Как понять, где подлинная вина, а где мнимая? Есть ли разница между христианским покаянием и самоедством? Где искать истоки комплекса вины? ПРАВМИР беседует с кандидатом психологических наук Андреем Копьевым.
Копьев Андрей Феликсович.
Кандидат психологических наук, профессор МГППУ, практикующий психолог, заместитель директора консультативной фирмы «ММ-класс».
Астеники и нарциссы
— Согласно святоотеческой литературе, видение собственной греховности (другими словами, вины) является началом духовного выздоровления. Однако со своей стороны психология говорит, что существует вина избыточная (мнимая), и даже комплекс вины. Это подтверждают и священники, замечая, что во время исповеди нередко происходит замена покаяния самоедством. Как же понять – где моя подлинная вина, а где просто психологические перекосы?
Андрей Копьев
— Избыточная вина действительно существует. Помните эпизод в фильме «Кавказская пленница», когда после погрома, который Шурик устроил во хмелю, в отделении милиции происходит диалог:
— Потом, на развалинах часовни… — зачитывает протокол милиционер.
— Простите, часовню тоже я развалил? – вполне серьезно спрашивает Шурик.
— Нет, это было до вас, в XIV веке.
Человек находится в таком состоянии психического расстройства, что готов принять вину хоть за разрушенную часовню, хоть за гибель морских котиков. И если в данном случае это спровоцировано алкоголем, то ощущение неадекватной вины может быть и проявлением психической болезни, доходящей даже до бреда вины.
Гораздо чаще ощущение своей виновности имеет более мягкую форму, когда человек слишком легко и слишком быстро все жизненные нестроения приписывает своей вине. Это может быть связано с недостаточным принятием себя, с неустойчивой самооценкой, по сути — с хроническим недовольством собой.
— То есть если человеку свойственно постоянно задаваться вопросом – то ли я дурак, то ли окружающие что-то не то делают – это как раз проявление комплекса вины?
— Вполне возможно. Если человек принадлежит к астеническому психологическому типу, он будет постоянно анализировать собственные действия и находить несоответствия между тем, что он сделал, и тем, что он должен был сделать. Эту дельту он постоянно носит в голове, занимаясь тем самым бесплодным самокопанием. Обычному человеку свойственно уделять размышлениям над своими проколами гораздо меньше времени, причем эти размышления не так навязчивы, как у астеника.
Более злокачественная форма самоедства встречается у так называемой нарциссической личности, для которой свойственно два состояния. Человек либо преисполнен ощущением своей силы, величия и великолепия, либо, если жизнь его не шибко радует, он обесценивает все бытие: все не так, в том числе и я. Такая пессимистически — раздраженная позиция может проявляться и по отношению к себе, в том числе на исповеди. Это психическое состояние очень развито в наше время.
Когда такой человек вступает в контакты с другими людьми, окружающие замечают, что он фундаментально закрыт. Это, в частности, могут чувствовать и священники на исповеди. Человек сидит в башне из слоновой кости и не может вырваться навстречу ни другому, ни священнику, ни Господу. Подобного сорта закрытость очень проблемна и тяжела.
— Получается, что такому человеку бессмысленно каяться?
— Я бы так не сказал. Если такие люди, несмотря ни на что, остаются в лоне Церкви и продолжают свой, казалось бы, беспросветный самоедский вариант исповеди, рано или поздно что-то для них открывается. Сказано же «Царство Божие нудится», «толцыте и отверзется».
Религиозный взгляд на проблему
Духовная жизнь дает возможность преодоления таких состояний. Когда мы входим в особые отношения богосыновства, по мере приобретения опыта церковной жизни, наш внутренний взгляд отмывается от бельма гордыни. Мы начинаем видеть в более правильной перспективе и собственные действия и совершенные нами грехи, отделять главное от второстепенного. Пустоватое самоедство, эдакое расчесывание экземы, постепенно сменяется пониманием своих реальных грехов.
Если говорить о разграничении подлинной и мнимой вины в религиозном контексте, то я думаю, что не стоит человеку, особенно если он не так давно вошел в Церковь, тягаться с Богом: вот это — мое, а вот это — не мое. Вот здесь мои собственные «косяки», а здесь обстоятельства виноваты. Ощущение своего несоответствия, своей греховности, вины — вполне достаточный повод для того, чтобы просить у Бога прощения и получать облегчение, приобщаясь церковным Таинствам.
Несмотря на всю мою греховность, мою вину и мои неблагоприятные обстоятельства, Господь меня принимает. Со мною разговаривает священник, дает мне разрешительную молитву, меня допускают к причастию, и слава Тебе Господи. Когда речь идет о мягких формах преувеличенного чувства вины, то невелика беда, если человек возьмет на себя что-то лишнее и за это покается перед Богом.
Поэтому я считаю, что не стоит отцеживать комара, разделяя свою вину на составные части. «Аз бо есмь пучина греха» — повторяем мы за Симеоном Метафрастом в последовании ко Святому Причащению. Ничего нового к этому психология добавить не может. Если бы мы вдруг увидели нашу реальную греховность, то это было бы просто несовместимо с жизнью. Несмотря на это, мы являемся объектом любви Божией, столь сильной, столь могучей и жертвенной, что это даже в голову человеку войти не может.
Когда верующий начинает понимать, что кровь, пролитая на Голгофе, пролита за меня, что она уже тогда омыла мои грехи — это становится тем условием, которое позволяет мне жить дальше, несмотря на все мои грехи. Я понимаю, что я никуда не гожусь, что я нахожусь в вопиющем несоответствии и рассогласовании с этой Божией любовью, что я недостоин ее.
Однако чем более я это чувствую, тем более я способен меняться, тем более я способен становиться в некотором смысле приличным человеком. Хотя я не уверен, что словосочетание «приличный человек» здесь уместно. Хорошо по этому поводу сказал, кажется, Розанов: «В России порядочных людей нет. Святые есть, а порядочных нет».
Мама недолюбила?
— Если говорить о причинах возникновения комплекса вины – правда ли, что корни его идут из раннего детства? Я читала, что чрезмерная строгость родителей, постоянные вспышки гнева оставляют у детей на всю жизнь душевные травмы от такого «воспитания» в виде комплекса вины.
— В пьесе Шварца «Обыкновенное чудо» есть такая сцена. Король, поднося хозяйке усадьбы бокал с отравленным вином, признает: «Я тиран и деспот, я злопамятен и капризен, но виноват в этом не я, а мои дяди, тети, и прочие праотцы и праматери, которые передали мне эти качества. Я же по натуре добряк и умница, люблю кошек и музыку, но совладать с собой не могу». Эта сценка является как раз остроумной иллюстрацией тех психологических подходов, которые могут оправдать любое свинство.
На вопрос о происхождении комплекса вины разные психологи ответят по-разному. Сегодня очень развито направление психологии, которое считает, что детский опыт и влияние родителей решающим образом влияют на личность. Но я думаю, что тут нет жесткой закономерности. Факты далеко не всегда подтверждают эту теорию. Иных мамочки тиранят, а они получаются крепыши, с других пылинки сдувают, а они становятся невротиками. У Тургенева, например, мать была совершенно тиранического плана, ее писатель вывел в «Муму» в образе самодурствующей помещицы.
При этом сам Иван Сергеевич был светский, можно даже сказать роскошный человек, ногой открывал любую дверь, дружил с Флобером и Мопассаном, и даже был знаком с главой Франции.
Детерминистский подход объясняет все ранними детскими проблемами, темпераментом, генетикой, особенностями нервной системы. Он не оставляет места для свободной воли человека. Да, мы подвержены действию естественных закономерностей, как физических, так и психологических. Грубо говоря, у нас также как у собаки Павлова может появляться слюна в ответ на пищевые раздражители. Но с другой стороны мы несколько возвышаемся над природой.
То есть мы имеем возможность поступать вопреки своим естественным потребностям, руководствуясь соображениями духовными или нравственными. И скидывать этот факт со счетов ни психологам, ни кому-либо еще не стоит.
Когда в «Братьях Карамазовых» прокурор и адвокат произносят свои речи, оба они ссылаются на естественные закономерности, свойственные и Дмитрию Карамазову, и всем людям вообще. «Подсудимый доходит почти до исступления, до бешенства, от беспрерывной ревности, и к кому же, к своему отцу! И главное, безумный старик сманивает и прельщает предмет его страсти – этими же самыми тремя тысячами, которые сын его считает своими родовыми, наследством матери, в которых укоряет отца». «Да, я согласен, это было тяжело перенести! Тут могла явиться даже и мания» — говорит прокурор, пытаясь с точки зрения психологии обосновать виновность Мити. Адвокат, в свою очередь, также основывает свое оправдание на психологических закономерностях, на что Митя Карамазов рычит: «Бернары, Бернары».
Имеется в виду популярный в ту пору Клод Бернар — французский естествоиспытатель, имя которого для Мити вместило в себя весь этот тип физиологически — детерминистского мышления, исключающего человеческую свободу и ответственность. Ни адвокат не апеллирует к ответственности, ни даже прокурор. Почему же такое раздражение вызвали у Мити Карамазова эти «Бернары»? Потому что он, может быть не шибко ученый человек, но понимает — это лишь одна часть правды.
А есть другая правда – правда души человеческой. Не сводим человек к этим закономерностям. Есть еще область свободы, с которой неизвестно, что делать, и которая, Бог знает, куда может довести. И кому как не страстной натуре Мити Карамазова знать, как тяжко со всем этим сладить и образумиться. Тем не менее, он не выносит собственные тяготы из области своей ответственности, поэтому для него доступно покаяние. [Из всех персонажей этого романа он едва ли не одна из самых в сущности обаятельных личностей]. Он искренний, мощный и цельный человек.
Поэтому, как мне кажется, обращение к психологии как к инстанции, выводящей человека за пределы суда своей совести, и опасно, и ложно. Психология, претендующая на это, здорово ошибается, потому что ничего хорошего из такой позиции не получается. Человек оказывается дезориентирован, происходит регрессия к своего рода идолопоклонству, «язычеству».
Он начинает думать, что психологические проблемы или комплексы настолько им завладели, «одержали», что он уже не может поступить по-другому. Значит ни нравственные законы, ни Божии заповеди не имеют для него значения, они оказываются как бы слабее, «жиже» его «комплексов» и психологических проблем. Поэтому задача психолога – находить баланс между тем, где заканчивается действие естественных закономерностей, и где начинается действие нравственных законов и собственного волевого самоопределения человека.
Свобода выбора у нас, безусловно, существует, хотя, конечно, некоторые обстоятельства могут ее существенно ограничивать. Один уровень свободы у человека с органическим поражением центральной нервной системы. Другой уровень у человека, которого с детства запугивали и задавливали мать или отец, и который живет с ощущением подспудного страха перед жизнью и перед всем. И совсем другое качество свободы у человека более–менее благополучного, здравомыслящего, образованного.
«Затюканый» советский человек
— Игумен Петр (Мещеринов) как-то упомянул о комплексе вины, как свойстве советского человека, которое, к тому же, как-то мимикрирует в современности. Вы не могли бы объяснить, какая связь вины с советским периодом?
— Советская власть очень здорово людей подпрессовывала. В дневниковых записях одного замечательного отечественного философа и методолога гуманитарных наук — Бахтина, есть такая фраза: «интонация анонимной угрозы в голосе диктора». Это, действительно, удивительно точно сказано. В этой интонации диктор воплощает как бы мощь карающего государства, которое тебе, дураку, все дало, и теперь может с тобой делать, что хочет. И оно напоминает тебе, чтобы ты особо не забывался. Даже обаятельный Игорь Кириллов — тогдашний диктор №1 – все равно иногда выдавал такую интонацию.
Поэтому элемент пришибленности человека, готовности и впрямь признать у себя все, что угодно, действительно был не случаен для советского периода. Некий комплекс неизбывной вины перед социалистическим отечеством, родной партией и правительством, которые денно и нощно только об том и думали, как мне «сиволапому» жизнь счастливую устроить.
Нравственная чувствительность или, скажем так, ушибленная совесть русского человека, всегда – во все эпохи – видимо свойственная ему, являет себя и в постсоветском преломлении. Но на мой взгляд, российское самоедство – скорее своеобразная экзотика, чем реальная проблема или беда. Тем более что оно очень продуктивно для работы психолога, то есть достаточно легко снимается.
Лекарство от комплекса
— И как же?
— Принцип принятия клиента со всеми его особенностями и поступками действует терапевтически и позволяет избавить от напластований ложной вины. Если психолог, священник или просто сосед в поезде примет тебя, отнесется к тебе с душой, с теплотой, то все лишнее отваливается, как короста. И, наоборот, у людей, недополучающих это – недопонятых, недолюбленных самоедство может нарастать.
— Получается, самоедство должно исчезать в кругу друзей и родных?
— Дело в том, что проблемы, которыми человек отмечен, в известной степени отражают среду его общения. Был такой знаменитый врач-психолог Гарри Салливэн, который имел психиатрическую клинику, где лечил пациентов с тяжелыми психозами психотерапевтическими методами. Благодаря его великолепной способности общаться, у этих людей проходили острые симптомы психоза. Когда же они возвращались в свои семьи, расстройства нередко опять восстанавливались.
— Да, родителей не выбирают, но друзей-то человек обретает сам?
— У психолога есть одно преимущество перед друзьями. Жизнь специалиста, в отличие от друга, не переплетена с жизнью клиента, поэтому психологу клиент не может сказать: ты мне это говоришь, потому что относишься ко мне с симпатией.
Избыточная вина дружбой лечится, но только отчасти. Один американский корреспондент, долго проживший в России советского периода, в своей книге «Русские. От рождения до смерти» высказал мысль, что русским не нужны психоаналитики, так как они могут часами висеть друг у друга на телефоне. И так действительно было в 70-ые и тем более в 60-ые годы, когда людям была свойственна определенная бескорыстность контакта, теплота и задушевность.
Сейчас мы, как на скоростном лифте, перенеслись в совершенно другую эпоху. Друзья вроде бы и остались, но времени нет не только на то, чтобы встречаться, но и даже на то, чтобы по телефону поговорить, и так происходит далеко не только у трудоголиков. Общество с развитым элементом индивидуализма, прагматизма, отчужденности друг от друга в большей степени нуждается в специалистах, которые призваны компенсировать этот дефицит дружбы. Поэтому и появляется такой «друг за деньги», как назвал нашу профессию один американский психолог.