В культурном центре «Покровские ворота» начался цикл лекций психологов священника Андрея Лоргуса и Ольги Красниковой. Первая лекция отца Андрея была посвящена христианскому пониманию богатства.
В чем истинная суть богатства? Зачем нужны деньги? Есть ли у христианина право на роскошь? Должна ли Церковь быть богатой?
Русское Православие + социализм = прививка от богатства?
Священник Андрей Лоргус
В русской православной культуре, как и во всем христианском мире, отношение к богатству всегда было двойственным. С одной стороны, несомненен наивысший нравственный призыв Христа: «Раздай все и следуй за Мной».
С другой — несомненно и поощрение людей богатых, которые могли строить храмы, жертвовать на богоугодные заведения и создание монастырей, приютов, гимназий, школ и т. д. Но если Церковь поощряет богатых и их жертвы, значит, тем самым, прямо не признавая этого, Церковь поощряла их иметь еще больше богатства, чтобы еще больше жертвовать.
Мы живем еще в более сложную эпоху, сочетающую свойственный русскому православию евангельский максимализм и социалистическую идеологию. Мое поколение и поколение моих родителей воспитано целиком и полностью при социализме.
Для нас слово «богатый» было синонимом «отрицательного»: словосочетание «богатый человек» звучало осуждающе. За этим могло стоять: нечестный человек, вор, эгоист, аморальный тип. При социалистической идеологии, до перестройки, богатство однозначно считалось безнравственным качеством, стремиться к которому позорно, стыдно. Никакого лояльного признания это стремление в культуре не получало.
Мы получили очень серьезную прививку к понятию «богатство», и эта прививка в значительной степени отравила наше сознание. Надеюсь, что современное поколение не таково.
Меня как пастыря и христианина пугает так и сохранившаяся двойственность отношения: с одной стороны богатство — это плохо, с другой — сегодняшняя Церковь снова активно подчеркивает особенное отношение к богатым людям. В каждом приходе есть спонсоры, богатые жертвователи, и священники, монахи, священноначалие не скрывают своего отношения к этим людям. В приходе это очень чувствуется: с амвона звучит евангельский призыв, а в реальной жизни все происходит немножко не так.
Нищета или бедность?
Отношение к деньгам и богатству, как к чему-то дорогому и важному, искажает и социальную жизнь. На мой взгляд, проблема в том, что и евангельская максима, и богатство понимаются на русской и, тем более на советской почве, искаженно.
Первое, что я хотел бы сказать — нищета не является антонимом богатства. Антонимом может быть бедность. И, то, какая бедность?
Антонимом богатства является не та бедность, при которой у людей нет средств к существования, а та, при которой у людей есть одежда, еда, кров-то есть тот минимум (не государством признанный, названный «корзина», а реальный минимум), на который мы можем существовать как москвичи или как жители России в другом районе.
Бедные миллионеры и богатые многодетные
Вместо слова «богатство» я бы предпочел использовать другое хорошее русское слово — достаток.
Достаток не имеет социального определения. Достаток, как и богатство, — вещь относительная. Не секрет, что в 90-е годы многие из нас были мультимиллионерами. Деньги стоили так мало, что иной раз в сумке носили по два миллиона. Но и сейчас — даже комната, которая у вас, может быть, есть в Москве, стоит за два миллиона, однокомнатная квартира — около четырех-пяти. Значит все, кто имеют в собственности хотя бы комнату в Москве — миллионер. Это очень странно звучит: небогатые миллионеры.
Когда про человека говорят «богатый» — это некое клише, стереотип. Важнее, с каким чувством это произносится. С осуждением? С признанием статуса? С констатацией факта? Если человек ездит на дорогой машине и у него есть квартира — он богатый?
Меня однажды поразило (дело было еще до перестройки, в 80-е), когда мой духовный отец — протоиерей Владимир Рожков, увидев у входа в храм многодетную семью с пятью детьми, сказал: «Смотри — богатый человек, у него пятеро детей». С той поры мое отношение к этому слову потеплело. Настоящее богатство, конечно, не в том, какая у человека машина (тем более, что она в одну секунду может превратиться просто в ничто, в рухлядь), а в чем-то большем.
Ответственное богатство
Еще один аспект богатства — ответственность. Рассматриваемое с этой точки зрения, оно перестает быть нравственно осуждаемым.
Когда человек владеет компанией, в которой работают 10 000 человек — это колоссальная ответственность. Да, он богат, но он отвечает за капитал, за производство, за какие-то активы — и еще за тысячи людей.
Деньги и ценности
Когда мы говорим, что все измеряется деньгами — это неправда. Кризис показал: земля остается, дома остаются, фабрики стоят, рабочие работают, продукция выпускается, те же самые недра — а денежное исчисление меняется, причем с такой скоростью, что становятся ничем. Стало быть, денежное выражение богатства — это нечто от него совершенно отдельное.
Тут важно рассказать вообще про деньги. Деньги принято называть денежными знаками. Это верно с точки зрения формальной логики: деньги — это просто знаки. Рассмотрим не бумажные деньги, а золотые. Золото и серебро обладают другим свойством: они являются ценностью сами по себе. Но что с этой ценностью можно сделать?
Бывают ситуации, когда эти ценности не значат ничего. Например, во время войны моя бабушка продавала за бесценок семейные ценности, чтобы купить хлеб и сахар. Были тогда так называемые «трактиры» — пункты, куда сдавались дорогие вещи в обмен на продукты. Ценность драгоценных денег, золотых украшений и т. д. становилась ничтожной.
Деньги — это тоже некоторая относительность, которая не помогает нам понять, что такое богатство.
Деньги и отношения
С другой стороны, деньги — это измерение не только товара и труда, но и, как ни странно, еще и наших отношений. Об этом важно помнить с психологической точки зрения.
Иногда мы хотим отблагодарить человека деньгами в ответ на то, что он оказал нам что-то важное, ценное, как сейчас говорят — услугу. Иногда люди отказываются. Есть врачи и даже священники, которые говорят: «Ничего не надо». А некоторые прямо говорят: «Вот это будет стоить столько-то».
Но я говорю о том, когда деньги отдаются взамен за услугу, которую невозможно измерить: она заключается в хорошем отношении, в каком-то знакомстве, какой-то протекции. У нас есть платная медицина, мы можем сравнить, сколько стоит прием врача, ремонт зуба. Мы можем посчитать, сколько стоит чинить кран. А есть вещи, которые не измеряются деньгами. Например, человек дает нам рекомендательное письмо, составляет протекцию, звонит кому то, кто тебя примет, кто тебя выслушает и, может быть, чем-то поможет. Чем мы можем отблагодарить человека, который нам помог наладить такую связь, если мы не можем ему предоставить в ответ необходимую услугу?
Возникает проблема: мы чувствуем, что не можем воздать человеку и ощущаем свое неравенство. Он выше, сильнее, значимее нас.
Итак, услуга, полученная не за деньги, нас унижает, и мы хотим дать за нее денег. Это можно называть взяткой, а можно благодарностью. Важно, что благодарность, выраженная в денежной форме, приносит нам облегчение: если человек взял деньги, мы чувствуем, что мы квиты, чувство тревоги уходит, хотя на самом деле, деньгами, может быть, никогда не измеришь полученной пользы.
Деньги и суеверия
Есть формы денежных отношений, которые относятся скорее к суевериям и традициям. Если дали носовой платок, надо вернуть пятачок. Принято также давать символическую плату за котенка. Существует суеверие, что нельзя дарить ножи. В таком случае деньги, пусть в символической форме, снимают напряжение, страх, опасение.
Странная функция денег, но они и тут выполняют в наших отношениях особую роль. Никогда не нужно ею пренебрегать.
Деньги как зависимость
Бытует мнение, что деньги — это грязь, мусор. Мы хотим презирать деньги. Мне кажется, это не совсем по-христиански. Даже если деньги имеют значение символа нашего труда или каких-то ценностей, то уважение к труду и к ценности более свойственно христианству, нежели полное обесценивание той или иной стороны нашей жизни.
Я думаю, что пренебрежительное отношение к деньгам свойственно людям, от них зависимых. Пренебрежение — форма психологической защиты от этой зависимости.
Так вот, под осуждаемым богатством в Евангелии понимается отнюдь не материальное выражение того, чем человек владеет, а страсть, зависимость от богатства: от денег, украшений, комфорта и прочего.
Христос предлагает юноше раздать свое имение, и тот уходит от Него. Христос сожалеет о нем — не о том, что он деньги пожалел, а о том, что он от них зависим. Можно иметь огромное богатство и от него быть свободным. Примеров таких немного, но они есть и в Евангелии, и в культуре, и в сказках, которые выражают многие бессознательные мотивы нашей жизни. А зависимость может быть и в достатке, и без него.
Достоевский назвал в «Преступлении и наказании» нищету пороком. О какой страсти он говорит? О той же самой — о страсти богатства, только перевернутой наизнанку. Человек пребывающий в нищете и завидующий богатому, зависит от денег точно так же, как богатый, который держится за свое богатство. Богатый в притче о Лазаре не просто богат, а зависим от своего богатства. Ему крайне трудно и болезненно расставаться с какой бы то ни было частью своего богатства, так же, как и богатому юноше.
В Деяниях апостолов мы встречаем страшный пример: супруги Анания и Сапфира пожертвовали в общину апостолов, где был председательствующим Петр, почти все свое имение, утаив какую-то часть, и за это были наказаны смертью. Речь не о количестве — сколько они утаили, а о том, что они утаили. Дело не в том, что они все должны были отдать или не должны были отдавать, а в том, что они сами захотели это сделать, но при этом не расстались со страстью к какому-то богатству, большому или маленькому. Эту страсть святые отцы называют сребролюбием. Мне кажется, лучше более широкое наименование — просто страсть к чему то, к тому, чтобы как можно больше иметь.
Как заработать?
Как ни странно, мы хотим разбогатеть, ненавидя богатство и презирая богатых. Так не получится: деньги не идут к тому, кто их ненавидит и презирает.
Парадокс: деньги не обладают сознанием — это же вещи. И, тем не менее, когда вы молитесь: «Господи, дай мне заработать», а в душе говорите: «Деньги — это гадость», — Господь читает ваши чувства в сердце. Он видит, что вы деньги не любите, ненавидите, и не дает их вам.
Поэтому работать с деньгами, в банке, можно только по призванию. С виду это безумно скучная, мертвая работа. Но я вижу, как у людей на ней светятся глаза.
Единственное, от чего бы я предостерег — нельзя добывать деньги, манипулируя другими. Это страшное преступление, которое ведет в ад.
Когда роскошь — не признак сребролюбия
Что такое роскошь, пусть каждый определяет сам. Скажем, для меня, человека, сидящего на стуле большую часть жизни, важно кресло в кабинете. Кабинета, правда, нет. Какое кресло нужно для работы? Скажете: эргономичное, удобное и так далее. Это верно. А недавно мне подарил свояк резное кресло, очень красивое. Это роскошь? Мне, кажется, что нет. Да, это резьба по дубу, ну и что? Вот ампирное кресло с позолотой — это роскошь.
Я был в доме одной маркизы из самого известного в Италии аристократического семейства. В этом доме — вся история Европы, в нем огромное количество роскоши, которую они же обслуживают всей семьей (около ста пятидесяти человек). Их владение составляет целый квартал в Риме, носящий их фамилии. Банки, музей, церковь… А они жили в мансарде, причем сейчас и мансарду сдают, сами живут на окраине Рима.
Предметы роскоши — маленькая частичка того богатства, которым они владели в XIX веке: картинная галерея, по стоимости картин равная Эрмитажу, фарфор, золото…
Излишняя ли для них эта роскошь? Они за нее несут ответственность. По сути, они владельцы доступного всем музея. Ни продать, ни воспользоваться им они не могут — там каждый предмет на учете государства.
Они не работают, но всю жизнь занимаются благотворительностью. Маркиза приезжала в Россию раза четыре: привозит мощи, иконы, святыни, ездит по российским епархиям с подарками. И все за свои деньги, конечно.
Я не считаю, что для них роскошь стала страстью. Они верующие католики, живут по Евангелию, служат своим богатством всему миру.
Владение против бытия
Страсть к богатству, сребролюбие — это отношение к миру, основанное на глаголе иметь. «Иметь» — значит, владеть чем то, что заменяет для тебя нечто существенное, самое главное и важное. С христианской точки зрения, самое важное и ценное у человека — это его жизнь, это Божий дар. А если еще более конкретно — бессмертная душа. Можно ли чем-нибудь заменить душу и всю человеческую жизнь? Конечно, нет.
Фото: KristinaShumina, photosight.ru
Иметь — это подмена. Христианская антропология основана на другом глаголе — «быть». Когда человек «быть» подменяет «иметь», все его мироощущение и сам он сдвигаются в другую сторону. Вместо ощущения бытия, он ставит ощущение владения. И чем?
Многодетный отец владеет большой семьей. Но можно ли сказать «владеет» о семье?
Человек, построивший дом, им владеет. Человек, унаследовавший землю от своих отцов и праотцов, владеет ею.
Дом — это место, где человек живет, то есть бытует. Земля — это место, где он может добывать себе пропитание и построить дом. Это тоже относится к бытию. Деньги — нет. Деньги не кормят человека, не дают ему крышу над головой. Деньги — это символика. На деньги он может нечто приобрести, а может и не приобрести, может зачахнуть над златом, ничего не получив. Здесь бытие исчезает в стремлении человека иметь.
Чего ищет человек, в своем стремлении иметь больше? Казалось бы, он ищет бытия. Он думает: «Если у меня будет много денег, я могу купить большую квартиру, землю, чтобы построить на ней большой дом, хорошую одежду; я смогу путешествовать, обеспечивать семью, купить дорогую машину…» — и т. д., в зависимости от вкусов и воспитания. Но ведь между бытием и тем, что может быть — огромная дистанция. «Могу» — это бытие с отсрочкой, бытие с дистанцией. Иметь — это суррогат бытия, его иллюзия.
Богатство духовное против богатства материального
Точно так же человек может относиться и к себе. Самоощущение бытия у человека — это ощущение ценности и богатства себя как личности. Это богатство духовное, интеллектуальное. Это богатство опыта, способностей, навыков, образования.
Иными словами — это богатство, прежде всего понимаемое как человеческое, а не материальное. Христос говорил притчу о купце, который ищет добрый жемчуг и готов обменять на него имущество. С этой точки зрения любой человек может ощущать себя богатым. потому что обладает как минимум двумя дарами от Бога — жизнь и бесценная душа, что и составляет главное его богатство.
Фото: Ирина Сыроватская, photosight.ru
Все остальное можно купить и продать. Итак, самое драгоценное — это бытие самого человека. Чем более ценным человек ощущает себя с духовной точки зрения, тем меньше ему хочется приобретать внешнего богатства. И наоборот. Чем дороже у человека машина, тем, видимо, дешевле у него в душе стоимость себя самого. Это можно отнести и к количеству золота, носимого на себе.
Можно на это сказать, что царские особы носили на себе бриллиантовые диадемы. Но помимо парадных костюмов для коронованных особ были и бытовые. По крайней мере, последняя Царская семья на Руси вела весьма скромный образ жизни, тем самым изобличая свое внутреннее богатство.
И вот здесь психологический ключ к тому, что стремление к богатству (а оно у всех у нас есть в той или иной степени) указывает на некий сдвиг в душе, ущербность в личности. Мы как бы дополняем свое ущербное самоощущение какими-то вещами, которые стремимся заработать, купить, приобрести, иметь.
Наше внутреннее богатство — не просто дар с неба, хотя изначально Бог даровал и образ Божий, и душу бессмертную, и жизнь, но и плод нашей духовной работы. Вместо этой работы, человек пытается докупить себе ощущения богатства за счет вещей, циферок в своем счету, недвижимости и всего прочего. Получается, что эта страсть искажает его с точностью до наоборот, разворачивает человека на сто восемьдесят градусов от себя самого. Вот в чем ее погибельность.
Богатство как призвание
Хорошо, когда каждый делает свое дело, но беда, если сапоги начнет тачать пирожник и наоборот.
С деньгами надо работать тому, кто любит деньги (я имею в виду любовь, а не страсть: кто-то любит строить дома, а кто-то работать в банке). Если человек, не любящий деньги, пойдет работать в банк, ничего у него не выйдет.
Надо исходить из понимания Божьего призвания — данного Богом таланта плюс призыва на это служение. Если мы работаем в том месте, где наш талант полностью может раскрыться, мы счастливые люди. И в этом наше богатство.
Труд как проклятие
Труд в том виде, в каком он существует на земле — это проклятие. Господь сказал человеку: «в поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт.3:19). Твой труд тебе дастся нелегко, ты должен будешь напрячься больше, чем это нужно, при этом земля породит тебе тернии, она не даст тебе сразу готовый хлебушек, зато даст ядовитые растения, град погубит твой урожай, наводнение смоет все, что ты построил и т. д.
Иными словами, Господь дал проклятие человеку, которое выражается в том, что труд может быть не эффективным и очень тяжелым, он может не спасать и не давать нужных богатств.
И как бы мы не оптимизировали свой труд с помощью достижений цивилизации, все равно, труд — проклятие.
В том же банке работа очень напряженная, тяжелая, изматывающая: восемь часов ежедневно сидеть перед компьютером, разбираться и отвечать за все — ошибка может привести к безумным последствиям. Помню, мне рассказывала женщина, которая еще до перестройки работала в сберкассе. Она ошиблась, и ей сказали: «Выплатишь — тогда не будем заводить уголовное дело, не выплатишь — суд». Это проклятие стоило ей года жизни, наверное.
Но я уверен, что любой труд приносит удовлетворение, если соответствует призванию.
Квартира калечит
Давайте посмотрим с исторической точки зрения на наше бытие. Оно, несомненно, было искажено революцией и десятилетиями советской власти. Из полученного нами воспитания мы утратили представление о реальном достатке. В дохрущевские времена достатком считался не дом и не квартира, а введенный в 20-е годы оборот — жилплощадь, некоторое количество квадратных метров, которые можно было получить.
Хрущев ввел понятие «отдельная квартира». Считалось и до сих пор считается, что это — предел мечтаний. Для трех поколений, выросших с 60-го года, это считалось нормой. Но никто не рассматривал, что это за норма — отдельная квартира по-хрущевски.
Она античеловеческая. Она не просто мала, а антропологически ущербна. Если бы такую норму вводили в 20-е годы, народ бы ее не принял, ибо большая его часть была крестьянами и жила в собственных домах.
Дом и квартира различаются принципиально: по воздуху, объему, примыкающему к дому двору, возможности использовать принадлежащее семье пространство и т. д. Отдельная квартира по-хрущевски — это перевертыш, последствия которого мы до сих пор испытываем. Миллионы людей живут в хрущевских квартирах и даже не надеются что-то изменить. Самое страшное, что они не осознают, насколько такие условия жизни искажает их личность.
Пытки в согласии со СНиПом
Десятки миллионов людей наших сограждан видят в квартире большего размера осуждаемое и презираемое богатство. С какой стати сосед купил себе огромную квартиру — 180 квадратных метров, когда семье полагается 60?
Существуют так называемые СНиПы — санитарные нормы по поводу строительства: сколько человеку нужно кубов воздуха, света, пространства и т. д. В хрущевской квартире для семьи более, чем из двух человек, эти нормы просто арифметически не могут быть выдержаны.
Есть и другие нормы. Я как ректор института страдаю из-за того, что мне нужно помещение для студентов. Нормы СНиПа и Роспроднадзора для обучающихся в пять раз превышают норму для жилых помещений. Но в жилье человек живет круглые сутки, а учиться приходят на пять-шесть часов! Даже здесь ощущается противоречие.
Вспомним «Собачье сердце»: разговор с профессором Преображенским по поводу комнат, которые он использует. У него-то логика вполне здоровая. Кабинет не может находиться ни в столовой, ни в спальне.
Мы отвыкли понимать, что столовая — место, где едят. А мы едим на кухне и даже не задумываемся, что это противоречит человеческим и санитарно-эпидемиологическим нормам. Если вы захотите организовать кафе, вам скажут, что кухня от места, где люди едят, должна быть отделена на определенное расстояние.
Даже современные, не хрущевские, квартиры все равно искажают человеческий образ жизни. С психологической точки зрения, если люди не могут пройти по квартире, не задев друг друга, — это пытка.
Существует Европейская Конвенция о пытках, Россия ее подписала. Пыткой признается содержание человека в помещении без окон и света, в помещении, в котором недостаточно воздуха (есть норма, сколько должно поступать кубометров свежего воздуха в час). А мы нередко живем или работаем в условиях полуподвальных или подвальных помещений…
В последние годы мы много говорим о демографической катастрофе, реально существующей в нашем народе, о поддержке семьи и так далее. Одним из факторов того, что значительная часть современного молодого поколения, способного вступать в брак, в него не вступают, а те, которые состоят в браке, не рождают детей, является искаженное представление о достатке для семьи и человека.
Фото: One37, photosight.ru
Уединение как условие развития
Думаю, что достаточный дом для семьи такой, в котором каждый человек чувствует себя не просто уютно, комфортно (это зависит от самих жильцов, как они устроят свой дом), а в котором каждый имеет место уединения.
Уединение — необходимое условие не выживания, а нормальной психологической жизни. Это место, где человек может отдохнуть, собраться с мыслями, побыть в тишине, не слыша через стенку, что слушает его внук или сын, как ругаются соседи, какого размера сверло в дрели у соседа. Он должен остаться в тишине, чтобы помолиться, подумать о прошедшем дне, наметить планы и просто восстановить свои силы.
Человек общаги
Кроме того, человек должен иметь место для своих вещей. Если человек лишается минимального количества нужных ему вещей, у него исчезает чувство собственности. Собственно говоря, социалистическая идеология и стремилась к тому, чтобы избавить человека от этого пережитка прошлого.
Так вот, как только человек теряет чувство собственности, у него исчезает и уважение к чужой собственности.
Миллионы наших сограждан живут, жили и выросли в общежитиях. Я в общагах тоже жил и знаю, что это такое. Общаги — не только студенческие, но и рабочие — создают особую психологическую личность, в которой нет «своего» и «твоего», в которой нет почтения к понятиям уединения и уважения к чувствам других (их невозможно соблюсти там, где нет границ личности), нет уважения к чужим вещам, чужой собственности.
Однажды я вернулся со смены, а на моей кровати сидел неизвестный мне человек и рылся в моем чемодане. Когда я вошел, он не испугался, а продолжал рыться и поинтересовался: «Парень, у тебя нет хорошего галстука?» Я говорю: «А что ты тут делаешь?» Он отвечает: «Я иду на танцы, и мне сказали, что у тебя хорошая одежда. Хочу взять». Я спрашиваю: «С какой стати?» Он удивился: «А что такого? Мы же все меняемся: кто-то брюки дал, кто-то — рубашку, ты — галстук».
Это не было с его точки зрения насилием или воровством — просто так привыкли жить. Это результат отсутствия чувства собственности к личным вещам.
Достаток как минимум
Достаток — это, прежде всего, человеческое жилище, дом. Кроме этого, достаток — это то, чем человек может воспользоваться: земля, вода, воздух, лес, часть улицы, сад. Нередко слышу такой аргумент: «Если каждый человек будет владеть всем этим, то на всех не хватит». Оказывается, это не так. Пока людей не так много на Земле, чтобы на всех не хватило. Пока проблема как раз обратная, и особенно для нашей страны.
Достаток — это когда вы можете обеспечить своей семье не только пропитание и ремебелировку квартиры, а еще и образование и здравоохранение.
Дальше каждый определяет для себя сам. Я вас уверяю, что очень многие люди в понимании своего достатка совсем не изобретательны. Очень многих людей просто удивила бы умеренность своего достатка.
Мое предложение заключается в том, чтобы понимать достаток не как минимум человеческой жизни. Минимум предполагает что-то усредненное, тогда как все люди могут жить по-разному. Кому-то нравится городская квартира, у кого-то будет дом на землей, для кого-то мансарда под крышей, а кто-то поедет на Гавайи и будет жить в хижине. Для всех — по-разному.
Но, так или иначе, достаток определяется человеческой природой и человеческим духом, а не метрами, килограммами или денежными средствами.
Богатство не по Марксу
Теперь попробуем отнестись к богатству совершенно с другой стороны. Богатство мы часто понимаем как некоторую роскошь, некоторый запас денег, некоторый запас вещей. Но, так или иначе, его кто-то чем-то зарабатывал: если не мы сами, то наши родители, дедушки, бабушки. Иными словами, в основании любой формы богатства или достатка всегда есть человеческий труд, все это кем-то когда-то приобреталось, складывалось, накапливалось. Покупали землю, создавали проекты, строили дома, покупали картины, мебель, драгоценности, все это передавали по наследству.
Труд — это не просто копание ямы или работа конвейера. За трудом всегда стоят человеческие способности, интеллект, замыслы, планы, опыт. И здесь мы подходим к самому фундаментальному положению: богатство человека определяется тем духовным багажом, который он имеет. Сюда надо включить все: его образование, его связи, знакомства, его знания страны, предмета, которым он хочет заниматься, его таланты и особенности психики. Один любит общаться с людьми и ему нравится административная работа, а другому нравится сидеть дома и зарабатывать как-то иначе. Все мы разные.
Главное, что богатство — это не только то, что у нас на счету. Богатство — это то, чем мы обладаем во всей совокупности: наше происхождение, наша культура, наше воспитание, наше образование, какой институт человек закончил, у кого учился, как учился.
Мы часто говорим: «Я — бедный человек!» Если вы — москвич, вы уже — не бедный человек. Если вы воспитаны (что у нас в последние десятилетия обесценилось), это — богатство. Просто вы не знали, где оно проявляется и как его оценить.
Нам кажется, что благовоспитанный человек — беднее, чем невоспитанный, но зарабатывающий. Мы думаем, что богатство зависит от хорошей работы, то есть — зарплаты. Но зарплата — это совсем не главный источник нашего дохода. Наш достаток складывается из десятков самых разных статей, прежде всего, из нашего наследия-то, что дала нам наша семья. Не всем достается наследие в виде материальных благ, но моя семья подарила мне жизнь, самого меня, воспитание, язык, традиции. И это тоже — мое богатство.
Нет человека, не обладающего ничем, совсем бедного в духовном смысле. Господь наградил каждого. Сумеет ли человек воспользоваться своим даром — сложный вопрос. Сумеет ли сделать достатком свое дарование?
Равенства не существует
Люди очень разные, и Господь дает нам разные призвания, разные способности и разный призыв. Поэтому идея о равенстве — чудовищная, антихристианская, антибиблейская, дьявольская идея.
Мы равны перед Богом как подобие, как бессмертная душа, мы равны, как личности. А с точки зрения наших природных, интеллектуальных, социальных качеств — нет, мы не равны. В Библии в книге Исход Господь повелевает Моисею назначать на каждый род старшин: десятиначальников, сто-начальников. Господь говори ему: «Выбери себе достойных». Это выбор по призванию — начальников, достойных управлять. Никакого равенства.
Невозможно и равенство в достатке: одному нужен дом, а другому квартира. У меня есть друзья, не желающие иметь автомобиль — для них это страшно, это помеха. Другие горят желанием купить подороже.
Дочка одного моего друга сказала: «Папа, если ты купишь „Запорожец“, я уйду из дома».
Молодой человек говорит: «Я не могу покупать на рынке одежду!» Я удивляюсь: «Почему?» — «Это неприлично!» — «Почему? Она плохая?» — «Нет, она не плохая. Но одежда должна вот такой!»
Это проблема не достатка или богатства, а страстных стереотипов, искажающих нашу жизнь.
Накопительство как историческая патология
Увы, в той или иной степени многие из нас обладают какими-то страстями, которые можно было бы отнести к сребролюбию. Скажем, любовь ходить по магазинам, покупать, хранить, копить.
Есть совершенно патологические формы накопительства, но они и выглядят как патологические. Одна из таких форм, очень печальная и трагическая связана с нашей историей. Им страдают люди, пережившие голод, карточную систему или получившие этот страх в наследство от родителей.
В 1990-е годы я как священник был в некоторых домах, где накопительство выглядело чудовищно. Например, закупалось подсолнечное масло, закупоривалось в трехлитровые банки и ставилось на нижние полки. Накоплено было, как минимум, на год-два вперед. Так же покупались крупы и мука. Все это превращалось в ничто — в крупе заводились жуки, масло портилось. Но люди не могли не покупать — они боялись (и, кстати говоря, газеты и журналы их активно подогревали: «скоро наступит голод, в Москве продуктов осталось на неделю — вы что, не знаете разве?»). Это — результат нашей истории, когда голод повторялся на протяжении жизни одного поколения несколько раз.
Я голода не застал, но помню очереди за хлебом и мукой в хрущевские 1960 или 61-й год. Я стоял, потому что ребенку тоже что-то давали. В Москве этого избежали, а где-то были бунты. Это был короткий период: лето или осень, но память семейная его сохранила.
На нашей семье это не отразилось, а моя бабушка собирала пакетики из-под сахара и бумажные вилки. Зачем — объяснить не могла. Про запас.
Осенью 1941-го стали раздавать участки под Москвой. Люди успели посадить картошку и капусту, а потом земля оказалась на несколько месяцев захвачена немцами, и у многих все пропало. А кто-то ел перемороженную и гнилую капусту, пытаясь тем самым спастись от голода. Мои отец и бабушка вспоминали об этом.
Может наступить время, когда не будет даже участка, чтобы за несколько месяцев что-то вырастить, как, например, в Ленинградскую блокаду.
Эта патология от пережитых травм, горькая и страшная, а вовсе не страсть. Люди, несущие в себе страх голода, физической нищеты, когда нечего будет есть и нельзя будет добыть еду, не могут подпадать под наше осуждение. Мы должны понимать, что в нашем народе очень сильна эта травма:история-то недавняя, сколько тут прошло?
Подытожим.
Достаток не осуждается, а благословляется, потому что при достатке жизнь устроена. Меры, где кончается достаток и начинается осуждаемое богатство, ни Господь в Священном Писании, ни Церковь не дает. Бог дал нам право, право нашей совести самим и каждому свое, определять грань между достатком и богатством.
Эта грань открыта духовному взору каждого человека. Евангелие называет погибельной страсть, а не стремление человека к обеспечению жизни себя своей семьи.
Страсть, которая может подпадать под евангельское осуждение — когда человек не может остановиться, ему все мало, нужно еще и еще покупать, более дорогие и роскошные вещи, больше золота, машин, домов… Это поврежденная, с духовной точки зрения, личность.
Жертва
Что есть «жертва»?
Допустим, у некоего человека есть определенный достаток. Внезапно у него заболел и оказался в крайней нужде друг. Должен ли этот человек взять на свое обеспечение оказавшегося в беде друга?
Он может пожертвовать из своего достатка — десятину или сколько сочтет нужным. Но брать на себя обеспечение другого человека — это подвиг. Если он на это идет, то от него требуется внутреннее соответствие подвигу. Он должен рассчитать свои силы. Сможет ли он всю жизнь содержать больного друга? Сможет ли он не обижаться, не раздражаться, не злиться на больного друга, которого взялся тащить на своей шее?
Жертва — это не когда человек должен, а когда он может.
Традиционный вопрос: «Батюшка, сколько я должен отдавать на церковь?» Во-первых, не должен, а во-вторых, пожертвовать можно не только деньги. Если богатство измеряется только деньгами, то десятина имеет только денежное выражение. Но ведь это же не так. Десятина может выражаться во времени, которое вы готовы уделить ближнему или Церкви, в знаниях, которыми можете делиться, в связях… Тогда мы можем пожертвовать очень много, ведь мы — богатые. Только надо принять во внимание все свои дарования, все свои способности: знания, опыт, работу, способности, язык.
Какая благотворительность угодна Богу?
Богу угодна благотворительность, соответствующая нужде того, кому мы хотим помочь.
Фото: otto, photosight.ru
Богу угодна благотворительность, идущая от сердца, а не от долга и не от страха. Внутреннее состояние благотворительности — от щедрости не кошелька, а сердца.
Бывает благотворительность от страха осуждения Господня — когда люди жертвуют, потому что наворовали, и их мучает совесть. Богу угодна благотворительность не сама по себе, а соединенная с другими добродетелями. А если человек ворует, убивает и манипулирует другими, занимаясь при этом благотворительностью — не уверен, что Господь ее примет.
Мера благотворительности, думаю, такая. Сколько вы можете отдать после того, как удовлетворили нужды своей семьи? Если вы все отдали, а ваши дети голодают, то это не благотворительность, а невротическая жертвенность. Кормить свою семью — это долг, в отличие от помощи чужой.
Должна ли Церковь быть бедной?
Нил Сорский проповедовал церковь бедную. Он говорил, что литургию служить надо на деревянном потире. Историки предполагают, что преподобный Сергий или его ученики так и служили.
Такая Церковь не имела никаких богатств. Деревянные храмы, облачение из самых простых тканей без украшений. Но основное, магистральное развитие церкви пошло по пути Иосифа Волоцкого. Церкви богаты.
По мнению преподобного Иосифа, это богатство нужно, чтобы учить, содержать больных, лечить, создавать библиотеки, вести активную социальную работу, в том числе просветительскую, в том числе создавать произведения искусства.
Я думаю, что Церковь может быть и бедной и богатой. Вопрос, для чего.
Мне сегодня пришлось иметь разговор с одним монахом из Питера. Он получил большие средства на различное оборудование, в том числе на радио и видео. Говорю ему: «Хороший у вас спонсор». А он ответил: «Спонсор дает деньги на позолоту куполов, а мы чуть-чуть оттуда отнимаем и покупаем то, что нужно для культуры».
Я тоже стою перед проблемой: надо издать семилетний труд, и нужно-то немного, а не могу найти денег. На купола дают, на кирпичи дают, а на книги не очень.
Деньги в церкви — вообще очень больной вопрос. Церковь до сих пор не знает: основывать свое экономическое существование на свободной благотворительности (кто сколько хочет, тот и пожертвовал), на приходских взносах, как за границей, или перейти на полное государственное обеспечение, как в некоторых странах Европы, где люди платят церковный налог соответственно своему самоопределению.
И в той, и в другой, и в третьей системе есть свои плюсы и свои минусы. И я, честно говоря, не знаю, как правильно решить этот вопрос.
Хороший пример в 90-е годы подал настоятель одного из московских храмов. Он сказал: «Никаких денег не берем. Каждый приносит, сколько может». И сам положил 15 тысяч рублей, что было тогда огромными деньгами — можно было дачу или квартиру купить.
Есть приходы, которые так и живут. Но это — сложный вопрос. Сейчас не хватает денег даже на уплату коммунальных платежей.
Чего греха таить — плохо, когда в церкви деньги, из Евангелия вы это знаете. Но я не знаю, как эту больную проблему решить, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
Читайте также:
Десятина, налог на Церковь или пожертвование? ОПРОС