О Святейшем Патриархе Алексии I

Поместный Собор Русской Православной Церкви

Кому Церковь не мать — тому Бог не Отец.

Облачное светлое утро 31 (18) января — день памяти великих святителей Александрийских Афанасия и Кирилла.

В воздухе чисто, свежо, светло, изредка перепархивает легкий снежок. Так же чисто и как-то легко около Воскресенского храма в Сокольниках, где на почтительном расстоянии от его высоких ступеней толпится в молчании народ…

Светлое напряженное ожидание. У подъезда к храму и вокруг него в большом порядке и тишине охраняется широкая дорога, по которой, начиная с 12 часов дня, подъезжают машины. В спокойствии, чинно и благообразно прибывшие поднимаются по высоким ступеням к дверям паперти, где их встречает целый хор в светлых парчовых облачениях, и исчезают в глубине. Входные двери на паперть на минуту открываются и закрываются вновь, скрывая за собой прибывших… Народ жадно протягивает головы, перешептывается; хочется знать, кто прибыл.

Вначале прибывает представитель Сербской Церкви, затем Экзарх Америки, потом Патриарший Местоблюститель. Легкий шорох проходит по народу: все узнали Первосвятителя в привычном белом клобуке.

Опять ожидание. Подъезжают и исчезают в дверях храма посланники от Церкви Вселенской и Святого Иерусалима. Наконец, последними прибывают самые маститые гости: Блаженнейшие Патриархи Александрийский и Антиохийский. Радостно звучит входное: От восток солнца до запад. Встреча окончена.

Храм в этот облачный день светел больше, чем при ярком солнце. Огонь прожекторов проникает туда, куда не проникает даже луч солнца; высокие своды храма озарены снопами света. Потоки прозрачного голубовато-фиолетового огня озаряют широкими радостными потоками иконы, ризы, молящийся народ. Яркими точками светятся огоньки в темно-коричневом иконостасе, который так величественно возвышен над всем остальным храмом и собравшимися в нем. Легкий гул голосов, гул ожидания, игра прожекторов, а среди их света тихое скромное мерцание лампад у икон: красные, розовые, синенькие фонарики.

Начинается молебен. Перед его совершением Патриарший Местоблюститель обращается к собравшимся архипастырям, пастырям и верующим с кратким словом о том, чтобы общей молитвой освятить предстоящее великое общее дело, чтобы у Царицы Небесной и Святителей Московских испросить помощи и благословения для начатия и совершения Собора Русской Церкви.

Молебен совершается на амвоне Преосвященным Первосвятителем с двумя предстоящими. Все высокие гости молятся посреди храма. Торжественно и как-то особенно глубоко звучит на низких нотах голос архидиакона, когда он произносит слова ектении, необычные для слуха, слова молитвы о предстоящем Соборе. Молебен идет неспешно, мерно, при радостно-звучном пении большого хора. Бог Господь и явися нам…

Сине-фиолетовые лучи играют на митре и облачении Патриаршего Местоблюстителя, на ризах предстоящих, на стихаре архидиакона; они оживляют, заставляют светиться каждый маленький камешек на священных одеждах. Преосвященный Алексий совершает молебен в бархатной лиловой мантии и малом омофоре — парчевом с красными цветами.

Евангелие… “Ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей” (Мф 16:18). Да, эта истина, эти слова Господа нашего особенно близки в момент трогательно-великого торжества Православной Русской Церкви. Синие лучи, перебегая по сводам, опять озаряют предстоятелей, изменяя и как бы сказочно живописуя даже самый цвет одежд, глубину тканей, мягкость тонов бархата… Молитва о совершении начинающегося дела с обнажением головы… Многолетие прибывшим высоким гостям и предстоятелям Русской Церкви… Молебен кончается. Начинается заседание.

Весь центр переносится на средину храма, где за длинным столом, покрытым зеленым сукном, стоящим перед отверстыми вратами алтаря, размещаются патриархи, митрополиты, далекие гости и русские архипастыри. На столе — высокое серебряное распятие и Евангелие. Члены Собора занимают перпендикулярное к центральному столу положение, размещаясь по рядам стульев.

Серьезно и в то же время вдумчиво звучит голос Патриаршего Местоблюстителя, когда он, открывая Собор, заявляет, что этот Поместный Собор Русской Церкви по значению своему, по высокому собранию, по присутствию на Соборе представителей от всего Вселенского Православного Востока, мог бы воистину называться Вселенским. Первосвятитель намечает программу Собора. Начинаются доклады.

Свет прожекторов и здесь находит для себя пищу, озаряя ярким потоком почетный “зеленый” стол. В центре — Патриарший Местоблюститель с Митрополитом Крутицким, справа от них — Папа и Патриарх Александрийский, слева — Блаженнейший Патриарх Антиохийский и далее по обе стороны — прочие высокие гости. Во втором ряду позади стола обращают на себя внимание живые яркие лица молодых архимандритов, прибывших с патриархами, в своеобразных черных угольчатых камилавках. Клобуки восточных патриархов — темные, скромные, высоко одетые. Среди них выделяется черный округлый куколь католикоса Грузинского с большим крестом из разнообразных камней.

Речи тихие и громкие, слова одушевления и мерные фразы, правильная русская речь и та же речь в устах иностранцев — все это переплетено в одну неразрывно-радостную цепь необычных, высоких, захватывающих дух переживаний. Не забыты и подвиги войны; докладывается о том, что внесла Церковь для Родины, какие жертвы принесла она и на этот алтарь. Основные доклады посвящены разбору Положения об управлении Русской Церковью.

Собор в первый день продолжается до начала 5-го часа по-полудни. Закрывая его, Преосвященный Алексий приглашает продолжить и завершить начатое дело через день, 2 февраля. Заседание заканчивается при пении Достойно есть. Радостное оживление, встречи, обмен мнений, легкий, радостный дух, радостная надежда на милость Божию. Разъезжаются патриархи и архипастыри, расходится понемногу и народ, прикладываясь к любимым святыням — Иверской, Боголюбской…

Второе заседание Собора проходит еще более торжественно. Восемь раз при встречах высоких архипастырей звучит чудное От восток солнца до запад. Сердце верующих, кажется, готово полностью излиться в эти звуки — буди Имя Господне благословенно отныне и до века. Кажется, при пении этих слов звук соперничает со светом, по-прежнему теми же сказочными лучами озаряющим храм. И не знаешь, чему отдать предпочтение: глубине ли слов, восхваляющих Господа, неизъяснимой ли сладости звуков или этой необычной игре лучей света на сводах и ризах?..

Краткое, смиренное пение Царю небесный — и второе заседание Собора начинается. Оглашение состава Собора и порядка избрания, затем небольшой доклад о Соборе 1918 г., избравшем Патриарха Тихона, а далее — длинный трактат о деятельности Богословского Института. Верующим не терпится, хочется, чтоб скорее переходили уже к самому основному, но вместе с тем мерная речь ректора Института дает немного отдохнуть и набраться сил для дальнейшего… После доклада зачитывается резолюция о деятельности Богословского Института, возносящая молитву Господину жатвы, яко да изведет делателей на жатву Свою (Мф 9:38, ср Лк 10:2), и здесь — перерыв перед началом выборов.

Легкое, недлительное оживление. Русские святители облекаются в мантии. Радостное нетерпеливое ожидание, и вдруг — тихое пение архипастырей: Днесь благодать Святого Духа нас собра — живое воспоминание Вербного воскресенья, и здесь же — о Кресте… И вси вземше крест Твой глаголем. Дрожь проходит по телу при пении этой стихиры. Неповторимые мгновения…

Начинаются выборы. Мерно, с суровой важностью звучит голос настоятеля кафедрального собора, предлагающего вопросы преосвященным о том, кого они желают иметь Патриархом. Опрос идет, начиная с младших по хиротонии архиереев. Последние встают вместе со своими представителями и, называя кандидатуру, кланяются избираемому. Некоторые голоса звучат поспешно, некоторые с интонацией и одушевлением. Чудное зрелище епископов Божиих, облеченных знаками великой власти…

Собор единодушно и единогласно избрал Преосвященнейшего Местоблюстителя Патриархом Московским и всея Руси. Все встают. Троекратное аксиос и торжественное пение Тебе Бога хвалим. С волнением раздаются после этого слова Митрополита Николая, говорящего Преосвященнейшему Алексию о единогласном избрании “Его Святыни — Патриархом Московским и всея Руси”. Лик новоизбранного Архипастыря бледен; он, смиренно наклонив голову, благодарит за оказанную ему честь избрания и вместе с тем с глубоким чувством просит о молитвенной помощи в деле, превосходящем естественные силы человека.

Звучит многолетие и начинается радостное приветствие новоизбранного во Патриарха: Сей день, егоже сотвори Господь. Незабываемые минуты, минуты радости и глубокого душевного волнения — первые минуты наречения Патриарха, ибо “что есть Патриарх для паствы своей?”, как задает этот вопрос новоизбранный Предстоятель Православной Церкви Русской, — ее апостол.

Раздаются слова обращения Собора ко всем верующим; Церковь взывает об исправлении нравов, быта, о должном отношении к великим таинствам покаяния и причащения, о хранении постов.

Уже утомлены все; много пережито за это заседание; на этот раз оно очень многолюдно, но уже нельзя беспокоить и высоких гостей и новоизбранного Святителя. Гул, оживление, не хочется уходить из храма, опять у подножия святыни Иверской хочется умолять Господа и Его Пречистую Матерь о судьбах Церкви Русской: Утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь… Ведь это как раз поется теперь в дни перед Сретением Господним.

Народ редеет. Уезжают громоздкие кабины с прожекторами и киноаппаратами. Расставляются и разносятся стулья. А храм до самого купола точно замер и чем-то наполнен, и в глубоком гулком молчании, там вверху хранит глубокие тайны…

Утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь.

Интронизация Святейшего Патриарха Алексия

Вечерело в соборе, вокруг которого царила тишина и порядок в тот приснопамятный вечер 3 февраля 1945 года, когда его освятили молитвой вселенские восточные Патриархи… Густой зеленой каймой были обрамлены царские врата, и южная зелень этой каймы точно хотела говорить, но молчала в ожидании… Ветви туи украшали паникадила, придавая торжественность молчаливому храму. Высокие местные иконы Спасителя и Божией Матери, окруженные зеленью, были тем живым средоточием, к которому устремлялись взоры молящихся, в молчании ожидавших начала всенощного бдения.

Высокие архипастыри прибывали один за другим — в начале представитель Сербской Церкви, затем католикос Грузинский, далее архиепископы Вселенский и Иерусалимский и, наконец, Патриархи Александрийский и Антиохийский. (Первосвятитель Русский, новоизбранный во Патриарха, в тот вечер молился дома, в своей Крестовой Церкви.)

Радостно-торжественная встреча при пении сильного хора, приветственные речи митрополита Крутицкого, море огней в паникадилах, у царских врат, в отверстом алтаре…

Всенощная начинается тихо, торжественно. Звучное Блажен муж… Господи воззвах на глас 2-й… Струйки ладана начинают плыть по храму, синева их сливается с густой зеленью деревьев около амвона, тает в темных южных листьях у царских врат…

…Лития, на которую выходит в сопровождении многочисленного причта Папа и Патриарх Александрийский Христофор в черном клобуке и лиловой мантии, бережно поддерживаемый молодым архидиаконом. Звуки незнакомых слов в устах Патриарха, потом вдруг — из его же уст знакомое мир всем — и опять греческие слова длинной литийной молитвы. Незнакомые звуки и фразы, а сердце трепещет от радости, что идет молитва Тому же живому истинному Триипостасному Богу в том же едином православном исповедании.

К воскресным тропарям присоединен тропарь Святителям Московским Первопрестольницы Российстии… Ведь завтра — великое торжество Москвы и всей Руси — интронизация Патриарха.

Торжественное, захватывающее дух Хвалите имя Господне… На большую кафедру в передней части храма выходит весь высокий освященный Собор. Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим. Папа и Патриарх Александрийский исходит на каждение алтаря, затем торжественно среди расступающегося народа обходит и кадит храм, руководимый отцом настоятелем. По-прежнему благоговейно поддерживает его мантию черноволосый курчавый архидиакон. Источники на мантии Александрийского Патриарха — золотые, одноцветные, более узкие, чем таковые же на мантиях русских архиереев. Архидиакон облечен в невысокую черную камилавку и своеобразную, сверху широкую, черную рясу. Патриарх Христофор движется по храму медленно, неспешно кадя и внимательно оглядывая из-под круглых очков в черной оправе теснящийся в благоговении народ.

— Патриарх Сергий! — поясняет громко отец настоятель, подводя первосвятителя Александрийского к могиле почившего русского Первосвятителя. Папа Христофор внимательно кадит празднично убранную могилку. Не раз раздавалось в этих Елоховских стенах слово почившего “дедушки” ¹ об особом расположении его к Папе и Патриарху Христофору, о том, что последний “очень уж любовен к нам, русским”.

Евангелие читает Патриарх Антиохийский Александр. Жадно вслушиваются молящиеся в звуки его несколько своеобразной русской речи, повествующей о том, что жены зело заутра во едину от суббот приидоша на гроб, возсиявшу Солнцу…

“Вот мы и разные — по языку, по обычаям — а Бог один”, — опять с радостью пробегает внутри. “Разные, а Бог один”, — так и сказала одна юная девушка.

Помазание у Святого Евангелия совершает Патриарх Александр. Он уже утомлен, помазывает сидя в кресле; многие верующие принимают от него святое помазание, с благоговением вставая на колени. Запах особого благовония разносится по храму: сегодня в елей вложены особо ценные благоухающие вещества. Быстро идет канон при тихом пении катавасии Сушу глубородительную землю…

Ектении на славянском языке чередуются с ектениями на греческом и арабском. Высоко, звучно, несколько непривычно для слуха раздаются гортанные тенора восточных архидиаконов. Прошения заканчиваются иногда несколько неожиданными высокими оборотами звуков. “Языки разные, а Бог один”, — опять вспоминаются слова девушки.

Великое славословие. Патриархи покидают собор. Только архидиаконы остаются, чтоб закончить ектении на утрени.

Молящийся народ также начинает расходиться. Незаметно прошло время; оказывается, что уже одиннадцатый час вечера… Листья южных деревьев у амвона, свет паникадил, огоньки лампад, запах благовонного елея, приятная, радостная усталость — все соединяется в одну общую нераздельную песнь верующего сердца…

После первого часа Католикос Каллистрат поздравляет народ с возобновлением Русского Патриаршества, говорит о новоизбранном Патриархе как о муже высокого ума, сильной воли, большого сердца, убеждает возносить за него горячие молитвы. Радостно слушать слово этого высокого худощавого старца, самого радующегося своему общению с православной Русью.

* * *

Дух верующих поднимается еще выше на утро следующего дня, дня торжества интронизации. За много часов собираются во множестве потоки народа, чтоб занять места поближе к центральным частям храма.

Опять длительное, напряженное, но не утомляющее ожидание. Все превращаются точно в один слух и зрение. Опять множественные встречи высоких святителей, но на сей раз народ замирает в ожидании своего — нареченного во Патриарха. Минуты приближаются. Последние мгновения кажутся уже долгими от нетерпеливого напряжения.

Но вот, наконец, и первосвятитель Русский! — виновник и центр сегодняшнего торжества. Он совершает обычное моление при входе в храм, и здесь у самых дверей встречается отцом настоятелем с хлебом и солью. Взволнованно звучит голос отца Николая, когда он как бы от лица всех верующих говорит о той радости, которую переживают все с избранием первосвятителя Алексия во Патриарха. “Мы теперь не сироты: есть за нас молитвенник и печальник, есть предстатель перед Богом в наших скорбях…”.

Первосвятитель торжественно препровождается и возводится на кафедру, где его ожидают прибывшие ранее патриархи, митрополиты, архиепископы.

Отец настоятель зачитывает постановление поместного Собора Русской Церкви об избрании митрополита Алексия Патриархом Московским и всея Руси.

Аксиос, аксиос, аксиос, — отвечает Церковь. Вслед за тем — слово митрополита Киевского Иоанна, подносящего Первосвятителю патриарший куколь.

Патриарший жезл подносит митрополит Николай Крутицкий; вдохновенно звучит при этом его речь.

Аксиос, — трижды отвечает хор.

После восприятия священных знаков патриаршей власти, Патриарх, обнажив голову, преклоняет колена посреди своих высоких собратий и смиренно молит Господа Промыслителя об укреплении сил его на новом поприще служения Церкви Христовой… Здесь — “удобее молчание…”.

Начинаются часы. Патриархи торжественно облекаются в священные одежды. Патриарх Московский и всея Руси облечен в темно-красный бархатный саккос с золотом, широкий белый омофор и сияющую всеми цветами радуги митру.

Первосвятительствует Папа и Патриарх Христофор, справа от него — Патриарх Александр; Патриарх Московский занимает место слева. Далее в порядке сана располагаются митрополиты, епископы, пресвитеры. Начинается литургия.

Почему-то здесь торжественный свет синих потоков огня поражает меньше, чем на Соборе. Здесь точно все уходит внутрь, вглубь великой совершающейся службы, вглубь неповторимых часов и мгновений.

Однако свет этот гармонирует со всем тем высоким торжеством, которое наполняет сегодня храм. Торжественнее как-то, чем вчера, выглядит южная зелень у царских врат и амвона, она точно вся встрепенулась, украшенная яркими огнями; по-другому уже, точно что-то вещая, благоухают и гирлянды, и зелень паникадил, и это зеленое окаймление кафедры. В алтаре, за престолом среди света лампад, оттеняя живопись икон, белеются матовые кисти сирени…

Это все то, что видит глаз, а еще дороже то, что недоступно зрению, что глубже зрения, — дороже то, что зрит в это время сердце. Литургия проходит при мерном торжественном пении; сегодня она совершается четырьмя патриархами…

Приидите, поклонимся и припадем ко Христу… Несколько отлично от привычного способа совершается знамение Св. Креста трикирием и дикирием в руках Александрийского Патриарха.

Еще больше все уходит внутрь и точно замирает в неизъяснимой глубине Божественной Евхаристии с переходом Святителей во святой алтарь.

Благословен еси, Христе Боже наш, иже премудры ловцы явлей… Воспоминание Патриархов православного Востока… За Патриарха Вселенского народ трижды благословляет Патриарх Христофор. Далее возносятся имена Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского Патриархов. Святейшего Отца нашего Алексия, Патриарха Московского и всея Руси, — высочайшим голосом провозглашает, наконец, архидиакон. Святейший Алексий трижды благословляет свой народ.

Как огнями сияет в этот день митра Московского Патриарха — и как чудно сочетается это торжественное сияние со стоянием его ошуюю Папы и Патриарха Христофора!.. Литургия идет вперед, незабвенные минуты уходят, вот уже высокая херувимская песнь, Верую, Милость мира…

Высшее напряжение всех сердец человеческих за пением Тебе поем как-то чудно растворяется сегодня в необъятно-великом торжестве Церкви Русской. Поэтому как никогда те же сердца ищут и находят себе ответ в торжественных звуках голоса архидиакона, поминающего после Достойно “принося­щих Святыя дары сия” — и тех, “ихже кийждо в помышлении имать”.

…Чтение Патриаршего послания на запричастном стихе. “Неисповедимые пути промысла Божия…”, — такими вдохновенными словами начинается Послание. — “Что есть патриарх для паствы своей?”, — как бы от лица паствы задается вопрос Послания. Дальше слово к пастырям, к подвигу пастыря, к деланию их во дни военного испытания — и, наконец, — обращение к пастве: “Вы — утешение наше, наша радость и венец, если жизнь свою направляете по пути христианскому…”.

Причащение священнослужителей уже совершилось. Литургия идет к концу. После отпуста в кратком слове Святейший Патриарх, опять указуя на непостижимость Промысла Божия, просит молитвенной помощи у паствы своей и, преподав благословение, совершает благодарственный молебен с сонмом русских архипастырей и пастырей.

Напряжение сил человеческих уже истощено, но Патриарх еще принимает поздравления и благословляет народ, однако принужден обратиться с просьбой к народу, чтоб его освободили.

Сколько может вместить сосуд человеческого сердца и слабого телесного состава? В этот день границы эти были как будто расширены, но тем более сказывалась естественная слабость телесных сил. Был уже четвертый час пополудни.

Народ толпами провожает Патриарха, который, приняв благословение на могилке Святейшего Сергия, с трудом пробирается к своей машине.

Заступи, спаси, помилуй, сохрани, утешь, укрепи, Боже, — Святейшего Отца нашего Патриарха Московского и всея Руси — Алексия — ангела Церкви Русской…

^________

Ах, забыты, потеряны узоры, нежные очертания тех мыслей, которые сложились в душе в начале звучания тихих сретенских напевов при порывистом снежном вихре из массы тонких снежных иголочек… Потеряны в душе под впечатлением позднейших сильных и больших переживаний, которые, как яркие южные произрастания, закрыли эту мягкую нежную красоту уходящей северной зимы.

В душе остались только какие-то малые обрывки выстраданных тогда ответов, слезами полученного внутреннего опыта, совсем укрепившегося под песни Сретенского снежного бурана…

Эти обрывки… вы говорили тогда: “мы не знаем, что даст это церковное событие, что может дать Собор, мы не знаем…”.

И тогда, в серой выси просторного храма, там — за узкими высокими окнами искала душа ответа, искала успокоения у Того, Кто обещал упокоить нас. Где же, Господи, следы Твои в наших жизнях, где же Твое водительство, где тогда Твое премирное и выше постижения промышление о судьбах Твоей невесты Церкви?

И в страшном томлении духа, томлении за тех, кто хочет забыть это вечное слово, рождался тихий, но такой твердый ответ, такой нерасторжимый, неотъемлемый от души: “Водительство Духа непостижимо уму человеческому, оно — премирно. Оно вело, веками вело корабль Церкви, оно попускало испытания Церкви, но врата адова не одолеют ю. Действие Духа Божия тонко — оно пронизывает все неповторимо слагающиеся отношения людские, все исторически возникающие сочетания племен и народов и разрешает их. Оно столь сокровенно, что проникает до разделения составов и мозгов человеческих (Евр 4:12), оно водит каждой отдельной жизнью, но оно же проникает и туда, где говорит история”…

И в душе звучал пропетый уже Сретенский ирмос сушу глубородительную землю… Огустела же тогда вода, людем пеше мореходящим, извела же их тогда из Египта любовь Моисея под покровом Божиим. И вот они, еще плотские, земные, только что сомневавшиеся и роптавшие поют чудную песнь, новую песнь на новой земле своего пришельствия. Будет и опять совершаться руководство Божие над людьми Его, дан будет Моисей, огустеет опять вода морская и солнце правды опять нашествует сушу глубородительную землю…

А Сретенская снежная буря из бесчисленных тонких иголочек уже заметала следы и дороги, обвевая лицо и напоминая слова другого ирмоса того же Сретенского канона Утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь…

Февраль 1945 года

Служения Святейшего Патриарха

Прошел теплый летний дождь и в воздухе опять тепло и парит. И тут же в лесу, оттуда, где находятся лесные болотца, начинает подниматься пар. Он то густой, то более редкой белой пеленой поднимается кверху, временами даже застилает вершины деревьев, перекрывает темные кроны елей, клубится, расстилается, возносится кверху и незаметно исчезает, тает. Редкое явление в природе, может быть, и не очень приметное, но почему-то всегда неизменно поражающее душу своей какой-то возвышенной красотой. Это точно лес кадит, приносит свой молчаливый глас Создателю всяческих; седой, суровый, но и тихий, смиренный одновременно, он воссылает свой фимиам как образ своего безмолвного жертвоприношения Творцу — и лес одушевлен, осмыслен в эти минуты, что-то неизглаголанное, тайна неизреченная совершается в нем, тайна великая и прекрасная, много говорящая сердцу человека.

Конечно, мы понимаем, что вряд ли вправе от этих образов природы непосредственно переходить к образам Церкви, но если эти первые настолько значительны, что являются как бы знамением для нас, если мы берем образы природы как отдаленные подобия, если мы подходим к этому со смиренным духом — то, думается нам, сие не невозможно.

Итак, какие же подобия воскресают в душе, во внутреннем человеке, когда внешние чувства не могут оторваться от неизреченного видения кадящего леса на другом берегу реки? Ах, в эти минуты душа прозирает что-то, что выше мысли, глубже слова — в этом безмолвном лесном жертвоприношении.

Так что же, что именно хочется изобразить из пережитого в Церкви, что подобно этой высокой жертвенной красоте?

Только одно обретает внутри душа — это богослужения, совершаемые Святейшим Отцом и Патриархом нашим.

Красота есть предел человеческих желаний; красота — есть совершенство мыслителей, их крайняя цель, их последняя область, дальше которой не идет мысль; красота есть тайный смысл богословов, видящих в ней сбытие всего Божественного; красота — есть суть природы Божией; красота же внутренняя есть основа всех богослужений православных, совершаемых с особым смыслом Святейшим отцом нашим.

И если в службе других высоких представителей Церкви мы чтим благоговейность, благопристойность, почитаем их высокий глас, их величие — все сие мало, чтобы изобразить служение Святейшего Патриарха. Неизреченность — вот что одно можно сказать о богослужениях, совершаемых им, — неизглаголанность той сути, той бездны, которая в них открывается, сочетание поразительной простоты и поразительного величия — при смиренном, детски-кротком и одновременно мужественном предстоянии Господу — это поразит всякого, кто хоть единственный раз сможет присутствовать за богослужением, совершаемым Патриархом Алексием.

Все вы, у кого надломилась душа, вы, у кого опустились, ослабли руки, у кого разуверилось сердце, придите, только постойте, только вложите свою бедную, намучившуюся в мире душу в молитву Святейшего Патриарха — и вы сразу же получите облегчение, странную крепость, твердость и бодрость, не в туманных болезненных далях мистики прольется к вам утешение, и не будет это утешение нестойким и хрупким, как сама эта мистика — нет, от истинной Красоты Божественной и подлинной пищей будет напитана душа ваша, и опытно познаете вы, что есть Православие.

Православие — неистощимая купель непрелестной Любви Божией, сокровищница великой Божественной Красоты, Православие — сама жизнь человеческая в ее лучших проявлениях и чаяниях, Православие — это необъятный любовный мир Божий, где каждому хорошо, тепло и здорово, где каждый может найти самого себя.

Вот возьмите богослужения под великие праздники двунадесятые. Как многообразно и многосторонне питается душа! Человек стоит в храме — в чудном доме Божием, где со всех сторон он окружен изображениями святых — помощников его жизни или изображениями святых событий. Он слушает поразительной красоты слова стихир, так иногда захватывающие дух его, что одного малого образа, почерпнутого из них, достаточно бывает, чтоб осветить весь праздник. Молящийся в храме Божием в эти праздники слышит дивные напевы, сложенные веками, и ощущает на себе их вековой любовный опыт, и, наконец, службу праздника возглавляет Святейший отец наш! Какое счастье, какое неизведанное радование! Каждый мускул, каждая клеточка тела нашего утопает в этом веселии духовном! Вот он взошел на свою высокую кафедру — пусть даже только в одной мантии и великом омофоре, вот раздаются радостные звуки Хвалите — и вы чувствуете, даже, вернее, вы знаете, что молитва ваша вошла, влилась, соединилась с молитвой Предстоятеля и вы уже не принадлежите себе. Здесь одновременно и высочайшее тайнодействие, здесь же и вселенская, непадательная, непрелестная молитва. Вам уже нечего бояться здесь за свою душу: она не заблудится, не погибнет в безднах Божественного, прикосновение к которому не безбедно для человека. Напротив, в крепких руках молитва ваша, на высоких мощных крыльях поднята она к Богу, у Его престола теперь вместе с бесчисленным числом других воздыхает она неизреченными глаголами.

И верующему все дорого в такие минуты в храме. Ему дорого, что его Патриарх облечен в великие таинственные одежды, всегда соответствующие значению праздника. Одежды эти сияют белизной и чистой игрой лучей в камнях митры в дни праздников Крещения и Преображения Господня. Верующий видит особый смысл в торжественном, расшитом шелками саккосе и золотом омофоре Святейшего в дни памяти великих угодников — святителя Николая или Святителей Московских. Особое значение познается в одеждах Первосвятителя в дни Богородичных праздников. В эти дни одежды всегда голубые с голубым же или белым омофором. Серафимы, изображенные на саккосе и митре, дополняют таинственное значение дня.

Особым чувством овеяны ночные службы под день Малой Пасхи — Рождества Христова. Краткость службы равна в эту ночь светлой непостижимой и тихой радости праздника, и можно стоять далеко от священнослужащих, но полностью ощущать всю полноту благодати, наполняющей храм. Не одно сердце сладко замирает в эту ночь под звучные удары колокола, возвещающего начало ночной литургии. И можно даже как будто не молиться внешне, можно даже изнемогать от ночной усталости, но в ней-то и чувствовать непостижимость Рождественской радости, ни с чем несравнимую тишину сердца.

Божественная литургия, совершаемая Святейшим Патриархом, в какой бы день и по какому бы поводу она ни совершалась, всегда является величайшим праздником души.

Торжественная встреча — в великие праздники с пением задостойного, чин облачения при отверстых царских вратах, чудные звуки блаженных на малом входе и затем это поразительное по своей красоте каждение алтаря, иконостаса и народа во время ис полла эти деспота. Здесь же скоро и воспоминание всего православного мира, всех православных патриархов. Верующий сразу входит духом в атмосферу вселенской Церкви, он даже на деле переживает ее при упоминании имен старейших Патриархов — Константинополя, Александрии, Антиохии, Иерусалима.

Но подлинная радость души еще впереди. На Херувимской и особенно в каноне Евхаристии на Тебе поем обнажаются все силы души, и если дает Господь, то можно восчувствовать действенность молитв Первостоятеля, можно проникнуть в сокровенные воздыхания Церкви, возглавляемые ее отцом. Следует быть уверенным, что искренние души, пусть даже и мало сведущие, не уйдут тщи, не уйдут пусты от этого великого таинства нашей жизни, от этого подлинного чуда восстановления души в таинстве святой Литургии. Господь открывает Свои глаголы, вещает дивные дела молящемуся под покровом молитв Святейшего Патриарха, в молитве его и слабые наши воздыхания обретают действенность и твердость.

Как хотелось бы сказать тем христианам, которые во многом изменили постановления святой Соборной и Апостольской Церкви — что потеряли они, живя вне Православия, какой искусственной, неполной сделали они свою веру, как обеднили свою жизнь, уменьшив число таинств и упростив богослужения, какого великого источника живой жизни и радости они лишились.

Сам Дух Святой внушил великому князю Владимиру принять православную веру. Можно представить, каким блеском, какой полнотой православного богослужения, каким его непередаваемым воздействием на человеческую душу были поражены в Царьграде посланцы Руси, насколько велика была его сила, что смогли они во всей ясности и убедительности передать равноапостольному князю свое впечатление.

То же и сейчас, хотя прошло уже более десяти веков. Православное богослужение неизменно поражает человека своим чином, своим высоким одухотворением, своей глубокой связью с историческим прошлым, своим чистым и сильным воздействием на все стороны человеческого существа, своей жизненностью, своей радостной окраской, полнотой своей, своей красотой. И особенно очевидна в служениях Святейшего Патриарха Алексия вся чистота православного богослужения. Никакой показной внешности, никаких громких возгласов, никакой спешки, все — в согласии с православным премудрым уставом, все — в рамках строго-смиренного, истинного, подлинного предстояния Богу, все — в величавой простоте и в неподкупном благоговении.

Ах, все, все пойдите к литургии, совершаемой Святейшим отцом нашим при пении радостно-печальных киевских распевов. Вы узнаете подлинную радость, вы скажете, как посланцы Владимира, что вам было неизвестно — на небе ли вы были тогда или на земле.

И особый круг церковный составляют служения Святейшего Патриарха в дни Великого поста и далее связанных с ним праздников Пасхи, Вознесения Господня и Святой Троицы.

Вечером Прощеного воскресения начинается круг этот, и как близок и дорог душе каждого православного этот круг, и здесь же, рядом — неизменное чувство преданности великому отцу Церкви, Святейшему Патриарху, возглавляющему службы этого круга. И одно чувство сливается здесь с другим, идет вместе, одно другое дополняет сладостью и неизреченностью переживаний.

В вечер Прощеного воскресения с замиранием ждет сердце пения великого прокимна, и так же ждет и слова Святейшего, указующего каждый раз новые задачи на грядущее постное поприще, задачи особые на каждый год, отличные от задач предыдущего года. А горячие красные лучи заходящего вешнего солнца в эти минуты ожидания несказанно золотят иконы и окна высоко в куполе собора. И чувство наступающего великого постного делания как-то строго и вместе с тем крепко и бодро сживается с этими теплыми солнечными бликами в горних высотах огромного купола.

Но вот и первый день поста. И природа особая в этот день, если внимательным сердцем вникать в ее бытие, и в себе самом видишь светлые бодрые нотки, видишь искреннюю веру в настоящее деятельное покаяние. Первый вечер мефимонов. Откуду начну плакати с замиранием души; и всегда все с одним и тем же теплом и молодым чувством слушаешь первые слова великого покаянного канона. И так привычно, и так естественно, так, как и в природе Божией в эти дни, что слова эти начинает Святейший Патриарх. В черной постной мантии, но в белом куколе он точно знаменует собою великий труд поста, но и радость покаяния, ни с чем несравнимый покой примирения с Богом.

…Святейший начинает чтение Великого повечерия после того, как канон уже окончен. Какая истинная духовная радость — вместо обычного чтеца иметь чтецом Святейшего отца нашего! И все вздрогнули, и уже повечерие легко стоится, новое подкрепление прошло по рядам молящихся и даже свечечки, эти смиренные постные свидетели человеческой молитвы, точно дрогнули от неожиданной радости.

Так и все в Православии! Даже труд его покаянного делания услаждается духовным утешением, и пост таким образом становится не чем-то внешним, пришедшим случайно, а частью жизни, претворяется в саму жизнь, становится неотъемлемой частью бытия. Не в этом ли величие Православия? Царство Божие не где-то вне нас, не где-то в экзальтации обретаемо, а с нами, в нас, оно — наше бытие, дело, цель нашей жизни, и никаких болезненных неправильных упражнений, медитаций, никаких чрезвычайностей, никакой гордости. Одно смиренное чувство сердца — и ты в Церкви, а Церковь за тебя уже облегчает тебе жизнь, шествие ко свету, соделывает его неотторжимой частью твоего существования. Одно только истинное смирение сердца — и ты уже в Царствии Божием.

И вот среда первой седмицы — первая литургия Преждеосвященных Даров. Как велика эта среда по сути своей для каждого верующего, так почти и нельзя представить для жителя Москвы, чтобы он не участвовал в этой литургии, неизменно совершаемой Святейшим Патриархом.

Не нужно искать молитвенных слез насильно, они придут, может быть, только внутренние, в те минуты, когда словами псалмов Давида Церковь убеждает верующих истинно раскаяться, а Святейший Патриарх, предстоя святому престолу, молитвенно кадит, а потом и сам падает ниц. Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою; положи, Господи, хранение устом моим; не уклони сердце мое в словеса лукавствия. Можно поистине изжить жизнь и предвосхитить будущее в эти Божественные минуты — и молитва эта бывает неразрывно связана с предстоянием Первосвятителя нашего.

Вынос Креста среди поста — уже усталость и обременение жизненными невзгодами — но вот мимо прошел Святейший, неся на главе честное древо — это всего какой-то один момент, а душа вдруг может воскреснуть, воспрянуть, сразу неизреченно утешиться. Такова благодать Церкви! благодать ее таинств, ее священнодействий, благодать ее иерархов, ее первосвятителей!

Вербное Воскресение — поразительный однодневный двунадесятый праздник как бы оживает для понимания верующего в трактовке Святейшего! Вот он, облаченный в прекрасного вида зеленый саккос и золотой омофор, знаменует радость праздника при общей печальной его окраске. И как сочетаются с этим пониманием недели Ваий прекрасные пальмовые ветви со стеблями живых цветов в руках Первосвятителя и предстоящих! Великая, потрясающая весь народ радость — совсем накануне распятия; последний праздник Христа на земле по Его человечеству. И гибко склоняются пальмовые ветви в руках поклоняющихся Господу священнослужителей, и нежны лепестки весенних цветов, приникающих к зелени пальм. Это ли не утешение для души человеческой? Это ли не ее пища, не удовлетворение всех сторон ее сложной, ищущей природы? Ведь красота — та Красота с большой буквы, которой так мы ищем в своей жизни — здесь почти воплотилась. И Красота эта не внешняя, не поверхностная только. К каким неизреченным богатствам Духа ведет эта Красота! А вслушайтесь в ирмосы праздничного канона, сотворенного на этот день великим Косьмой Маюмским! Они поются в Церкви только однажды, но тем выше их сладость. Святой Косьма расскажет вам, как явишася источницы бездны, влаги непричастны; он же уверит вас своим каноном и в том, что спасутся от вечных бед изрядные церковные люди поющие — осанна, благословен еси, Грядый!

Он, Спаситель наш, и сейчас есть Грядый к нам постоянно и неизменно во всех условиях нашей жизни, в ее печалях и радостях, в рождении и смерти, во всем ее переменчивом ходе. И воистину блаженны те и уже спасены, кто увидел в неуклонном ходе жизненных событий шествие Господа своего, Грядущего в мир для его вечного спасения.

В другие годы Святейший облачается для совершения службы Вербного воскресения в парчовый саккос, затканный синими и красными цветами, и в золотой с красной отделкой омофор; это опять имеет для верующих глубокий смысл. Вместе с отцом своим они вникают в смысл праздника — недели цветоносия по церковному названию — и вместе с ним предлагают грядущему Христу свои цветы — смиренные ветки вербы с белыми барашками.

Но вот и Страстная седмица. Всех великих дней ее не коснешься в одном слове. Каждая из служб может стать предметом особого внутреннего знамения. Это знамение, говоря обще, видишь для себя в неописуемом блеске огней на черной митре Святейшего Патриарха в вечерние службы двенадцати Евангелий или погребения Спасителя.

Особенно поразителен блеск камней на черном строгом бархате митры тогда, когда в нем видишь после глубоких фиолетовых тонов лучи синего, как небо, сияния или здесь же радостный, хотя и краткий всплеск прекрасного розово-красного огня. “Не так ли, — думаешь, стоя за этими службами и всем существом участвуя в них, — не так ли и по ходу твоей печальной земной жизни загораются в тебе ясные чистые искры небесного вдохновения, глубочайшие ноты прозрения всего сущего, мимолетные мгновения чистой духовной радости?”.

Светлое Христово Воскресение для москвичей слилось с их радостью вокруг их солнышка, Святейшего отца, облеченного в светлую ночь Светоносной Пасхи то в золотую парчу, то в алый шелк, знаменующий, указующий высоту Пасхальной радости. И та же алая красота, то же красное благолепие в вечер Пасхи, в которой раздается и слово Святейшего, всегда новое, неповторимое, неизменно ведущее паству ко все новым пажитям духовным, все на новую высоту Духа, достижимым для смертных силою Бессмертия, Воссиявшего от гроба.

И что сказать, наконец, о службе Святейшего Патриарха в день Святой Троицы?

Это уже особая область — служение в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, где Святейший отец наш сколько Патриарх, столько и Священно-Архимандрит обители. Здесь уже все другое, не то, что в столичном соборе, где иная архитектура, иное пение, иной народ, иной состав священнослужащих; в этой особой, мирной и смиренной иноческой обстановке, опять без слов поучает верующего Святейший отец наш. Истовое пение иноков или юных учащихся Духовной Академии всегда неизбывно просто и строго; в этой строгости и простоте точно растворяется душа Святейшего, и ты вслед за ним начинаешь вникать в то, что есть едино на потребу. Едино на потребу есть внутренняя жизнь — та жизнь, которую насадил в этой обители преподобный Сергий, та жизнь и то созерцание, которые понудили Преподобного посвятить Святой Единосущной и Животворящей Троице самый монастырь свой, основать свой первый храм во имя этого непостижимого и величайшего догмата нашей веры. Вот и утверждается дом Святой Троицы, вот и проповедуется спасительное о Ней мудрование по лицу всей земли Русской, начиная от Святейшего отца нашего, Священно-Архимандрита Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. И велик этот праздник, светел, спасителен. Какое неисчетное количество молящихся привлекает он, какими непрелестными носителями духа соделывает каждого — и как каждый, в простоте и со смиренным сердцем касающийся спасительного догмата о Троичности Божества, является проповедником силы Христовой Церкви, ее недоведомых истин! Опять устоит он в годину испытаний, твердо встанет против лжеименного разума и в силе яди (см. 3 Цар 19:8) ² спасительного догмата Троичности Божества безбедно и без сомнений пройдет путь своей жизни. Слава и благодарение Господу нашему, утвердившему Церковь и в ней обильно, без различия напитавшему каждого великими тайнами нашей спасительной веры!

Может быть, больше всего об этом именно и помышлял Святейший отец наш, когда при чтении молитв на вечерне неоднократно проливал горячие слезы? О жребии христиан православных, право чтущих святую Троицу? Будьте благословенны слезы эти, ради нас и о нас пролитые! Быть бы и нам только хоть мало-мало достойными этих слез.

Как праздник Святой Троицы, так и дни памяти преподобного Сергия составляют особую радость в его обители при служении Святейшего Патриарха. Особым примером для народа является здесь усердное, смиренное, подлинно иноческое благоговение Первосвятителя перед мощами Преподобного. Народ и так имеет великую веру в силу своего небесного покровителя, но окрыленный неподдельной любовью к нему и своего Патриарха, в своем исповедании любви к Преподобному достигает предела, вершин, дальше которых, кажется, уже и не может идти любовь народная.

Спаси, Господи, Святейшего отца нашего за живую, действенную любовь его к Святыне, за то, что делом, примером, самой жизнью являет он нам истину Православия, за то, что, молясь вместе с ним, мы опытно испытали, что святое Православие — это живая жизнь, это — наше питие и пища, от силы которых не оскудеет наша земная обыденная, такая часто трудная и неровная жизнь.

Напротив того, нам дано чувствовать, как это особенно отчетливо бывает тогда, когда Святейший Патриарх совершает свое служение в каком-нибудь маленьком, бедном храмике, что мы — малое стадо Христово, но что этому стаду по слову Христову — благоизволил Отец… дати… Царство. И это Царство внутреннего мира, Царство Смиренной Красоты, царство православного непадательного мудрования о жизни и мире укрепил в нас, упрочил, соделал осязаемым Святейший отец наш, смиренный Алексий, патриарх Московский, Священно-Архиманд­рит Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.

Между 1953 и 1957 г.

Публикация А. Беглова