2 января в здании строящейся школы поселка Североонежск было обнаружено тело 15-летней Кристины Кудряшовой. В конце января эта новость буквально взорвала средства массовой информации: «не выдержав разлуки с семьей, воспитанница детского дома повесилась». Виновными объявили органы опеки и попечительства города Мирного, «инициировавшие изъятие ребенка из семьи», а также сотрудников Североонежского детского дома наказавшие девочку за побег «мытьем полов».
Эта история могла бы стать хорошей иллюстрацией к страшной практике ювенальной юстиции (Кристина была старшей из трех девочек в семье), и к бездушию сотрудников «опеки» и детского дома.
Но есть факты, которые в средствах массовой информации либо замалчиваются, либо искажаются. Дело в том, что тот самый сотрудник органов опеки – прихожанка нашего храма, а с персоналом и воспитанниками Североонежского детского дома я, как супруга настоятеля мирнинского храма, несколько лет находилась в теснейшем контакте.
О чем «забыли» сказать средства массовой информации
С семьей Кудряшовых (фамилия мамы – Серганова) мирнинские органы опеки и попечительства познакомились в феврале 2010 года. Тогда семья была поставлена на межведомственный профилактический учет, как неблагополучная и имеющая детей, находящихся в социально-опасном положении из-за факта «жестокого обращения и ненадлежащего исполнения матерью обязанностей по воспитанию, содержанию, обучению несовершеннолетних детей»: мама пила и била старшую Кристину (на суде Кристина и мама подписали «мировую»). Папа в воспитании детей не участвовал вообще.
Меньше чем за год родители 8 раз привлекались к ответственности, в основном – по статье 5.35 КоАП РФ (ненадлежащее выполнение родительских обязанностей). Кристина за этот год бросила сначала общеобразовательную, а потом и вечернюю школу, стала часто и на несколько суток уходить из дома. Иногда ее мама «вспоминала» об этом, писала заявление в УВД, и тогда девочку искали в злачных местах.
Весной 2011 года девушка за совершение двух серьезных правонарушений была направлена в Центр временного содержания (по сути – тюрьма) для несовершеннолетних правонарушителей при УВД Архангельской области сроком на 30 суток. Но и эта крайняя мера воздействия не принесла результатов – ни в образе жизни Кристины, ни ее родителей ничего не поменялось, ситуация в семье лишь усугубилась.
Не приводя здесь особых подробностей, упомянем, что младшая девочка в семье – инвалид, а мама, слишком часто находившаяся в бессознательном состоянии из-за употребления спиртосодержащих настоек седативного действия, не только не могла обеспечить уход за детьми, но и создавала ситуации, опасные для их жизни.
Как вы понимаете, увещания работников органов опеки и попечительства и просьбы образумиться на маму Кристины особого воздействия не производили, а папа в семье не появлялся…
На суде по лишению родительских прав отец и мать сестер Кудряшовых не появились. Апелляцию на решение суда об «отобрании детей» не подали. Еще до судебного заседания родители заявили, что родственников, которые могут и хотят забрать после суда детей к себе, у них нет (!).
Кристине, Карине и Каролине лишь оставалось собрать вещи в детдом. На прощание мама сказала Кристине, что пребывание в детдоме пойдет ей на пользу: там она научится ценить родителей и не будет пропускать школу.
Ювенальная юстиция и реалии работников органов опеки
Не знаю, как в других городах, но в Мирном родители ребенка должны приложить просто массу усилий, для того, чтобы их чадо попало в детский дом.
У нас в городе семья попадает в поле зрения работников органов опеки и попечительства после ряда серьезных сигналов. Из отдела внутренних дел — например, родители находятся в состоянии алкогольного опьянения, из поликлиники — телесные повреждения у ребенка и т.д. По решению комиссии по делам несовершеннолетних семья ставится на учет, и те самые «органы профилактики», откуда поступили тревожные сигналы, периодически будут совершать в неблагополучную семью рейды. При малейшей положительной динамике семья с учета снимается.
Для того чтобы вмешаться в жизнь семьи, органам опеки и попечительства нужны очень СЕРЬЕЗНЫЕ основания, когда речь идет о реальной угрозе жизни и здоровью ребенка, а вовсе не донос «доброжелателей», или личная прихоть самих сотрудников , как думают многие.
«Вы просто себе не представляете, что нам приходится наблюдать в некоторых семьях. Даже говорить об этом вслух нельзя. Но что мы можем сделать, если в арсенале сотрудников органов опеки только беседы, и никаких рычагов или методов воздействия на родителей нет? Ходим, уговариваем взрослую женщину-алкоголичку бросить пить, смотреть за детьми, не бить их. Сами понимаете, что это мало помогает» — рассказывает Лариса Жаворонкова, специалист отдела опеки и попечительства города Мирного и прихожанка храма святого Архангела Михаила.
Но чтобы ребенок все-таки попал в детский дом, ситуация в семье должна стать запредельной, критической. Мама и папа Кристины со своей стороны сделали все возможное и невозможное для того, чтобы три их дочери оказались в детском доме…
Североонежский детдом. фото: Светлана Плешакова, mk.ru
Уже поздно…
Североонежский детский дом – типичный российский детдом в глубинке. В 2007-2010 годах наш храм сотрудничал с учреждением. Прихожане брали детей на выходные, некоторые – под опеку, мы проводили благотворительные акции в пользу детского дома и вели здесь воскресную школу. Я ездила в Североонежский детский дом каждую неделю, общалась с ребятами и воспитателями.
Что меня поразило – так это обилие одинаковых фамилий у ребят из разных групп (стандартная ситуация: трое-пятеро детей в детдоме при живых родителях). Больше 90% воспитанников Североонежского детского дома – социальные сироты. Такие же, как Кристина.
Но еще больше поразило отношение персонала к детям. Не воспитатели – а настоящие мамочки. Тогда мне, удивленной, объяснили, что случайные люди в таких заведениях просто не задерживаются. А так как детей сравнительно немного, то все – и дети, и воспитатели– здесь на виду. В детском доме много кружков, совместных мероприятий, праздников. Ребята почти профессионально выступают на сцене. Видно, что все это делается не для галочки.
Нельзя сказать, что проблем в этом детдоме нет. Татьяна Клапышева, возглавлявшая Североонежский детский дом на протяжении 12 лет, в частном разговоре со мной признается, что ребенку, который был изъят из неблагополучной семьи в подростковом возрасте, помочь уже невозможно.
«14 -18 лет – очень опасный возраст. Сформированы привычки, и в детском доме за несколько месяцев ребенка изменить невозможно. Естественно, что у подростка возникает протест, когда он не может делать все то, к чему привык, пока за ним не смотрели родители. Изымать ребенка из семьи, чтобы как-то помочь ему, нужно, пока ребенку еще не исполнилось 10 лет. Потом будет поздно».
«В детском доме Кристине не хватало вольности»
До того как занять должность директора Североонежского детского дома, Анна Викторовна много лет проработала там психологом, фактически она была вторым после директора человеком в учреждении. Когда во время моих приездов кого-то из ребят не было в группе, остальные с легкой завистью сообщали «Он у Анны Викторовны».
Вот что Анна Зубкова рассказывает о Кристине:
«Кристина приехала к нам 5 октября 2011 года, прожила она у нас чуть больше двух месяцев. Кристина была непростым ребенком: она привыкла защищать себя и сестер, не доверяла взрослым, ожидала, что ее могут обмануть, предать. И только спустя какое-то время стала понемногу доверять взрослым.
С девочками нашла общий язык сразу, но и с ними случались ссоры. Был даже конфликт, который разрешали все вместе.
Кристине в детском доме было не просто: новый ритм жизни, другие правила – режим, который необходимо соблюдать. Сразу и быстро не привыкнешь, тем более, что девочка знала другую, благополучную жизнь, в которой ее любили и боготворили, пока не случилась беда.
Конечно, подросток скучал по близким и родным, подругам и друзьям. И еще Кристина очень ждала марта. Ждала, что мама восстановится в правах, или ее заберут родители подруги. Периодически Кристина встречалась с друзьями, подругами из той жизни. Ей не хватало той вольности.
Помочь девочке было можно, но для этого было нужно чуть больше времени, которого, к сожалению, не хватило. А помочь можно было только через разговоры, беседы, проговаривая ситуации, освобождая эмоции и переживания.
Кристине это давалось с трудом. Она не хотела говорить о том, как жила раньше, о родителях. Чаще отмалчивалась или отказывалась отвечать. Понятно, что на ребенка в таких ситуациях ни в коем случае нельзя давить.
Кто виноват в смерти Кристины? Не знаю. Погиб ребенок – а взрослые спорят и ищут виноватых».
Вопросы без ответов
Кристина
Первый раз Кристина ушла из детского дома 27 ноября. У друзей и знакомых в Североонежске ее не было (воспитатели детского дома обычно знают адреса и телефоны друзей ребенка). По мобильному телефону (который тогда еще работал) Кристина отвечала, что она у друзей и у нее все нормально: «Щас приду». 30 ноября она вернулась в детский дом и обещала больше оттуда не уходить.
Кристина сразу позвонила своему другу и попросила у него новый мобильный телефон – старый почти не работал. Девушка приняла душ и собиралась «покушать», но на ужине ее так и не дождались. Кристина снова ушла из детского дома.
Сотрудники сразу начали поиски, снова обзванивали друзей и знакомых, звонили родителям в Мирный. Кристину искали в поселке и даже в районе, но она как в воду канула, а ее мобильный телефон больше не отвечал. В этот же день к поискам подключилась полиция. Сотрудники детского дома поддерживали постоянную связь с родителями Кристины (от Североонежска до Мирного несложно добраться за 40 минут), с органами внутренних дел, ПДН.
Очень странно, что в течение этого месяца о девушке ничего не было известно даже полиции. Есть предположения, что Кристина могла выйти на контакт с матерью, но в конце декабря та снова начала пить… Со слов мамы, девочка дома не появлялась и не звонила ей.
Остается загадкой, что же могло произойти с Кристиной в начале января 2012 года. Следствие признаков насильственной смерти девушки не обнаружило. Однако материалы дела совсем недавно были отправлены на доработку.
Сотрудники детского дома и органов опеки, знавшие Кристину, не могут поверить в самоубийство. Не такой у Кристина был характер. Она была очень самостоятельной и рано повзрослевшей девушкой, могла постоять за себя. Даже мать Кристины, спрашивая у отца Артемия о возможности отпевания дочери, высказывала сомнения в версии суицида.
Этот месяц самостоятельной жизни был решающим в судьбе Кристины Кудряшовой. Вопросы о том, что, как и почему случилось то, что случилось, остаются открытыми.
Но мне почему-то кажется, что мама Кристины должна знать больше, чем сотрудники органов опеки и детского дома вместе взятые.
«Хи-хи»
Лариса Жаворонкова, специалист отдела опеки и попечительства города Мирного и прихожанка храма святого Архангела Михаила, рассказывая о ситуации с Кристиной, заметно переживает.
С девочкой они были знакомы с начала 2010 года, встречаться приходилось часто. На суде по лишению папы и мамы Кристины родительских прав (куда те даже не посчитали нужным явиться) органы опеки выступали истцами. С Кристинкой (как она ее называет в разговоре) Лариса Александровна вместе ходила по врачам перед отправкой в детдом и сама отвозила ее в Североонежск.
Как мог вопрос корреспондента Piter.tv об ответственности за гибель девочки ее рассмешить, Лариса Александровна просто не представляет: «Возможно, это был монтаж. Все зарабатывают деньги по-своему. Но в тот момент я была абсолютно спокойна».
Постель девочки. Фото: Светлана Плешакова mk.ru
«Мы клеим ярлыки, не разобравшись в ситуации»
Протоиерей Артемий Эмке, настоятель храма святого Архангела Михаила, г. Мирный:
Священник Артемий Эмке
«Мне кажется, никакой связи между тем, что Кристину изъяли из семьи, а позднее она была обнаружена мертвой, нет. Девочка уже была испорчена отсутствием воспитания со стороны родителей, дурным примером матери: «гуляла», любила выпить, совершала правонарушения. Ясно, что органы опеки должны были изъять детей из этой семьи, но делать это нужно было намного раньше.
Необходимы четкие критерии для вмешательства в дела семьи, чтобы не повторялись такие случаи, как с Кристиной, где помощь органов опеки была необходима, но полномочий сотрудников оказалось недостаточно. Но с другой стороны, мы знаем и о случаях необоснованного изъятия детей из семьи – этого быть не должно.
Какие уроки мы можем извлечь из этой трагедии? Жаль, что многие люди, совершенно не разобравшись в ситуации, обвинили во всем органы опеки и попечительства. Дескать, там работают злые и бессердечные люди, которых интересуют только показатели. Навешивать ярлыки на сотрудников опеки – неправильно и непродуктивно. То же самое будет и в том случае, если органы опеки будут отмахиваться от православных: дескать, надоели вы уже со своими голословными обвинениями и страшилками.
Мы должны научиться слышать друг друга.
Мне было неудобно за «ревнителей справедливости» (особенно с православных сайтов), которые за чистую монету приняли недостоверную информацию о смерти девочки, скандально поданную несколькими СМИ.
Дорогие отцы, братья и сестры, где ваша духовная трезвость и бдительность? Все ополчились на детский дом, на работников органов опеки – «бездушных чиновников». Почему-то мы, православные, считаем, что скандальным публикациям о Церкви или о духовенстве не надо доверять, не проверив факты. В данной похожей ситуации прозвучало много слишком резких и несправедливых слов в адрес невиновных людей.
Когда уважаемые и авторитетные священнослужители, не вникнув в суть вопроса, высказываются столь резко, это вызывает недоумение».
P.S. Следствие по делу Кристины Кудряшовой продолжается.