Накануне дня рождения Церкви, под Пятидесятницу, уместно вспомнить о том, что такое христианская община в целом и для нас, в частности. Все знают, что община – элементарная ячейка церкви, однако до сих пор нет общего мнения о ее сути.
В русском православии наиболее заметный интерес к общине проявил протоиерей Александр Шмеман. Он пытался нащупать личностные фундаментальные связи христиан. Что-то нашлось, но эту теорию он не смог преложить в практику. В прикладном плане его очень огорчало, что церковь Нового Света и ее учебные заведения не стали для прихожан небесной семьей, а превратились в американские клубы русскости. Его можно понять. Вот, на Литургии христианин поднимается на божественные высоты, а после приземляется с пятидолларовым пожертвованием, чаем, и пирожками. Шмеман тосковал о приходе, подобном общинам первых христиан
Христиане смогли определить такие сложные термины как усия и ипостась, а с общиной не получается. Почему так?
Приходская провинциальная версия общины-light — это прихожане, пожертвования на строительство храма и чай с разговорами. В Москве к этим признакам может добавиться необременительный социальный патронат. Но душа протоирея Александра тосковала о чем-то значительно большем. Ему грезилась община жертвенного порыва и общей жизни.
Он так и не смог придумать, как Литургию связать с повседневностью. Остался открытым вопрос, чем должна быть мотивирована община и в каких формах она должна реализоваться практически.
Сегодня последователи отца Александра ищут ответы на эти вопросы. Они часто обращают свои взгляды на современную Грецию и Запад. За годы, когда мы были покорены советской властью, у них накопился некоторый опыт жизни в современном мире. Очевидно, что душой общины должна являться Литургия. А Литургия должна быть христоцентричной.
В Греции стали переосмысливать образное содержание таинства, а на Западе – степень участия в нем прихожан.
Этот интерес отражает популярность для современных интеллектуалов нашей церкви идей греческих новостильников. Например, традиционная церковь думает, что малый вход на Литургии означает выход Христа на проповедь, а новостильники с печалью замечают, что в древней Церкви этого не было. Они утверждают, что это место значит только то, что написано в служебнике. Там написано, что иерей молится о том, чтобы с выносом Евангелия был сотворен выход сил небесных. Или: нужно ли служить ли утреню вечером или утром, читать ли Евангелие на современном московском суржике или на старославянском? Старостильники тихо борются с новостильниками об интерпретациях, однако их борьба — вчерашний день христианской Европы.
А что там с общиной на Западе?
Исследование Литургии на Западе вылилось в «литургическое движение». Оно возникло в начале двадцатого века, как результат нового качества паствы. Из зрителей Литургии они превратились в ее осмысленных соучастников. Они стали достаточно образованны, энергичны и требовательны к себе. Они подняли древние тексты. Они стали искать себе место, отведенное им древней Церковью.
Труды Шмемана и ностальгия – во многом результат влияния этого мощного движения. И это не вымышленная проблема. Наша паства тоже сильно изменилась. Если в деревнях еще остаются островки ритуального и бытового благочестия, чудом уцелевшего после коммунистического погрома, то в городах паства выросла до чтения книг Григория Паламы и Игнатия Брянчанинова. И наши прихожане тоже стали искать себе новое место в церкви. Они стали формировать запрос клиру вне ритуальных отношений. И совершенно естественно возник вопрос о формах существования православного сообщества, об общине.
Возник, но не имеет даже приблизительного решения.
И оказалось, что все знают «как не надо». Стали уже привычными призывы не дружить с «этим» государством, стать гонимой церковью, принять буддийскую благодать смирения, примерить толстовство или французские свободы. Но поразительно не то, что люди находят недостатки, а то, что никому не интересен положительный идеал.
Публикуемые ныне журналистами «печалования» по поводу общинной жизни христиан имеют оттенок легкой фронды и представляют скорее литературное творчество, чем серьезный поиск. Для отца Александра это было личной трагедией. До сих пор ожидаемая им община так и не была нигде принята (исключая, не он будет помянут, отца Георгия Кочеткова). Ошибка кроется в том, что исследователи неверно понимают сущность общины, форму и ее функцию.
В математике есть метод от противного. Если трудно сформулировать мысль прямо, то ее можно синтезировать из отрицательных высказываний. Синтезируя, таким образом, «положительный» идеал из критических замечаний мы можем составить портрет новой Церкви, ожидаемой «печальниками». Она должна быть:
— Обязательно бедной. Даже нищей
— Не дружить с Этим государством
— Гонимой
— Толерантной
— Малочисленной
— Благородной и всепрощающей. Обиженной и гордой одновременно.
— Элитарной
— Строго равноправной
— Замкнутой. Свой суд. Свои нормы. Свой Устав. Своя касса.
Обобщая, можно отметить главную идею такой новой гипотетической церкви — жесткое противопоставление себя государству и любой иерархии. Что-то вроде духовной анархии – «матери порядка». В воздухе витает создание христианского общинного «демократического» шариата — параллельного свода правил жизни вне территории гражданского права. Также легко читается призыв к добровольному уходу в культурное и социальное гетто.
И чем дальше проявляется этот запрос, тем яснее становится, что эти свойства все больше и больше соответсвуют не новой церкви, а являются свойствами диаспоры. То есть, существует запрос сформировать диаспору с христианским уклоном. Христианский кибуц или православный колхоз — сегодня очень востребованные модели. А что? Существование диаспорой привычно и выгодно во многих отношениях.
В последнее время в церковь пришло много случайного народа. Они привнесли не только советский дух, но многочисленные этнические и культурные пережитки. Так, народ, родившийся в СССР, и привыкший к советскому единомыслию и авторитарности страстно ищет духовной диктатуры старцев и стариц. Сидельцы московских диссидентских кухонь транслируют свой особенный кухонный идеал фронды в церковную среду. С тоской по большой семье приезжают в город и наши крестьяне.
Они все ищут новое в форме старого.
Если мы присмотримся к тому новому что появилось у нас на волне моды, то увидим, что это «новое» хорошо забытое старое. Сегодня наиболее популярна в околоцерковных кругах идея монастырского устройства мира. Но эта модель уже была опробована ранее и была положена в сундук испанцами. Идея монастыря-государства была реализована в Парагвае в семнадцатом веке и просуществовала там более ста лет, пав в борьбе с королем. Монахов-организаторов выгнали насовсем из Южной Америки.
Кажутся новыми и российские догадки об еще одном «новом-старом» — социальном служении. Сейчас позиционируется, что это движение должно стать доминантой церковного служения. Такое доминирование уже имело место на Западе в такой форме, что новый папа вынужден был расставить акценты и сделать замечание, что церковь не должна быть равна отделению социального патроната, собесу или больнице. Он отметил, что смысл Церкви, прежде всего, в свидетельстве евангельских истин и в исповедовании Христа.
Западная Церковь настойчиво искала и другие формы новой организации церковного сообщества, о которых отец Александр Шмеман только мечтал. Одним из ярких эпизодов такого поиска стал призыв к французскому клиру пойти в народ. Священники стали устраиваться на заводы рабочими, жить на трудовую зарплату, участвовать в забастовках, и в результате пришли к выводу, что затея просветить заводы и фабрики провалилась. Другие формы прижились, как например, общество Святого Эгидия в Риме – база волонтеров, помогающих обездоленным, без четкого набора участников. Любой может туда прийти когда угодно и посильно помочь несчастным. Чем не община?
У нас сегодня в церковной мысли, культуре, в иконе, архитектуре, песнопении прослеживается яркая тенденция к реанимированию патриархальных древностей. «Вперед назад» или «нам бы такое новое, чтобы как старое, а старое — чтобы как новое» (с). Однако в этом поиске среди старых моделей мы не находим образцов общины в Византии. В Византии не было мирских и приходских общин, в том смысле, в котором они ожидаются у нас.
Обратим теперь внимание на ранний христианский Рим. Страшно представить себе апостольскую общину, переведенную в реалии Российской Федерации. Вот вдруг соберут общее имущество и заживут одной семьей: миллионер и уборщица, физик и лирик, иерей и дворник. Можно только содрогнуться от идеи общего питания, общей кухни и досуга. Нетрудно представить, что скажет мамаша, когда любимому сыну не выдадут летом мороженого, запретят прививки, или община решит, что парню нечего делать в Кембридже, а надо поступать в одесскую семинарию. Что будет с жильем для супружеских пар и мест для странников?
Шмеман имел ввиду плавное перерастание общины земной в общину небесную. Наверное, он имел виду вступление всего человечества в некий мега-монастырь, или что-то подобное, что может вырасти из земного ростка в Царство Небесное .
То есть, мирянам предлагается то, что сегодня не реализовано даже в монастырях. Недавно писали, что монастырь – место, где люди, любящие Бога собрались вокруг Чаши. И последовал резкий вопрос: «А о каком конкретно монастыре идет речь?» Ведь простое дружеское и доброе мужское общежитие – большая редкость. А про то, что собрались романтики Чаши – это точно преувеличение. А тут предлагается мирянам взять высоту, которая не покорилась инокам.
В идеале оно так. Но в реальности – это некая инъекция коммунизма или социализма в духовную область. Боже упаси. Духовный коммунизм вполне может превзойти коммунизм обычный по своим последствиям и опасностям.
Ну, а в чем положительный идеал?
Рассмотрим пространство, в котором мы живем. Мы привыкли ругать Россию и Европу, забывая, что большая часть государств планеты еще не вышла из языческого средневековья. Забываем что в этих странах любовь, верность, порядочность, честность и отношение к личности шокирующе отличны от христианских. Наша Европа, прежде всего, продукт деятельности христиан. Ее создали миллионы трудолюбивых и честных людей, живших, в меру сил, во Христе. Они создали пространство грандиозной Сионской горницы размером с континенты.
Кроме физического пространства христианством наработано пространство культуры. Есть огромный опыт отношений церкви и общества, опыт сосуществования с государствами разных формаций. Юриспруденция Пакс Христинаны, государственное устройство, картинные галереи, наполненные произведениями христианской тематики, отношения между людьми, этикет, наука, музыка – все это косвенный продукт именно христианской цивилизации.
Итак, есть христианское пространство.
Теперь о жизни внутри этого пространства. Многим кажется, что апостольство – это коммуна круглого стола. Но первая апостольская община – это не сидение на одном месте вкупе. Даже, более, того – это менее всего сидение на одном месте. Деяния апостолов были совершены в рассеянии той компании, в которой они находились в Сионской горнице. Апостолы, память которых мы совершаем, разошлись по миру в одиночку. Фома — в Индию, Нина – в Грузию, Петр и Павел – в Рим. Если бы они не вышли из Иерусалимской общины, то ничего бы и не произошло. Эпохальная заслуга христианской Европы в том, что ее люди смогли выйти из рамок катакомбного сознания и увидеть, что общиной является весь мир. Эта цивилизация христиан и миссионеров создала настоящего гражданина Неба. Без границ, без национального эгоизма и комплексов, без кружковщины. В самом деле, живя в общине-кружке надо предполагать, что существуют люди вне общины, отношение к которым будет иным, чем внутри нее. И что это будет за христианство?
Скорее всего, мы просто неправильно видим христианское пространство и его заполнение нами. Нам видится приход или община, привязанная к храму. У апостолов приход – весь мир. У нас ожидается единение прихожан одного храма. У апостолов – стационарная община – это только база, на которую они возвращались время от времени, да и то не все. У нас мыслится, что настоятель храма есть тот, кто объединяет и руководит приходом-общиной. У апостолов не было батюшек-руководителей. Их держал в объятиях Сам Христос. Возможно, мы недооцениваем эти объятия. Мы как-то не замечаем, что Бог нас всех держит в объятиях, независимо от приходов. Мы часто гипертрофируем руководящую роль настоятеля. У апостолов была развита самостоятельность, у нас позиционируется приходская организационная пирамида.
Могут сказать: «Так ведь то апостолы, а то мы!» Но сегодня у Христа нет других апостолов и учеников кроме нас. Осознание своей бездарности и безответственности ущербно для христианина. Мы все имеем печать Духа Святого, дары которого не имеют количественной характеристики. И поэтому каждый из нас владеет дарами не меньше, чем они были у Его первых учеников. Отрицать – это значит оправдывать свою лень и халтуру перед Богом.
Мы видим, что пространство, общину и личность апостолы понимали гораздо шире, чем мы. Синтез этих составляющих частично отражен в идее Симфонии.
Возможно, идея Симфонии, выраженная Соловьевым не была полным и адекватным выражением христианской сути нашей цивилизации. А модель Симфонии византийского образца архаична и невозможна из-за отсутствия монархии. Однако успех идеи Симфонии объективен. Симфония предполагает не кустовое или приходское изменения пространства, а глобальное. Суть его — в масштабном апостольском служении каждого христианина и проникновении миссии во все области жизни. И работа еще далека до завершения.
Мы сказали несколько слов о пространстве и носителях христианства, а теперь несколько слов о деятельности.
Отметим главную цель древней общины – миссионерство. Апостольское служение в России, в его привычном понимании, и сейчас, и раньше было явлением малознакомым. Россия не справилась с миссией на Кавказе и в Средней Азии. Успех на малолюдных северных просторах – единственное утешение и опыт. Но миссия не окончена. Она должна быть продолжена. Осознание этого факта – повод для понимания современной общины, как института апостолов.
Однако, существует миссионерство и другого рода — внутреннее. В этом успех был более заметным. Труды миллионов праведников позволили России остаться в семье христианских народов. Русские праведники, без сомнения, займут целые кварталы в Небесном Иерусалиме.
Личное свидетельство о Христе сегодня является важнейшим мирским служением Христу. На работе, в семье, в миру. Это у коммунистов для того, чтобы перевернуть мир, нужен рычаг. А для христианина таким инструментом является свое доброе сердце, постепенно меняющее пространство вокруг себя. Для того чтобы стяжать мир внутри себя, по слову преподобного Серафима, и спасти вокруг себя тысячи, необязательна общая касса, молитвы дежурного по Часам в часовне, строго совместная молитва и общежитие. Поле приложение трудов христианина сегодня — не только приход. Оно гораздо больше. Это весь мир, с которым он соприкасается.
Дары, преподаваемые Христом в таинствах пресуществляются независимо от того, пришли общинники или захожане. Мы можем пить чай на приходе или не пить. Мы можем остаться со священником после службы или сразу пойти домой. Не в том дело, что пьем мы чай в трапезной или имеем общие финансы и работу. Послушать священника за чаем после Литургии очевидно полезно. Его помощь в служении мирян необходима. Однако нужно быть внимательным, чтобы не сузить мир апостолов до кружка.
Потому что Бог и Его благодать разлиты по всему миру. Она преподается не только на приходе, в семинарии или на Афоне. Бог устроил этот мир гораздо шире и прочнее.
Главное в христианстве — все же не приход. Это только одна из форм организации нашей жизни. Формы общин стали разными. Московский автобус «Милосердие» принимает всех желающих каждую ночь без различия звания и степени общинности. Чем это не община? Чем не миссия и наше обычное место работы, или любое другое место, где нам приходится бывать. Разве только на приходе мы чувствуем на плече руку Бога?
Работу Божию можно без особого труда найти в деревне, в геологической партии и в Кремле, в больнице и школе. И даже дома.
В христианстве спасаются не избранным народом, приходом, или командой. Спасаются лично, хотя и в лоне Церкви. Быть хотя бы единственным христианином на своем месте, быть общинником хотя бы одному Христу – этого вполне достаточно для спасения.
Даже если ты один христианин среди работников буровой установки в Сибири, то это не должно пугать. Сегодня информационные потоки настолько сильны, что вполне доступны проповеди и наставления всех вселенских патриархов, любые труды святых отцов, наставления почти всех праведников и подвижников. Конечно, живое наставничество лучше, но не будем снимать со счетов направляющую мощь христовых таинств, близость Бога и Его промысел. Мир более прочен и надежен, чем можно думать. И мы в нем многое можем, даже в одиночку. Быть хотя бы единственным христианином на своем месте – этого вполне достаточно для спасения
Мы сегодня, вспоминая апостолов, собравшихся в Сионской горнице, должны четко понимать, что каждый из нас — апостол малого круга. Раз мы — Его ученики, раз у нас на груди крест, то и мы, подобно Петру и Павлу, должны войти в свой Рим. Для внутреннего апостольства у нас есть все необходимое: Литургия, воскресные школы, друзья-христиане и самое главное – Бог. Нам нужно переключить масштабность восприятия пространства церкви и увидеть, что община уже существует – это весь мир. Что по-прежнему за литургическим столом восседает Сам Христос, а мы принимаем Его дары. Весь мир – это большая Сионская горница. Настало время нашей взрослой самостоятельности и собственной проповеди. Не стоит избегать личной ответственности и прятаться за спину друг друга, играя в фолклорную первобытную общину.
Вообще, двадцатый век привнес в жизнь Церкви много нового, что останется уже навсегда. Особенно ценное приобретение – самостоятельный христианин, готовый к миссии. И то, что церковь давно уже вышла за ограду прихода.
Родной приход для нас сегодня, как Иерусалим для апостолов, – база, с которой они, укрепившись духом, расходились в мир проповедовать Христа. И мы, причащаясь на своем приходе, также должны идти в нашу большую семью – в общину человечества. Этого для спасения вполне достаточно, а объятия Христовы — они распростерты повсюду