дома для рабочих пивзавода. Сестер палачи собрали на прогнившую баржу, вывезли на середину Волги и утопили. У-у, гады, я бы им…
А вот фотографии нынешней настоятельницы, матушки Иоанны. Открытое, волевое лицо. И я к ней сейчас заявлюсь, в штанах и без платка. Ещё прогонит!
Мимо пробежала моя сотрудница:
— Чего не едешь? Ты ждешь, что ли, кого??
— Да. Одного человека.
***
— Да не волнуйся ты. Отнесись просто как к заданию. Тебе же не впервой встречаться, разговаривать.
— Нет, я так не могу. Это же монастырь, это игумения! А я еще и в таком виде. В монастырь в таком идти неприлично.
— Вот еще — неприлично, ты же по делу!
— И что же, что по делу? Не зря говорится – в чужой монастырь, да со своим уставом… Я же христианка, что ж я тогда не уважаю… Да ведь ни в чем, получается, не уважаю! Надо в храм ходить постоянно.
— Постоянно-то зачем? Нет, ну, наверное, надо. Но что – каждую неделю, как бабушки?
— При чем тут бабушки? Да, каждую неделю. И причащаться, Ленка звала меня тогда, а я только на исповедь приготовилась. Не понимаешь ты ничего.
— Я не понимаю? Я хотя бы Новый Завет читал. У меня с детства книжечка, маленькая, «гедеоновская», сектанты раздавали. А ты всякий оккультизм читаешь.
— Я уже не читаю!
— Ладно, не кипятись. Приехали уже. Остановка «Пивзавод»!
— Ничего и не пивзавод. Переименовали давно, «Иверский монастырь». Идем?
— Нет. Подожду.
***
На земле монастыря полным ходом шла стройка. Несмотря на это, и стены, и кое-где оставшаяся травка, еще не смятая тракторами и бульдозерами, — всё казалось окутанным какой-то другой, неясной, еще не испытанной тишиной. Стараясь не греметь металлическими набойками каблуков о каменные ступени, я добралась до строения, которое назвали мне по телефону, и робко постучала в старинную массивную деревянную дверь.
Мне открыла невысокого роста послушница в уютном фланелевом платьице. Она приветливо улыбнулась: «Матушка ждет вас».
— Ой, а я это…в штанах, вот. И без платка, — забормотала я, вдруг опомнившись.
— Ну, что ж… — вновь улыбнулась девушка. И я на цыпочках двинулась за ней по коридору. Тишину монастырского корпуса не хотелось нарушать, это было так же щемяще-трепетно, как не хочется тревожить сон младенца.
В небольшой келии навстречу мне поднялась матушка настоятельница. И я, приветствуя, склонилась перед ней. Здесь можно приветствовать так, как я это понимаю. Я – в другом измерении.
Мы говорили долго. Об обители, о строительстве, о том, какие люди идут в монастырь:
— Вот, приходила одна женщина, просила принять ее. Оказалось — у нее маленькая дочь. Объясняю, что взять ее не могу: у нее есть обязанности перед дочерью. Так эта женщина говорит: «Я всё поняла! Я дочку отдам бабушке и к вам приду!»
Потихоньку разговор зашел – о вере. Я все чаще говорила «вот у одного человека…», «вот одна моя знакомая…», а потом — «а вот у меня…» И тут я не выдержала. И рассказала всё. О молитвослове с золотым тиснением, о болезни и о лике Иверской на газетных страницах. О том, как не могу остановиться, читая молитвы перед единственной домашней иконой, право на которую долго отвоевывалось у родных.
— Дай-то Бог, дай-то Бог! Ты православная христианка? – спросила матушка.
— Да!!!
— Идем, благословлю тебя.
И матушка крестила меня широким крестом, а я уже сжимала в руке ее подарок – книгу «Женщина-христианка».
— А вот знаете, один человек… — начала я.
Лицо матушки вдруг просияло. Улыбается? Нет, лицо не изменилось. Но этот свет!
— И сколько вы уже вместе? – тихо спросила матушка.
— С… с кем?
— А вот с этим самым человеком.
Я покраснела, произвела в уме нехитрые арифметические действия и ответила.
— Это у вас навсегда. Это у вас настоящее, — будто вслушиваясь во что-то, мне неслышимое, сказала она.
***
В молчании я выходила из ворот монастыря.
— Ну, что тебе матушка сказала?
— Сказала – это у нас настоящее, — прошептала я. – Идем.
Я шла. И он шел рядом. Мой будущий муж, будущий отец моего сына. Будущий священник.
