Ксения Туркова
Все, кто хоть раз смотрел программу “В мире животных”, знает: любой самый мерзопакостный, отвратительный и гнусный монстр в руках Николая Николаевича Дроздова становится белым котиком. Излучающий нежность взгляд, любовные интонации и поглаживания — и вот уже мы сами готовы чуть ли не заключить страшилище в объятия.
Объясняется это очень просто: как истинному исследователю природы, Дроздову интересно абсолютно все. Белый котик или склизкая зеленая кракозябра — для него между ними нет никакой разницы. Это объекты исследования, представляющие и вызывающие интерес.
Гордись (скажем, перефразируя Пушкина), таков и ты, лингвист: не для тебя запретов лист.
К чему все эти сравнения? А к тому, что в последнее время в адрес лингвистов стали все чаще звучать обвинения — нет-нет, не в надругательстве над половыми признаками кофе — а в том, что они пропагандируют язык вражды самим фактом его изучения.
Недавно в фейсбуке я наткнулась именно на такую дискуссию. Журналисты спорили с филологами о том, стоит ли изучать слова типа глагола “псакнуть” (от фамилии официального представителя Госдепа США Джен Псаки). Лингвистам писали: вы что, мол, делаете? Зачем тянуть в рот всякую гадость? И так ведь хватает и злобы, и оскорблений, и слов, услышав которые, хочется помыться.
Лингвисты возражали, утверждая, что изучать можно и нужно все, что возникает в нашей речи.
Больше всего досталось основателю и куратору группы “Словарь года” в Фейсбуке — филологу Алексею Михееву. Он занимается тем, что фиксирует все новые слова и выражения, а в конце года устраивает голосование и выбирает слова года — то есть те, что чаще всего употреблялись, стали самыми популярными.
Лингвист, автор книги “Русский со словарем” Ирина Левонтина, защищая позицию коллеги, написала: “Понимаете, для лингвистов ценны все слова. Мы воспитаны на знаменитой максиме Бодуэна де Куртенэ, что слово ж*па ничем не хуже слова генерал”.
А ведущая программы “Говорим по-русски” на “Эхе Москвы” Марина Королева подчеркнула: “Ученый фиксирует реальность. А она и такая тоже”.
Сама я не раз сталкивалась с интересной особенностью восприятия текстов о языке. Нелингвисты могут запросто воспринять само упоминание слова как его одобрение и часто ставят знак равенства между описанием объекта и согласием с его сущностью. Пишешь о “свежих псаках” — включаешься в антиамериканскую пропаганду. Фиксируешь мем “атмосфера ненависти” — значит, и сам ненавидишь Россию.
В каком-то смысле это действительно логично. Ведь не появятся же в нашем рационе продукты, которые мы терпеть не можем. Зачем о них говорить и изучать способы их приготовления? Но вот только для исследователя любого рода, и особенно для лингвиста, этот логический принцип не работает.
Помните наделавшую шуму фейковую новость об “изъятии из языка” морфемы из трех букв? Ученые тогда посмеялись: как же можно в это поверить, если изъять слово из языка в принципе невозможно?
Точно так же невозможно и сделать вид, что не существует языка вражды и оскорбительных, по-настоящему мерзких слов, что нет словообразовательных механизмов, с помощью которых они образуются. Смысла в таком самоограничении просто не будет.
Напротив, на примерах слов “либерасты” и “путиноиды”, “крымнашисты” или “майданУтые” можно объяснить, как один суффикс может превратить нейтральную основу во взрывчатку, начиненную враждой. Вскрыть механизм, показать, как это устроено, и есть задача лингвиста. И для того, чтобы сделать речевой снимок эпохи, и для того, чтобы, назвав вещи своими именами, обезвредить “бомбу”.
Врач не игнорирует болезнь, чтобы спасти от нее человечество. Он ее называет и лечит, приручает и укрощает, изучает и побеждает.
Лингвист не может просто отвернуться от слова, которое услышал. Он, как Николай Дроздов, должен взять его, поднести к себе поближе, рассмотреть и постараться понять, зачем оно нам, о каких процессах в обществе сигнализирует и как вести себя с этим диким зверем, чтобы он нас самих не разорвал на части.