О притче, бросовом человеке и баночке Клинского (+ ВИДЕО)

16 апреля в Доме русского зарубежья имени А. И. Солженицына состоялся семинар «Учиться видеть: слово и образ», организованный фондом «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского». Вели семинар Наталья Ликвинцева и Елена Садовникова, выступали поэт священник Сергий Круглов и писатель Майя Кучерская. Были показаны отрывки из «Бесед о притчах» митрополита Антония.

Надо учиться говорить притчами

«Само слово «параболэ» — «притча» — по-гречески означает сравнение, но такое сравнение, которое богаче простой иллюстрации, сравнение, которое охватывает более широкую область, чем просто иллюстрация», — говорил митрополит Антоний. Отец Сергий Круглов отметил, что с этой точки зрения вся словесность есть притча, то есть сравнение вещи, которую мы видим, с сутью этой вещи или событием, превосходящими видимую вещь.

Он объяснил, что слово в понимании владыки Антония становится образом вещи, дверью, через которую слышащий может войти в вещь, в контакт с ней, в ее понимание, в бытование с ней. Так в молитве Евхаристического канона из литургии Василия Великого Христос именуется «печатью равнообразной», Богочеловек – образом Бога-Отца. «Образ – не сама вещь, но в чем-то и сама вещь, неслиянно и нераздельно, как нераздельны, но и разны лица Троицы или Божественная и человеческая природа во Христе», — сказал священник.

Отец Сергий также процитировал слова митрополита Антония о сути притчи в беседе: «Вам предлагается что-то свершено ясное: рассказ о дрожжах, рассказ о последнем Суде или еще о чем-то. И можно сосредоточить все свое внимание на этом и сказать: “А, теперь мне всё понятно!..”. А затем, по мере того как вы все ближе знакомитесь с рассказом, вы обнаруживаете в нем самые разнообразные значения, которые нельзя обнаружить простым умственным упражнением, — всякий раз это требует новой зрелости, вы отходите от очевидного, бросающегося в глаза центра и следуете линии, которая в конечном итоге уносит вас в бесконечность Божию. Вот этим-то чрезвычайно интересны притчи Ветхого и Нового Завета, а также все притчи, которые можно прочитать в древней письменности или в восточных литературах: это рассказ, который сам по себе – всего лишь начало; это центр притяжения, с которым связано что-то другое, это отправная точка. И если оттолкнуться от этой точки и расти духовно, умственно, возрастать опытом, то открываются новые пути».

По мнению отца Сергия, неумение говорить притчами – одна из проблем современных христиан. Желая обратить своих друзей и родственников, они цитируют им Евангелие, в то время как смысл христианской веры можно объяснить на примере любой вещи, и это людям неподготовленным понятней, не случайно и Христос говорил с народом притчами, и многие святые – например, преподобный Амвросий Оптинский. «Благовестие о Христе и Царстве Божьем мы можем извлечь из чего угодно, мы должны учиться благовествовать ближнему, не только цитируя Писание, но учась у Самого Христа и святых», — считает отец Сергий.

Как слушаем, так и понимаем

В качестве примера отец Сергий прочитал собственное стихотворение, посвященное предмету, далекому от благочестия – банке пива. Оно так и называется – «Баночка “Клинского”»:

Я – баночка «Клинского»,
Простая баночка «Клинского»,
Небольшая, примерно ноль пять,
На пятиминутную небольшую усладу я создана,
Уютно, кратко мне жить
В объятьи крепкой человечьей ладони,
Радостно, пузырчато всё до капли отдать
Пересохшему горлу,
Ничего не оставив себе. Ради этого
Я и живу.

Но вот – пост наступил,
Великий и святой пост наступил,
И человек, вынув меня из сумы,
Задумался – вспомнил
Правило аскезы святой:
В пост не иметь излишеств, а если вдруг завелись –
Отказаться от них и отдать
Неимущему ближнему. Так он и сделал:
Из рук в руки с поклоном меня передал
Соседу. Но этот сосед
Был тоже аскет, и, вздохнув,
Он передал меня третьему аскету, третий –
Четвертому.
И так по кругу из рук в руки передавали они меня,
Так что даже тельце мое не по-хорошему нагрелось слегка,
И никто за колечко моё не потянул,
Никто не дал мне исполнить мою небольшую жизнь,
Никто не воскликнул приязненно: «А!
Баночка «Клинского»!»,
И, когда до последнего я дошла,
Он, увидев, что никто не прельстился мной,
Размахнулся и выбросил меня
Подальше с глаз, во внешнюю тьму.
И смертного плача моего,
Отчаянной, горькой мольбы
В бледнозлатом прозрачном сердечке моём,
Никто не услышал – ведь я
Простая баночка «Клинского»,
Вдруг оказавшаяся в ненужности никому,
И я не умею быть услышанной
Постящимся ухом.

И тут – о чудо! –
Выступил из темноты и к ним подошел
Их воскресший Учитель,
Тихий, радостный и живой,
И сказал, улыбаясь: «Мир вам, дорогие Мои!»
Ух, как они испугались сначала! Даже,
От неожиданности онемев,
Разинули рты.
А Он говорит: «Это Я, не бойтесь!
Приидите, обедайте!
Ну-ка, что тут у нас? Вот – хлеб, и рыбы,
И янтарные соты мёда!
Видите, — это же Я!»

И ах, как они обрадовались! Запрыгали у костра,
Заговорили все разом наперебой,
Засуетились, плача от ликования,
Толкались, мешали друг другу, стремясь Ему услужить, —
Этакая поднялась кутерьма!

А Воскресший
Поглядел по сторонам – и
Увидел меня.

И, ласково мне подмигнув,
Громко спросил:
«А вот еще кстати: нет ли у вас,
Возлюбленные Мои,
Баночки «Клинского»?
О, Я бы не отказался сейчас
От баночки, баночки «Клинского»,
Такой небольшой, немного помятой,
Увязнувшей на две трети в песке,
Простой баночки «Клинского»!»
Священник объяснил, что имел в виду отношение Христа и людей к грешному и бросовому человеку: «Баночка с пивом – предмет, совершенно не предназначенный для христианского спасения. Она предлагает то, что у нее есть, а пива никто не хочет, потому что оно мешает спасению. Человек предлагает нам – я имею в виду христиан, проповедующих Евангелие и стремящихся к спасению ближнего, что нам заповедано – самого себя, а он с нашей точки зрения совершенно неподходящий, неблагочестивый, и мы выбрасываем его во тьму внешнюю. “Неудачный ближний, — говорим мы Богу, — пошли нас к другому, более подходящему”. А когда приходит Сам Господь, Он принимает и любит всех и из тьмы внешней вынимает тех, кого мы выбросили. Вот смысл этой притчи».

Но отец Сергий отметил, что он не раз читал это стихотворение перед аудиторией, и далеко не все слушатели понимали, что это притча. Например, члены православных обществ трезвости видели в стихотворении апологию пьянства и негодовали. Поэтому не только смысл притчи важен, но и умение и желание того, кому ее рассказывают, слышать и воспринимать.

«Сам Господь в Евангелии не раз это подчеркивает, говоря с горечью о глухих и слепых, о имеющих уши, но не слышащих. Без готовности к слышанию самая искусно сказанная притча не принесет никаких плодов (о чем и говорится в притче о сеятеле – о том, что разная мера духовной зрелости приносит разные плоды слышания слова Божьего), а эта наша готовность, как сказал владыка Антоний, может быть только свободной», — сказал священник.

Притча глубже прямолинейного толкования

«Почему Христос говорил притчами с народом, а не с апостолами?, — задала риторический вопрос Майя Кучерская. – Ответ очевиден – говорить с огромным количеством народа языком умозрительных и абстрактных истин почти невозможно. Толпа – большой ребенок, с ней надо говорить предельно доступно, используя близкие и понятные ей образы – то, что осязаемо».

Майя Кучерская также предположила, что Христос говорил притчами, чтобы избежать прямолинейного толкования. Прямолинейное толкование истины, по мнению автора «Современного патерика», чревато окрадыванием ее глубины и красоты, а притча, наоборот, указывает на скрытую в истине глубину и бесконечность ее смысла. «Притча применима к самым разным ситуациям, к разным людям, указывает на то, что истина бесконечна, и человеку ее своим умом не объять, не исчерпать, — отметила Кучерская. – Она глубже каждого из нас и наших способностей ее истолковать. Значит, притча дана человеку и для осознания ограниченности его умственных сил, то есть для смирения».

По словам Майи Кучерской, притча – мягкая пища, которую способен вкушать каждый и которая возвращает нас к младенческой простоте и чистоте. «Это еще и улыбка Бога нам – Его детям».
Также писательница отметила, что притча – форма предельного обобщения. Притча о блудном сыне описывает не только дурного и примерного сына и их отца, но многих сыновей. «Это еще и напоминание нам, что хотя мы, конечно, каждый из нас – неповторимая личность, все мы дети Адамовы и между нами есть связи, родство, которое позволяет нашу разнообразную жизнь, полную неожиданностей и удивительных ситуаций, сводить к общим примерам», — сказала она.

Обобщающий характер притчи особенно ярко проявляется в художественной литературе. Чем талантливее произведение, тем больше читатель сопереживает героям, и их «я» становится на время чтения и его «я». «Притча приобщает к опыту, описанному в романе, все человечество, — объяснила этот феномен Майя Кучерская. – Притча – прапрапрабабушка изящной словесности».

Подготовил Леонид Виноградов