Беседы схиархимандрита Авраама (Рейдмана) с сестрами Ново-Тихвинского женского монастыря и братией мужского монастыря замечательны своей практической направленностью. Просто и ясно, на конкретных примерах отец Авраам объясняет сестрам, как воплотить возвышенные евангельские истины в повседневной жизни.
Схиигумен Авраам (Рейдман)
Сегодняшнюю беседу я хотел бы провести о правильном, согласно Евангелию, отношении к родственникам. Говоря на эту тему, нельзя не коснуться и другой — евангельского учения об отречении от мира. Обратимся к тому моменту повествования, в котором Господь наш Иисус Христос обличает фарисеев в неправильном, нелюбовном отношении к своим родителям и попытаемся объяснить это поучение Спасителя, сравнивая с другими Его поучениями.
Потом же вопрошаху Его фарисее и книжницы: почто ученицы Твои не ходят по преданию старец, но неумовеными руками ядят хлеб? Он же отвещав рече им, яко добре пророчествова Исаия о вас лицемерех, якоже есть писано: сии людие устнами Мя чтут, сердце же их далече отстоит от Мене, всуе же чтут Мя, учаще учением, заповедем человеческим. Оставльше бо заповедь Божию, держите предания человеческая, крещения (то есть омовение. — Схиигум. А.) чваном и сткляницам, и ина подобна такова многа творите. И глаголаше им: добре отметаете заповедь Божию, да предание ваше соблюдете. Моисей бо рече: чти отца твоего и матерь твою; иже злословит отца или матерь, смертию да умрет. Вы же глаголете: аще речет человек отцу или матери: корван, еже есть дар, иже аще пользовался еси от мене; и не ктому оставляете его что сотворити отцу своему или матери своей, преступающе слово Божие преданием вашим, еже предасте, и подобна такова многа творите (Мк. 7, 5–13).
Господь упрекает фарисеев в том, что ради предания человеческого они нарушают заповедь Божию, которая состоит в почитании родителей: и в отношении того, чтобы питать их, и в отношении того, чтобы почитать их как высших себя, и даже грозит смертью нарушителям закона. Фарисеи изобрели уловку: если человек пожертвует Богу то, что положено родителям, он освобождается от обязанности почитать отца и мать. Может быть, фарисеи преследовали корыстную цель отнять у родных то, что потом будет служить для пропитания живущих при храме, а может быть, и не преследовали, но учение они толковали превратно.
Аще речет человек отцу или матери: 
корван, еже есть дар, иже аще пользовался еси от мене… В чем здесь загадка? Почему обличение фарисеев не может иметь отношения к тем, кто ради Бога отрекается от мира и, в частности, от своих родителей? Как правило, те, кто жертвовали Богу положенное на содержание родителей, оставляли для себя необходимое и пользовались этим, а те, кто уходили от мира ради Господа, отрекались от всего своего имущества.
В ином месте Господь говорит: Кто возненавидит свою душу в мире сем, тот сохранит ее в животе вечном (см. Ин. 12, 25). Это поучение объясняется другим Его рассуждением: Идяху же с Ним народи мнози; и обращься рече к ним: аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего и матерь, и жену и чад, и братию и сестр, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик (Лк. 14, 25–26). Обратите внимание: Господь требует возненавидеть не только родителей, всех родственников, но и душу свою. Евангелие порицает того, кто пренебрегает родителями, любит свою душу и живет для себя; и восхваляет того, кто обнищал ради Бога и возненавидел душу свою, служа Ему.
И иже не носит креста своего и вслед Мене грядет, не может Мой быти ученик. Кто бо от вас, хотяй столп создати, не прежде ли сед разчтет имение, аще имать, еже есть на совершение, да не, когда положит основание и не возможет совершити, вси видящии начнут ругатися ему, глаголюще, яко сей человек начат здати и не може совершити (Лк. 14, 27–30). Итак, тот, кто не может отречься от своих родных и возненавидеть их святой, чистой ненавистью, кто не возненавидит душу свою и не захочет нести своего креста, то есть терпеть скорби ради Господа и ради исполнения Его заповедей, подобен тому неразумному, который, заранее не рассчитав средств, пытается построить башню (столп). Таким образом, отречение от мира — одно из средств, позволяющих человеку исполнить заповеди, на деле послужить Господу, а не только выразить ничем не подтвержденное желание. Человек, изображенный в притче, конечно же, будет подвергнут осмеянию, так как, начав строить, он пренебрег необходимыми вычислениями, то есть показал себя неразумным, легкомысленным. Хотя строящий башню и является символом возвышения над всем человечеством, но смысл этой притчи в другом: прежде чем приступать к строительству, мы должны тщательно все взвесить и просчитать, чтобы успешно завершить начатое.
Или кий царь идый ко иному царю снитися с ним на брань, не сед ли прежде совещавает, аще силен есть срести с десятию тысящ грядущаго со двемадесятма тысящама нань? аще ли же ни, еще далече ему сущу, моление послав молится о смирении. Тако убо всяк от вас, иже не отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик (Лк. 14, 31–33). Таким образом, тот, кто идет на брань с диаволом, силы которого намного превосходят наши, не сeд ли прежде совeщавает, аще силен есть срeсти с десятию тысящ грядущаго со двeмадесятма тысящама нань? Если бы он был хорошим полководцем, то подготовил бы свое войско; эта подготовка как раз и является образом разумной духовной расчетливости, которая поможет нам отречься от мира. Человек, которому есть что терять, постоянно, в любом деле оглядывается назад. А тот, кто сжег за собой все мосты, смело идет вперед. Откуда появилось выражение «сжечь мосты», я думаю, многим известно. Когда Юлий Цезарь — на тот момент проконсул, полководец — захотел захватить единоличную власть, он повел свое войско к Риму. Перед решительным сражением, переправившись через реку Рубикон, Цезарь сжег за собой все мосты, чтобы отрезать путь к отступлению. И воины, понимая, что они либо победят, либо погибнут, сражались необычайно мужественно. Значит, и великие полководцы понимали, что мужеством наделен человек ни к чему не привязанный, даже к своей жизни, который знает, что у него только один путь — вперед. Подобный образ Господь Иисус Христос использует в притче, сравнивая отречение от мира с подготовкой войска к победоносной битве с превосходящим по силе противником.
Как понимать слова о том, что нужно возненавидеть отца и мать, жену и детей? Конечно же, не должно быть ненависти в собственном смысле слова. Ненависть — чувство неприличное для христианина. Христианин должен ненавидеть только грех. Христианин может ненавидеть демона, но вообще всякого человека, в том числе и родных, он ненавидеть не может. Под «ненавистью» подразумевается такое отношение ко всему земному (родителям, детям, дому, душе), которое обычно бывает у людей, испытывающих ненависть. У нас другие мотивы. Наоборот, мы движимы любовью к Богу. Но такое наше поведение со стороны воспринимается как ненависть. Евангелие говорит об этом конкретно и определенно: Не мните, яко приидох воврещи мир на землю; не приидох воврещи мир, но меч, приидох бо разлучити человека на отца своего, и дщерь на матерь свою, и невесту на свекровь свою. И врази человеку домашнии его (Мф. 10, 34–36).
Что это значит? Нередко мы предполагаем, что, следуя евангельским заповедям, мы станем счастливы во всех отношениях, обретем не только внутренний мир, но также и мир в отношениях с другими людьми. Но Господь сказал о том, что мира между людьми быть не может, потому что, следуя за Ним, мы становимся врагами людям — не потому, что мы желаем им зла, а потому, что они не могут нас понять и поневоле становятся нашими противниками. Думая, что делают добро, они приносят нам вред. Вражда между людьми, принадлежащими земному миру, и людьми, стремящимися к Небу, настолько сильна, что разделение происходит даже внутри семьи, там, где, казалось бы, господствует природная любовь. Приидох бо разлучити человека на отца своего, и дщерь на матерь свою, и невесту на свекровь свою. И врази человеку домашние его. Наши родные становятся нам врагами: желая нам «добра», то есть земного преуспеяния, они препятствуют нашему спасению, мешают исполнять заповеди Божии.
Далее Господь говорит: Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин (Мф. 10, 37). Любовь к родителям не запрещена, но она не должна быть больше любви к Богу. Если любовь к отцу и матери начинает мешать нам любить Бога, мы должны эту естественную любовь превратить как бы в ненависть. Еще раз говорю, ненависть не в смысле внутреннего чувства, а в смысле поведения, которое со стороны воспринимается так, как будто мы ненавидим своих родственников. В действительности же в нас действует истинная христианская любовь. Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин; и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин; и иже не приимет креста своего и вслед Мене грядет, несть Мене достоин (Мф. 10, 37–38). Если мы всё-таки любим своих родных больше Господа (об этом нужно судить не по словам — все мы понимаем, что Господа должно любить больше всех, — а по тому, как мы себя ведем, по ощущениям сердца), тогда к нам относятся следующие слова Спасителя: Обретый душу свою погубит ю; а иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю (Мф. 10, 39). Привязанность к родственникам на самом деле есть любовь к своей душе. Ведь мы любим их не потому, что они какие-то особенные или, может быть, достойные люди, а потому, что они наши родственники. Нас окружают люди, которые ничем не хуже их, которые также достойны любви и помощи. Но от пристрастия мы направляем свое сострадание именно на родных по плоти, выделяя их из всех людей, пренебрегая всеми остальными. На самом деле в них мы любим себя — не желая терять родственников, мы таким образом не хотим погубить свою душу, не хотим лишиться тех земных пристрастий, которые в ней есть. Если мы не возненавидим свою душу в мире сем, то мы погубим ее. А возненавидеть свою душу в мире сем значит возненавидеть все земные связи ради небесного.
Господь Иисус Христос заповедал нам положить вражду между нами и нашими родными, отречься не только от земных родственников, но даже и в духовном отношении не считать кого-либо на земле достойным этого наименования. Не запрещается, конечно, называть своих родителей «родителями»: отца — «отцом», мать — «матерью», духовных отца и мать — соответствующими именами. Однако называть не в прямом смысле слова, а как бы по образу: наш кровный отец, так же как и духовный, является лишь образом Отца Небесного, а собственно Отцом нашим является Единый Отец наш Небесный, то есть Бог. Вы же не нарицайтеся учителие, един бо есть ваш Учитель — Христос, вси же вы братия есте. И отца не зовите себе на земли, един бо есть Отец ваш, Иже на небесех (Мф. 23, 8–9). Не называйте своим отцом ни того, от которого вы произошли по плоти, ни того, от которого вы родились духовно, потому что настоящий Отец один — это Бог, Который является Творцом всего существующего и дает всякому человеку бытие (телесную и духовную жизнь) и благобытие, то есть будущую жизнь.
Ниже нарицайтеся наставницы, един бо есть Наставник ваш — Христос. Болий же в вас да будет вам слуга: иже бо вознесется, смирится, и смиряяйся вознесется (Мф. 23, 10–12). Нельзя эти слова понимать так, как это делают сектанты, которые упрекают православных в том, что они называют священников отцами: «отец Николай», «отец Авраам». Это изречение Спасителя надо понимать в духовном смысле. Святитель Василий Великий говорит о том, что Небесный Отец является родоначальником, как бы образом всякого отцовства на земле. Мы знаем, что Господь наш Иисус Христос употреблял это слово по отношению к Богу, называя Его нашим Отцом. И единственная молитва, которую Он нам оставил, являющаяся образцом всех молитв, — это всем известная, чрезвычайно часто повторяемая молитва «Отче наш». В этой молитве мы обращаемся к Богу, называя Его даже не своим Отцом, а Отцом нашим, и этим самым не только усыновляемся Богу, но и всех людей называем своими братьями — по крайней мере всех верных, то есть всех православных христиан. Отче наш, Иже еси на небесех, то есть наш Отец — на Небесах; на земле у нас истинного отца нет — ни духовного, ни плотского. Конечно, до времени мы должны повиноваться родителям (разумеется, если они учат нас нравственным истинам), впоследствии — духовным руководителям. Но и те и другие являются как бы только изображением Единого, истинного Отца и несут на себе отблеск этого Божественного Отечества; они являются нашими отцами лишь постольку, поскольку приводят нас к Отцу Небесному. Но если они препятствуют этому, сознательно или бессознательно, как это часто бывает с плотскими родителями, а иногда, к сожалению, и с духовными, то мы не должны им повиноваться. Они перестают быть для нас родителями. Мы стремимся к Единому Богу Отцу, Который пребывает не на земле, а на Небесах, мы отказываемся от всего земного: от дома, родителей, родственников. Многим кажется, что отказаться от жилища очень легко, но на самом деле человек, не имеющий дома, фактически лишен всего, даже родины, поскольку родиной для каждого человека является его жилище — в том или ином месте, городе или деревне. Само слово «родина» имеет общий корень со словом «родители», а слово «отечество» — со словом «отец». А христианин ради того, чтобы стать истинным чадом Божиим, ради того, чтобы по-настоящему, в действительности, а не номинально, не только на словах называть Бога своим Отцом, должен быть готовым отказаться от всего земного, будь то родственники, отечество, даже духовный отец, если, повторю, он станет препятствием на пути к Отцу Небесному.
В заключение хочу привести два примера, которые показывают отношение Господа нашего Иисуса Христа к Своей Матери. Эти примеры как бы уравновешивают друг друга и объясняют, как мы должны относиться к своим близким.
Еще же Ему глаголющу к народом, се, Мати Его и братия Его стояху вне, ищуще глаголати Ему. Рече же некий Ему: се, Мати Твоя и братия Твоя вне стоят, хотяще глаголати Тебе. Он же отвещав рече ко глаголющему ему: кто есть мати Моя, и кто суть братия Моя? И простер руку Свою на ученики Своя, рече: се, мати Моя и братия Моя; иже бо аще сотворит волю Отца Моего, Иже есть на небесех, той брат Мой, и сестра, и мати Ми есть (Мф. 12, 46–50). Кажется, что Господь в тот момент отказался от Своей Матери, но это не так: она, может быть, в то время бессознательно препятствовала Ему совершать дело Его служения — проповедь. И Он Ей не повиновался, сказав, что только тот является Ему родственником (братом, сестрой и даже матерью), кто исполняет волю Божию: Иже бо аще сотворит волю Отца Моего. Братом и сестрой потому, что вместе с Ним они усыновляются Богу Отцу и становятся по благодати сынами и дщерями Божиими. А матерью в том смысле, что в душе человека, который исполняет волю Божию, появляется Господь Иисус Христос, как бы рождается внутри него самого.
Обратите внимание на следующие слова: Иже бо аще сотворит волю Отца Моего, той брат Мой, и сестра, и мати Ми есть. На тот момент Матерь Божия, молча следовавшая за братьями Спасителя, тогда еще не понимавшими, Кто Он Такой, подверглась нареканию. Господь проявил в этом совершенную беспристрастность. Но впоследствии Пресвятая Богородица всегда исполняла волю Божию и была Храмом Небесным на земле; многие люди только от одного Ее созерцания обращались к вере или укреплялись в ней. Братья Спасителя, как, например, Иаков, брат Господень, или другие Его братья по Иосифу Обручнику, мнимому Его отцу, впоследствии были первыми и ревностнейшими служителями Господа. И таким образом, исполняя волю Божию, они становились Ему братьями не столько по крови, сколько по духу. Нельзя сказать, что, например, апостол Петр должен был отречься от апостола Андрея потому, что тот был его родным братом, а Иаков по той же причине от Иоанна, — все они были едиными по духу. Но в то же время апостолы Иаков и Иоанн оставили своего отца Зеведея в лодке с наемниками, когда он чинил сеть, и последовали за Господом, нимало не думая о том, что для отца будет тяжело и даже унизительно то, что родные дети оставили его с наемными работниками.
И другой пример, по видимости противоположный предыдущему. Стояху же при кресте Иисусове Мати Его и сестра Матере Его Мария Клеопова и Мария Магдалина. Иисус же видев Матерь и ученика стояща, егоже любляше, глагола Матери Своей: Жено, се, сын Твой. Потом глагола ученику: се, Мати твоя. И от того часа поят Ю ученик во своя си (Ин. 19, 25–27). Господь проявил заботу по отношению к Своей Матери, потому что Она в этом нуждалась, потому что нужно было, чтобы кто-то Ее опекал и охранял Ее покой, а может быть, даже и утешал своим присутствием. Он поручил это Своему любимому ученику, апостолу Иоанну Богослову, который совершал это служение вплоть до славного Успения Божией Матери, даже не выходя на проповедь.
Противоречие этих двух приведенных мною примеров лишь видимое. Не нужно думать, что тогда Господь отказался от Своей Матери, а сейчас проявил любовь Божию, — Он велел заботиться о Ней потому, что Она была величайшей праведницей и Божией угодницей (поэтому она и стала Матерью Божией), а не потому, что она являлась Его Матерью как человека. И служение апостола Иоанна Богослова было не столько телесным, сколько духовным. Пребывая всегда возле Пресвятой Богородицы, он как бы прислуживал величайшей на земле Праведнице, одновременно он и сам научался от Нее — от Ее слов или только от созерцания Ее святой жизни. Таким образом, это вручение было со стороны Господа заботой не только о Матери, но и о Своем любимом ученике — апостоле Иоанне Богослове.
Угождая Богу, мы постоянно должны решать сложные вопросы. Нельзя раз и навсегда принять какое-то решение. Господь дал человеку разум, чтобы, по словам апостола Павла, мы всё испытывали и доброго держались (см. 1 Фес. 5, 21). Мы должны рассуждать о том, как правильно угодить Богу в той или иной ситуации. Есть такое апостольское правило (его можно отнести ко всем православным христианам, хотя оно и касается только епископа): епископ имеет право определенным образом распоряжаться церковным имуществом в своей епархии. Церковное же имущество — в древности это особенно ясно осознавалось — было, как его называли, имуществом бедных, то есть оно использовалось для помощи неимущим. Епископ в известных пределах имел право пользоваться им и для содержания себя и своих клириков. Он мог потратить это имущество и на своих родственников, но не по причине родства, а только в том случае, если они нуждались в помощи так же, как и прочие бедные люди. Причем, нуждались в самых необходимых вещах (пище, одежде), а не в улучшении условий жизни. Если же острой нужды не было, а епископ помогал родственникам, поскольку была такая возможность, то это считалось греховным. Такой епископ погрешал против апостольского правила. Этот пример может стать для нас «закваской» правильного отношения к нашим родственникам. Если они нуждаются в помощи так же, как и другие бедные люди, и есть возможность им помочь (об этом тоже еще нужно рассудить), тогда можно это сделать, конечно по благословению, а не по собственному произволению. Если же мы хотим всего лишь улучшить положение родных, то это уже будет грехом. Мы должны не сравнивать себя с кем-то другим, а думать о том, как сохранить чистой собственную совесть.
Приведу отрицательный пример. В некотором монастыре родственники помогают своим чадам материально, поскольку в обители о них не очень хорошо заботятся. И те, у чьих родных есть такая возможность, живут лучше, а те, у чьих родных такой возможности нет, вынуждены, как говорится, затянуть пояса. А у нас наоборот: многие думают, что если мама, папа, бабушка, дедушка, прабабушка, внучки, двоюродные, троюродные братья заболели, то монастырь должен всех лечить, а сестры — помогать. Это тоже неправильно. Можно, конечно, помочь действительно нуждающимся людям, не важно, являются ли они нашими родственниками или нет, например человек тяжело болен, и некому за ним ухаживать. А помогать только близким — это эгоизм. Наши сестры по монастырю часто бывают нам безразличны — мы не думаем о том, что с ними происходит. Заболел ли кто? Чем ему можно помочь? Однако именно наши братья и сестры во Христе должны быть нам гораздо ближе, чем наши кровные родственники. Мы должны ощущать по отношению к ним любовь, чувствовать наше с ними единство. В монастыре это особенно сильно должно проявляться, поскольку в обители для этого созданы все условия. Скажем, миряне приходят в церковь лишь в воскресные и праздничные дни, встречаются на несколько часов, а потом расходятся. Им, обремененным суетой, труднее осознать связь всех православных христиан в едином организме, Теле Христовом. Для монашествующих же это гораздо проще, поскольку в монастыре все всё время вместе. Но если мы, монашествующие, этого не понимаем и предпочитаем наши телесные, земные связи духовным, то это говорит о нашей малоблагодатности: рождение от родителей переживается нами сильнее и является для нас более важным, чем рождение от Бога, от купели святого крещения.
Апостол Иоанн Богослов говорит: Елицы же прияша Его (то есть Господа Иисуса Христа. — Схиигум. А.), даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его (то есть в нашей власти быть чадами Божиими или пренебречь этим великим даром. — Схиигум. А.), иже не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася (Ин. 1, 12–13). Иоанн Богослов подчеркивает, насколько выше наше рождение от Бога. Он как бы говорит: «Ну почему вы так привязаны к земному рождению, почему оно так важно для вас? Неужели рождение от Бога ниже, чем рождение от крови, от похоти плоти и хотения мужа?» Ведь оно нас до некоторой степени унижает. Рождение же от Бога нас возвышает, очищает и дает нам возможность быть чадами Божиими. Теоретически мы согласны с этими доводами, но в действительности все выглядит иначе: наши мысли, чувства, поступки говорят о том, что к рождению от Бога мы относимся как к чему-то второстепенному. Конечно, мы понимаем, что любовь к Богу должна быть выше всего, но в действительности ее в нас нет. Поэтому нам нужно научиться любить Бога и наших братьев и сестер во Христе по-настоящему. В нас же очень живо и сильно действует привязанность к нашим родственникам, мешая приобрести великую, всеобъемлющую любовь к Богу и всякому человеку. Мы подобны тому законнику, который все знает, но желает оправдаться. Когда он подошел к Спасителю и спросил: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? (Лк. 10, 25), Спаситель ответил: Закон читаешь? Как говорит Закон? (см. Лк. 10, 26). Тогда законник сказал, что первая, наибольшая заповедь есть заповедь о любви к Богу, а вторая — подобная первой: о любви к ближнему. Спаситель сказал: Вот знаешь это, и исполняй, и будешь жить (см. Лк. 10, 27–28). Законник же, как бы мы сейчас сказали, желая выкрутиться, спросил: А кто мой ближний? (Лк. 10, 29). И мы так же говорим. Каждый из нас знает, что надо любить Бога и ближнего, но если скажешь кому-нибудь об этом, он спросит: «А кто мой ближний? Папа — да, ближний, мама — ближняя, брат, сестра — ближние…» То же самое имел в виду и законник. Кто его ближний? Родственников он и так любит. Может быть, ему нужно любить своих соплеменников — евреев? Евреи очень сплоченный народ, всегда друг друга стараются выручить. А в нас нет любви даже к единоверцам, православным христианам, а есть одно только полное безразличие. Мы оправдываемся подобно этому законнику, который все знает, но задает лукавый вопрос: «Разве может быть моим ближним этот самарянин, который неправильно верит и неправильно живет? Я не могу его любить».
Если мы хотим приобрести истинную 
любовь к Богу, христианскую, а не земную любовь к человеку, хотим заменить любовь к нескольким людям на любовь ко всем людям (или по крайней мере к братьям и сестрам во Христе), тогда мы должны отказаться от меньшего ради большего. Никто не может любить Бога, если он не любит ближнего. И не может человек, имея любовь к Богу, не иметь любви к ближнему. Чувство, направленное горе, на Небеса (любовь к Богу) и направленное на человека (любовь к ближнему), — это одно и то же чувство. Любовь, направленная к Небесам, — это любовь к Первообразу, а любовь, направленная на землю, — любовь к образу, изображению. Мы любим Бога, а в человеке, если мы истинные христиане, — образ Божий, пренебрегая всеми его недостатками, этот образ искажающими. Тот же, кто стремится приобрести истинную любовь к Богу, но мнит при этом сохранить ущербную, частичную любовь к своим родственникам, не сможет совместить эти два исключающих друг друга желания. Господь ясно сказал: «Кто любит родных своих больше Меня, тот Моим учеником быть не может». Об этом необходимо помнить. Важны даже не столько поступки, сколько наше внутреннее состояние. Мы должны внутри, в своем сердце иметь правильное ко всему отношение. Бывает, что человек ничего сделать не может, а только ропщет, смущается, и уже это неправильное его внутреннее состояние, даже если внешне человек никак его не проявляет, служит препятствием для исполнения основополагающей заповеди о любви. Можно сказать, что вообще есть только одна заповедь — о любви. Тот, кто имеет любовь, будет любить и Бога, и ближнего — в зависимости от того, в каком он будет находиться положении: общаясь с Богом, он будет любить Его, общаясь с ближним — любить ближнего.
* * *
Вопрос. Почему убийство, блуд, отчаяние называют смертными грехами? На занятиях по богословию нам говорили, что смертный грех — это упорное противление воле Божией, непринятие истины. А если, например, верующий человек впал в искушение, согрешил, но после раскаялся, будет ли считаться такой грех смертным? Или для кающегося человека смертных грехов нет, поскольку ему все прощается?
Ответ. Смертный грех — это грех, который убивает душу человека; он лишает ее благодати, после чего наступает душевная смерть. Покаяние возможно после всякого греха, но это не значит, что мы можем грешить, поскольку потом всё равно покаемся. Это уже будет цинизмом и злонамеренностью, да и человек, который сознательно так себя ведет, конечно, не сможет совершить настоящее покаяние. Смертный грех, совершенный человеком, делает покаяние очень трудным, потому что покаяние — это действие благодати, а смертный грех лишает человека благодати, опустошает его.
Вопрос. В каких случаях родительское проклятие действует, а в каких случаях человек от него не зависит — в смысле духовной жизни прежде всего? На исповеди некоторые говорят о проклятии матери за невыполненное повеление или нанесенное оскорбление, обиду.
Ответ. Как-то отец Андрей благословил мне поехать на приход в глухую украинскую деревню, где меня должны были рукоположить, но прежде мне предстояло стать псаломщиком. Там был один батюшка, который все время меня проклинал на украинском языке. Он делал это через каждые пять минут: «А шоб ты провалывся, шоб ты сказывся, а шоб тоби и тэ, и тэ…». Постоянно меня ругал. А ели мы с ним вместе. Однажды сидим, едим. Я спрашиваю: «Можно чеснок взять?» А он говорит: «Я — чесник, и вин — чесник, як та мавпа», «мавпа» — это значит «обезьяна». В общем, он меня упрекал и ругал без меры. Примерно месяц я там пробыл, приехал домой, как говорит Н., скромный-скромный — даже маме боялся полслова сказать. Потом постепенно стал отходить. Не знаю, приносили мне вред его проклятия (по-украински — «проклины»), или нет. Думаю, что нет. У него была такая манера речи: он их беззлобно говорил; хотя и не стеснялся в выражениях, но нецензурного ничего не говорил. А для смирения мне было полезно.
Поэтому я не знаю, действует проклятие или нет, но думаю, что если, например, несдержанная женщина из-за какой-то житейской неприятности проявила неадекватную реакцию — прокляла своего ребенка, то на человеке верующем это не должно сказаться. Проклятие может быть действительным только тогда, когда оно выражает материнское осуждение греха. Если же проклинают из-за того, что человек решил служить Богу и пошел в монастырь, над этим «проклятием» можно только посмеяться и пренебречь им. Сейчас в нашем монастыре родители подавляющего большинства сестер — верующие люди, но неужели те, чьи родители являются маловерующими или неверующими совсем, должны обращать внимание на то, что скажут их родители? Пусть говорят что хотят — подобное проклятие ничего не значит. Есть такое изречение в псалмах: Прокленут тии, и Ты благословиши (Пс. 108, 28), и Спаситель говорит: Благословляйте проклинающих вас (Мф. 5, 44). Таким образом, мы не должны бояться проклятия, наоборот, должны отвечать добром на зло. Если люди проклинают нас несправедливо, с нами от этого ничего не случится, иначе Спаситель не сказал бы: Благословляйте проклинающих вас, а сказал бы что-нибудь другое, например: «Просите у них прощения, пока не простят вас и не снимут своего проклятия».
Вопрос. Батюшка, расскажите, пожалуйста, об учении Льва Толстого о непротивлении злу насилием? Он согласен в этом вопросе с православием?
Ответ. Нет, он слишком буквально толковал Евангелие. При этом он отрицал самое важное — Божество Спасителя и хулил Его. Он рассортировал Евангелие, отделив в нем то, что, по его мнению, сказали апостолы, от того, что сказал Господь, и создал свое представление о Евангелии. То, что ему нравилось, он принимал: на зло нужно отвечать только добром. Но жизнь так устроена, что добрых людей иногда приходится защищать силой. Апостол Павел говорил: Князья недаром меч носят, но для того, чтобы обуздывать безумных и людей невежества (см. Рим. 13, 4). Значит, иногда требуется применение силы, иначе безумные и люди невежества беспрепятственно совершали бы беззакония, и в мире воцарился бы хаос. Порядок необходим. В этом смысле апостолы проявляли здравый подход, признавая государственную власть и государственные институты.
Вопрос. Батюшка, в каких случаях проклятие все же имеет духовное действие? Ведь в Писании есть такие слова: Клятва матери разрушает домы (см. Сир. 3, 9).
Ответ. Наверное, когда мать проклинает детей верующих, но нарушающих закон Божий. Приведу такой пример. Один еврей, обратившийся в православие, стал заслуженным протоиереем, очень хорошим священником. Он являлся православным миссионером и был знаком с отцом известного писателя и революционера Н. Чернышевского. Однажды он должен был ехать в Петербург. Отец Чернышевского сказал ему: «Если вы будете у моего сына, то передайте ему, что, если он не вернется домой, не будет ему моего родительского благословения». Этот человек выполнил просьбу: пришел к Чернышевскому, передал слова его отца, на что тот ответил: «А что мне проку с его благословения?» По-моему, речь шла даже не о благословении, а чуть ли не о проклятии. Он, видимо, уже начал заниматься революционной деятельностью, и отец это осуждал. Тогда священник стал цитировать ему из Талмуда, чтό нужно делать с непокорными детьми: сокрушать им зубы и так далее. А Чернышевский ему говорит: «Хорошенький же ваш Талмуд!» На этом их разговор закончился. Не знаю, подействовало ли на него родительское проклятие. Думаю, что подействовало, потому что судьба у него была незавидная.
Вопрос. Насколько сильно можно углубляться во внутреннюю молитву, присутствуя на службе? Старица советует держаться середины с некоторым доминированием Иисусовой молитвы. Есть желание особенно углубиться в себя, так как во время молитвы у меня часто бывает сильная брань.
Ответ. Я думаю, нужно делать так, как сказали: держаться середины с некоторым доминированием Иисусовой молитвы. Если же настолько углубиться во внутреннюю молитву, что совсем ничего не слышать, зачем тогда присутствовать на службе? Кроме того, я думаю, что так погрузиться в молитву не получится — это иллюзия. Нужно и службу слушать, и Иисусову молитву читать.
Вопрос. Отречения в жизни монаха постоянны? Или есть некая граница, после перехода которой они уже не требуются?
Ответ. Святые отцы говорят о трех степенях отречения: сначала отрекаются от мира, затем от страстей, и в конце — от всего земного. Человек все время должен отрекаться от меньшего и стремиться к отречению от большего. Если же он успокоился, удовлетворился чем-то меньшим, значит, он не будет развиваться, не будет идти вперед. Апостол Павел пишет: Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели (Флп. 3, 13–14). В этом смысле можно сказать, что отречения должны время от времени повторяться.
Вопрос. Как совместить любовь к ближнему со странничеством ради любви к Богу?
Ответ. Странничество предполагает беспристрастную любовь ко всякому человеку, когда подвижник ни к кому не привязан и готов в любой момент переменить обстоятельства своей жизни, если это будет необходимым для служения Богу. Но я думаю, что для нас, немощных, это все-таки очень высокая степень, потому что если сейчас мы рассуждаем о том, как правильно относиться к своим родственникам, то странничество предполагает уже совершенно чистое, правильное отношение вообще ко всему — беспристрастие. Мне кажется, любви к ближнему это не противоречит. Если мы возьмем в качестве примера святых апостолов — совершенных христиан, то увидим, что они готовы были ради Господа претерпеть любые скорби и самым необыкновенным и различным образом меняли свою жизнь. Например, апостол Павел говорит, что он терпел всякие скорби — гонения, наготу, голод; привык быть и в довольстве, и в лишениях; Был для всех всем, чтобы хотя некоторых приобрести (см. 1 Кор. 9, 22). В то же самое время любовь к ближнему в апостолах действовала необыкновенно сильно. Здесь нет никакого противоречия. Бывает, мы привязываемся к каким-то людям и ради этой привязанности, чем бы мы ее ни оправдывали, не хотим совершенствоваться, исполнять заповеди. Это неправильная, ограниченная любовь: привязанность, пристрастие. Она противоречит учению о странничестве, то есть о беспристрастии. Странничество нужно понимать не в том смысле, что человек обязан странствовать, а в том, что, где бы он ни находился, он не должен ценить ничего земного, думая только о духовном, небесном.
Вопрос. В последнее время я постоянно испытываю тревогу: думаю, что если вдруг нашего монастыря не станет, то что я буду делать, ведь у меня нет никаких родственников. Очень унываю оттого, что появляется чувство одиночества (оно появляется именно из-за того, что нет родственников по плоти). Надо, конечно же, полагаться на Бога, но не получается. Что вы посоветуете?
Ответ. Я думаю, что такие мысли неверны. Мы не должны так думать — это действие страха. Будет монастырь, не будет монастыря — на все воля Божия. Но если мы хоть чему-нибудь здесь научимся, будем стараться хоть что-то приобрести, это станет «закваской», которая позволит нам жить духовной жизнью везде. Мы никогда не забудем того, что здесь приобрели, это будет залогом нашего спасения, нашим духовным «стержнем».
Приведу в пример Глинскую пустынь, которая возобновила свою деятельность в 1942 году (особенно много братьев приходило после войны), а в 1961 году уже окончательно закрылась. Некоторые монахи, проведя в ней около десяти лет, усвоили духовные традиции монастыря, отличавшие их всюду, где бы они потом ни оказывались. Отец Андрей, вспоминая Глинскую пустынь и те монастыри, где он жил после нее, всегда называл последние колхозами, — для отца Андрея колхоз был символом того места, где много работают, а толку мало.
Поэтому, если даже нам поневоле придется уйти из обители, мы должны будем помнить те уроки, которые здесь получили. Может, опять начнутся гонения и все монастыри закроют. Но я думаю, этого не произойдет — времена тяжких гонений прошли. В наше время они могут быть воздвигнуты только на отдельную личность, а гонения на Церковь вообще, я думаю, уже не возобновятся. Хотя люди сейчас так перепуганы, что никому уже не верят и чуть ли не каждый день ждут, что их начнут гнать. Некоторые без этого ожидания жить не могут: конечно, ни к каким гонениям они не готовы, но в состоянии такого стресса они чувствуют себя как рыба в воде. Им постоянно нужно и самим ходить перепуганными, и других пугать: «Скоро конец света — если не завтра, то послезавтра; уже родился антихрист — если не там, то здесь. Вчера, нет, сегодня или год назад». Так они ходят и «бредят»: один конец света «прошел», они новый назначают. Вроде и православные христиане, но по духу сектанты. Они всё время чего-то ждут. Но если на самом деле будут гонения, то все разбегутся по кустам — не так-то просто все это выдержать, как нам кажется.
Когда мы читаем про мучеников, то восхищаемся ими. А сколько было отрекшихся? Гораздо больше, чем мучеников. Из архивных документов НКВД, ставших для нас доступными в последние десятилетия, можно увидеть, что очень немногие вели себя достойно. Под угрозами, пытками, из-за побоев люди отрекались от Христа; если не отрекались, то друг друга предавали, порой даже люди знаменитые. А самые скромные неожиданно проявляли стойкость, например отец Иоанн (Кевролетин)[1]. Он был обыкновенным иеромонахом, ничем не выделялся, но во время гонений и допросов повел себя очень твердо — имело все-таки значение то, что люди вели духовную жизнь. Именно те, кто жили духовной жизнью, проявили твердость.
Вопрос. Часто переживаю из-за своих родственников. Когда они испытывают какие-то скорби, хочется им помочь. Мне кажется, что с моей стороны жестоко оставаться безучастной.
Ответ. В миру очень много нуждающихся в человеческом участии — это не только наши родственники, но и люди совершенно незнакомые, которые ничем не хуже. То, что нам хочется помочь именно нашим родным, говорит не о том, что они особенно достойны помощи и действительно в ней нуждаются как терпящие скорби, а о том, что мы по-человечески их любим, имеем привязанность, пристрастие к этим людям. Желая им помочь, мы тем самым удовлетворяем собственное самолюбие, это, во-первых. Во-вторых, если мы начнем думать о тех людях (пусть даже и не о своих родственниках), которые нуждаются в нашей помощи, то будем вынуждены, оставив монашеский подвиг, вернуться в мир и стать, например, сестрами милосердия. Получается, любовь к ближнему, проявляющаяся в таком простом виде, для нас значит больше, чем любовь к Богу. Такое неправильное, примитивное понимание любви к ближнему, в сущности, перечеркивает смысл монашеского подвига. Так можно упрекнуть любого подвижника: вместо того чтобы «эгоистически спасать свою душу», достигать великих высот святости, молиться, как, например, это делал Арсений Великий (во время стояния на молитве он становился как бы огненным — настолько он был пронизан действием Божественной благодати), лучше бы он помогал каким-нибудь больным, прокаженным и тому подобное. Но Арсений Великий не только не помогал никаким больным, но, даже если к нему за наставлением приходили монахи, он редко когда отверзал уста, а чаще всего даже ничего им не говорил, поскольку ему было сказано Богом: «Бегай людей и спасешься». Поэтому те, кто посещал его, молча уходили со скорбью. Получается, что Арсений Великий, хотя и был образцом уединения, жил неправильно? Кому же нам тогда следовать? Если мы избрали уединенный образ жизни, считая его более удобным для своего спасения, значит, не должны сворачивать с этого пути. Допустим, кто-то из вас видит недостаток монастырской жизни в невозможности помогать ближним. Но помогать ближним очень тяжело. Больной, например, может роптать: мы ему помогаем, а он нас ругает, и такое бывает. В результате мы можем прийти к такому образу жизни, который покажется нам легким. Как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж.
Монашество существует издавна. Если брать во внимание не точку зрения Православной Церкви, согласно которой уже апостолы были монахами, а точку зрения церковных историков, более рационалистично оценивающих события, то получится, что монашество существует с IV столетия, то есть уже тысячу шестьсот или тысячу семьсот лет. В православии монашество существует тысячу семьсот лет, являясь образом жизни, который Церковь не только одобряет, но и рекомендует своим чадам, желающим его избрать. В течение тысячи семисот лет Антоний Великий, Сергий Радонежский, Антоний и Феодосий Печерские, Серафим Саровский и многие другие уединялись, подвизались, спасались. А у нас вдруг появились сомнения: может быть, лучше ближним помогать? Такого сомнения быть не должно.
Вопрос. Когда я молюсь, призывая имя Господа, то одновременно из сердца исходит целый «фонтан» страстей и злых помышлений — помыслов лжи, злопамятности, — и я начинаю злиться. Объясните, пожалуйста, что происходит. Может быть, это бес так уводит от молитвы?
Ответ. Здесь никакого противоречия нет: действительно, бес может уводить от молитвы. Помышления и страсти выходят из сердца, но пребывают они лишь на его поверхности, так как в глубине сердца живет Господь, Который соединился с нами через таинство святого крещения. Если у неверующего, некрещеного человека, не могущего справиться с собой, страсти находятся внутри сердца, потому что там живет сатана, то у православного христианина страсти из глубины сердца изгнаны — там пребывает Господь, но они приражаются к сердцу снаружи. Поэтому тот человек, который, углубившись в себя, находит там Господа, соединяется с ним, естественно освобождается от страстей, так как проходит через тот слой, где они существуют; и Господь, благодаря такому соединению, начинает действовать все могущественнее, сильнее и пожигает страсти. Конечно, это происходит не сразу — страсти не могут исчезнуть сами собой, для их уничтожения нужно наше усилие, противление страстям.
Вопрос. Во время молитвы у меня часто становится горячо в сердечном месте. Я устремляюсь умом в этот жар и как бы «проваливаюсь» в него умом. Иногда жар появляется в сердце без молитвы. Я сомневаюсь: не увлекаюсь ли я внутренними ощущениями, так как покаяние при этом имею слабое, даже когда молюсь в уме. Может быть, нужно отбросить эти мысли, а молиться и ждать, когда Господь даст покаяние?
Ответ. Очень хорошо об этом состоянии сказано у святителя Игнатия (Брянчанинова) в статье «Слово о молитве Иисусовой» и у старца Василия Поляномерульского в его «Предисловиях». Жар может быть вызван разными причинами: он может появиться от более сильного движения крови, когда мы пытаемся сосредоточиться в сердце; от прелести; в результате неправильной молитвы может появиться какое-то вредное разгорячение, порой соединяющееся со сладострастием; иногда — это действие благодати. Существует несколько духовных признаков: жар обязательно должен сопровождаться всевозможными духовными ощущениями — тишиной, миром, покаянием, сокрушением сердца, которые могут и исключать друг друга: например, иногда пребываешь в сильнейшем покаянии, сокрушении, а иногда — в необыкновенном мире.
В духовной жизни великое многообразие ощущений и переживаний, нельзя всё сводить к одному только покаянию — это уместно лишь тогда, когда мы говорим о покаянии в широком смысле слова — как борьбе с грехом. Если же говорить о покаянии как о некоем настроении, то одним таким покаянием все многообразие духовной жизни, конечно же, не исчерпывается. В какой-то момент в душе мир, тишина и любовь, но собственно покаяния нет, в какой-то момент — сильнейшее покаяние, а все другие чувства отходят на второй план или почти исчезают; бывает и другое: благодать действует, а покаяние в той степени, в какой его хочется иметь, еще не приобретено.
Таким образом, покаяние покаянию рознь; оно есть начало, середина и конец духовной жизни: имеет покаяние и тот, кто только пришел в церковь и не знает, как молиться, а лишь кается да вздыхает, и тот, кто следит за своими грехами и часто исповедуется. Такие подвижники, как Арсений Великий, которые «таяли» от слез, также имели покаяние, но совсем другое. Через покаяние можно достигнуть и бесстрастия. Как говорил преподобный Паисий Величковский, если бы человек слезами мог омыть свое тело, то оно стало бы нетленным. Поэтому нужно искать внимания, принимая свое покаяние таким, какое оно есть. Если тепло, которое действует в сердце, правильное, соответствует описанию этого ощущения у святых отцов (у них эти ощущения особенно точно описаны) и, конечно, если старица находит его непрелестным, тогда не нужно думать о том, слабое ли у тебя покаяние. Нужно всегда заставлять себя внимательно молиться, внимать молитве изо всех сил, всячески понуждая себя к сосредоточению. А там, как Господь даст, так и будет.
Вопрос. Хорошо ли, живя в монастыре, читать много духовной литературы и есть ли какая-то норма?
Ответ. Определенной нормы нет: объем прочитанной литературы зависит от свободного времени и от того, кто как читает. Но святые отцы говорят, что чтение книг в большом количестве расстраивает ум. В любом случае нельзя читать в ущерб молитве. Однако хорошо много читать с целью постоянного насыщения святоотеческими изречениями, чтобы всегда держать их в памяти, исполнять, проверять себя по ним, а также возбуждать ими в себе ревность, — польза от чтения святоотеческих книг многообразна. Конечно, нам, монашествующим, прилично читать преимущественно аскетическую литературу, но не только: неплохо было бы освоить исторические и догматические труды. Таким образом, аскетическую литературу мы должны читать всегда, остальное — в меньших количествах, потому что в первую очередь нам нужны те книги, которые учат нас жить по-христиански. Но с другой стороны, когда человек прекрасно знает, как бороться со страстями, не понимая, что такое Пресвятая Троица, это выглядит нелепо, и чтобы самостоятельно не изобретать и не доказывать догматы, необходимо изучать их по творениям святых отцов. Самостоятельно размышлять о богооткровенных истинах опасно, их нужно усваивать из книг.
У русских православных считается, что если человек пришел в церковь, то ему уже и знать ничего не надо, и думать даже нельзя, а если как-нибудь думаешь, то это уже подозрительно и считается чуть ли не ересью. Это неправильно. Я говорю не о том, чтобы иметь какие-то самостоятельные взгляды и уклоняться от православного учения, а о том, что люди совершенно не хотят мыслить. Например, почему такая вещь, как ИНН, наделала столько шуму? От нашего дремучего, дикого невежества. Кто-нибудь скажет какую-нибудь нелепость, и начинается «брожение спящих умов». Почему, например, квартиру, размер обуви можно нумеровать, цену можно написать в цифрах, а штрих-кодом пользоваться нельзя? Тогда почему мы пользуемся арабскими цифрами, а не старославянскими, ведь мы не магометане? Люди, читавшие сочинения святых отцов, не относятся к этой проблеме всерьез.
Вопрос. Как правильно вести себя с сестрами, особенно во время послушания? У меня получается так: с кем я общаюсь очень близко, отношения складываются плохие, а с малознакомыми сестрами все происходит по-другому. Можно ли иметь такой помысел, как будто ты никого не знаешь?
Ответ. Если мы хорошо относимся лишь к тем людям, которых не знаем, то получается, что как только мы с человеком познакомимся немного поближе, так сразу же «садимся ему на голову». Может быть, нужно в определенном смысле «держать дистанцию» — не входить в непринужденные отношения, чтобы у нас не появился соблазн вести себя дерзко, свободно (что называется свободным обращением). Святые отцы советуют ни с кем особо не сближаться именно по этой причине. Но их совет об ограничении общения не относится к подобным случаям: когда у человека от сближения с другими возникают злопамятность, раздражение, гнев. Это действие страстей, требующее упорной борьбы.
Вопрос. Часто стала замечать в ближних действие страстей. Доверяя своим мыслям, объясняю себе мотивы их поступков и верю этим объяснениям.
Ответ. Конечно, такие помыслы нужно отвергать, стараться не вникать в них. Правильно мы толкуем поступки окружающих или неправильно, — этого знать не нужно. Мы должны видеть всех святыми, чистыми, действующими по самым благородным мотивам. И не надо кого-то подозревать или видеть в человеке что-либо такое, чего в нем, может быть, и вовсе нет. Своей подозрительностью мы будем только бесконечно изматывать и изнурять себя и никаких серьезных результатов никогда не достигнем.
Вопрос. Как научиться не замечать недостатков сестры?
Ответ. Почему мы прощаем родителей со всеми их грехами и немощами, а сестер судим строго? Потому что у нас нет к ним настоящей любви. Родителей мы любим и снисходим к ним во всем, а к тем, к кому мы равнодушны, относимся придирчиво. Если мы любим человека по-настоящему, то все ему прощаем, если же не любим — видим только его недостатки.
Вопрос. У Нила Мироточивого сказано, что Бог прощает грех, но не забывает. Что это значит?
Ответ. Дальше из текста становится ясно, что речь идет о том, кáк человек должен относиться к своему греху: о нем необходимо помнить, чтобы вновь в него не впасть. Эти слова нужно понимать не в мистическом смысле, будто Бог буквально не забыл нашего греха. Их смысл состоит в том, что мы сами должны вести себя так, чтобы не забыть своих преткновений, падений и не повторить их вновь; раз однажды мы уже уязвились, то во второй раз должны стараться пребыть твердыми, не поддаться искушению. Необходимо все время быть внимательными: если мы много раз уязвлялись, а потом эта борьба прекратилась, это не значит, что мы вновь не подвергнемся какому-либо нападению. Нил Сорский говорит, что воспоминанием греха мы можем себя смирять. Если же мы, победив какой-то грех, предадимся беспечности, то можем опять в него впасть.
Вопрос. Можно ли молиться, например, Божией Матери о даровании усердной молитвы? Мне кажется, когда надеешься только на свои силы, то ничего не получается.
Ответ. Молиться Божией Матери о даровании молитвы, как делали некоторые святые подвижники, например Максим Кавсокаливит, это все-таки уже какое-то дерзновение, которое нам не приличествует. Лучше мы будем просто трудиться, но трудиться усердно, а там как Бог даст. Когда же мы делаем что-либо чрезвычайное, то в этом уже есть повод к гордости и опасность прелести, поэтому лучше все делать как положено.
Вопрос. Хорошо ли иметь такое состояние, когда, кроме молитвы, в монастырской жизни больше ничего не интересует?
Ответ. Конечно, хорошо — что же еще должно интересовать?
Вопрос. Если в наше время такое странничество, как у апостолов, недостижимо, поскольку кажется слишком тяжелым, тогда каким же оно может быть, к примеру, у нас в монастыре?
Ответ. Странничество для нас — это беспристрастие. Когда говорится о странничестве, речь не идет о путешествиях, — берется только образ странника: как странник ни к чему не привязан, так и человеку, живущему в монастыре, ни к чему нельзя иметь пристрастий, он по отношению ко всем должен быть радушен, но в то же время ни к кому не привязан.
Вопрос. Может ли иноверец, не знающий о православии, наследовать Царствие Небесное?
Ответ. Люди спасаются не собственными заслугами и не добродетельной жизнью, а верой во Христа. Поэтому утверждение, что человек может наследовать Царствие Небесное без веры во Христа и без жертвы Христовой, то есть реального соединения, общения со Спасителем, которое имеет место только в Православной Церкви, было бы отрицанием одного из основных догматов Христианства. Получается, что мы можем спастись без Христа, — но как спастись вне Его?! Некоторые люди спрашивают, почему Господь не сделал ничего, чтобы спасти всех людей, ведь Он же всемогущ? Но жертва Христова как раз и есть то самое, что Господь Иисус Христос совершил для спасения всех людей. Если раньше надежду на жизнь вечную имели только иудеи, то отныне, с того времени, как пришел Христос, всякий человек, у которого есть свободное произволение и деятельное стремление ко спасению, может достичь Царствия Небесного через приобщение к жертве Христовой. Это и есть Божие всемогущество и Его всеобъемлющая любовь, проявившаяся через спасительные страдания Господа Иисуса Христа.
* Беседа в Свято-Игнатьевском скиту Ново-Тихвинского женского монастыря, 18 февраля 2001 года.
[1] Иеросхимонах Иоанн (Кевролетин) (1875–1961) был пострижен в монашество в Николаевском Верхотурском монастыре в 1907 году, рукоположен в иеромонаха в 1913 году. После закрытия обители большевиками служил на разных приходах. В 1932 году был арестован и осужден на три года ссылки, которую отбывал в Нарымском крае. Вернулся в Верхотурье тяжелобольным и до конца жизни нес подвиг старчества. В 2000 году прославлен в Соборе новомучеников и исповедников Российских.
Сайт Новотихвинского женского монастыря