Александр Щипков
Как только речь заходит о церковных вопросах, касающихся православной ойкумены России, экспертное сообщество охватывает специфическое возбуждение, которое иначе чем страхом перед возвращением общества к своему христианскому фундаменту я объяснить не могу.
В ноябре в столицу привозили святыню, пояс Богородицы. Событие для многих верующих долгожданное. Верующие идут поклониться святыне, излить свою любовь, укрепиться в вере, попросить о сокровенном. В общем, знают, куда идут. Поэтому спокойны.
Журналисты, экспертная тусовка и просто те, кто не дурак побазлать о «сакральном», напротив, в большой ажитации. Дискуссий было много. И весьма симптоматичных. Выяснилось, например, следующее. У социологов, психологов, работников пера и ноутбука, оказывается, не много, а очень много вопросов к тем, кто стоял на ветру Фрунзенской набережной. Например: «В России такое еще возможно?» «Да знают ли они, куда пришли? Зачем пришли?» «А если заменить этот их пояс на молчание Чумака – почувствуют разницу?»
Постепенно вопросы превратились в обличения, и стоявшие в очереди оказались ответчиками за всё – за плохую организацию, спекуляцию пропусками для вип-персон, за то, что греки не продлили пребывание Пояса. И просто за то, что пришли.
Эксперты считают, что народ «не тот»
Интеллектуалы разного достоинства, калибра и идейной ориентации серьезно, не по-детски удивлены. В самом деле: какие-то незнакомые, пришлые, вдруг собрались, рискуя здоровьем. К «честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим». Вроде русские. Извините, россияне. Но какие-то другие, не такие как мы…
Передо мной интервью Татьяны Малкиной из «Московских новостей» («Для толпы, которая стоит в очереди за чудом, религия неотличима от колдовства»). Персонажей здесь двое. Журналистка с явно антиклерикальными взглядами, хотя и не очень четко формализованными. И Николай Шабуров, профессор, культуролог, директор Центра изучения религий РГГУ. Следить за их беседой одно удовольствие. Сперва профессор как будто осторожничает: ноблесс, что называется, оближ, научная этика – это вам не комар чихнул. Как может, оговаривается: «Видите ли, паломничество – это нормальная форма религиозной практики». Или: «Происходящее сейчас в храме Христа Спасителя говорит о глубинном процессе, который лучше анализировать, а не оценивать». Но бойкая умом госпожа Малкина уверенно возвращает господина профессора из научных сфер к прозе жизни. Оказывается, «те, кто смотрел Кашпировского по телевизору, кто заряжал воду под взглядом Чумака и кто сейчас стоит в этих страшных очередях, – одни и те же люди».
– В самом деле?
– А вы думали…
Позвольте. За все время стояния был ли проведен хоть один опрос, хоть одно социологическое исследование? Спросили ли хоть одного паломника, зачем он здесь? Нет, нет и нет. Ничего подобного не было опубликовано в СМИ. Но кого это смущает? «Меня пугает, – продолжает Малкина – … большая группа офонаревших людей. Пугает то, что это государственная акция. Это как если бы взяли на госфинансирование, например, самых оголтелых футбольных болельщиков». И вот уже профессор стремится попасть в тон своему Вергилию. «Многие перешли от увлечения Рерихом и new age к православию. Есть и обратный путь – из православия к кришнаитам, например».
Так вот куда направлялась очередь на набережной! А мы и не знали. «Для этих людей религия неотличима от колдовства. Священнослужитель – маг-чудотворец, не более того».
– Ох уж эти прихожане!
Но мало соглашаться. Надо научно фундировать. Ведь для этого профессора и позвали. И концепт готов: причина духовных катаклизмов на Фрунзенской набережной – «закат рационализма». И далее: «Об усилении религиозного чувства речь не идет. Мотивация у людей разная, но для значительной части этот феномен можно определить словом «магизм».
Слово найдено! А главное, мысль новая и необычайно свежая. Привет Клоду Леви-Строссу, Николаю Бердяеву с его новым Средневековьем и Маршаллу Маклюэну с электронным неоязычеством. Профессиональная продажа неофитам интеллектуального секонд-хенда! И – что поделаешь! Не берут в расчет господа антиклерикалы, что культ ratio и картезианская премудрость – тоже религия, какой бы логической техникой не пользовались ее адепты. Что cogito ergo sum – это их «Отче наш». Что архетипы коллективного бессознательного непреодолимы научными средствами, напротив, легко воспроизводимы (прекрасный пример – советское обществознание). Что рационализм попросту достиг потолка развития. Что нынешние информационные технологии, которыми отдельные религиоведы занимаются под чутким журналистским руководством – и есть не что иное, как новейший и продвинутый аналог аутентичной магии. Это так, к слову.
Нет, их можно понять. Что делать антиклерикальным идеологам при наличии соответствующего политического заказа? Замолчать факты, приуменьшить количество паломников – нет, не настолько наши оппоненты циничные люди. Заниматься поруганием святынь – моветон, но развести в сознании обывателя святыню и очередь к ней очень даже можно. Пояс – он, конечно, реликвия, кто бы спорил. Да только не про вашу честь. Вы же сами не знаете, зачем стоите. Богородица настоящая, вы – нет. Вы пришли не туда. Преобладающий упрек со стороны светских СМИ – «бессмысленность» стояния к святыне. То есть люди понимают, что есть такая традиция, и готовы уважить эти мотивы у кого-нибудь другого. Но не у тех, кто идет по набережной со скоростью микрон в минуту. Их слишком много. Пугающе много. Они слишком целеустремлённы. Пугающе целеустремлённы. И поэтому не должны, не имеют права верить по-настоящему. Остается объявить, что перед нами смесь обрядоверия и язычества и успокоиться. «Если факты не укладываются в теорию, тем хуже для фактов». Политический заказ на антицерковность появился не вчера и выполняется аккуратно. И советскими академиками, пугавшими народ «клерикализацией», и правыми политиками из окружения куршавельского забавника, и политическим клоуном Охлобыстиным, и переменчивым Невзоровым. Конечно в условиях юридического паралича в стране этот вид ксенофобии, как впрочем и другие, неизживаем.
А что в церковных кругах?
Но куда интереснее, что и внутри самой церкви не все спокойно отнеслись к происходящему. Некоторые поспешили сделать непонимающее лицо и высказаться «о двух разных Россиях», одна из которых «стоит», а другая – «наблюдает». Они говорят более осмотрительно и осторожно. Например, так: «Кто все эти люди, которые пришли поклониться святыне и готовы стоять по 10, 20 и даже 26 часов? Они действительно христиане? Других вопросов я не задаю».
Но при всем при том господа непонимающие из церковных кругов склонны обильно цитировать как раз светскую аргументацию, сколь бы безграмотной и беспомощной та не выглядела. И вот эта когорта авторов, ставящих себя в ситуацию добровольного двоемыслия – мы в Церкви, но не с Церковью – пожалуй, самое любопытное во всей истории с Поясом. Хотя обладатели этого двойного сознания не так бросаются в глаза, как иные атеисты-пассионарии. Очевидно, что откровенно идти за антиклерикалами они не могут, иначе их пребывание в Церкви стало бы чисто номинальным актом. Но и признавать тех, стоящих на ветру, единоверцами, членами своей общины, они тоже не хотят и не будут. Им это неприятно.Остается отгородить партийный угол внутри церковной ойкумены. С неизбежным самоощущением – «Церковь – это мы». «Мы – не они». И далее путем строгого логического следования: «Они – не Церковь». Аристотель, закон исключенного третьего. Господа рационалисты должны быть удовлетворены.
Вероятно, их устроила бы Церковь, отвечающая каким-то совсем другим критериям. Тем, которых нет ни в Нагорной проповеди, ни в Деяниях, ни в святоотеческом наследии. Которая учитывала бы светский политес людей из приличного круга и чуралась общинности. Зачем? Наверное, потому что таковы отличительные признаки «современных» образованных людей. Возможно, да и скорее всего, за этим кроется нутряная тяга к секуляризации Церкви. Все вроде правильно, нужные слова произнесены, а внутри – пустота, симулякр. Уступив этому соблазну и разбившись на «партийные ячейки», Церковь и впрямь перестанет быть в полном смысле Церковью – зато приобретет статус «социального» института.
Надо ли нам, чтобы соль потеряла крепость?
Вы спросите, ходил ли я сам к Поясу и зачем. Да, ходил. Чтобы поклониться Матери Света вместе со всей Церковью, которой я – часть. А Церковь в те дни находилась именно в той самой очереди, которую хулили вышеупомянутые лица.