Книги по истории ХХ века протоиерея Георгия Митрофанова всегда порождают многодневные острые дискуссии. В прошлый раз спор развернулся о Власове. Новая книга — «Русская Православная Церковь на историческом перепутье XX века» — появилась в новостных лентах после того как о.Георгий сказал на презентации: «Меня совершенно не интересует судьба той страны, которая называлась Советский Союз, а теперь называется Российской Федерацией. Я не могу гордиться страной, которая так истребляла Церковь».
Что произошло со страной и Церковью после революции? Как оценивать политику лояльности светской власти со стороны Церкви? Должен ли христианин быть патриотом, невзирая ни на что? Отвечает настоятель храма святой мц. Татианы при МГУ протоиерей Максим Козлов.
Промысл Божий в истории Церкви
— Можно ли, как предлагает протоиерей Георгий Митрофанов, говорить о трагедии, о драме Церкви в XX веке? В чем она состояла?
— Отец Георгий Митрофанов актуализирует важную тему в церковной истории, нуждающуюся в глубоком и основательном осмыслении и исследовании: как жесточайшие внешние гонения, подобных которым Церковь никогда раньше не переживала, сказались на ее внутреннем бытии, на отношения иерархов, клириков, православных мирян друг ко другу. Что происходило в самом историческом институте российской Церкви в период гонений.
Это действительно часто были трагические разделения, противостояния, непонимания между своими же. В том числе, непонимания между людьми, которые сейчас вместе причислены к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских.
Протоиерей Максим КОЗЛОВ, настоятель храма Мученицы Татианы при МГУ
Это, несомненно, предельно драматическая и тяжелая ситуация для церковного бытия. Но тем более мне представляется неосновательным нынче искать однозначно правых и однозначно виноватых. Мы не жили ни в 20-е, ни в 30-е годы, и не нам сейчас расставлять такого рода этические оценки.
Думаю, что в конечном итоге мы придем к признанию промыслительности того, что на протяжении ряда десятилетий Церковь наша существовала как на уровне официальном в глазах власти в лице института Московской Патриархии, так и в виде Русской Православной Церкви Заграницей, в качестве общин непоминающих — и все это было перед Богом единое русское Православие.
Об этом я готов сказать слова, которые часто и безосновательно применяют к межконфессиональным отношениям: эти перегородки до неба не достигали. Когда исторические обстоятельства изменились, эти перегородки и перестали восприниматься как нечто непреодолимое — в частности, так произошло объединение Русской Православной Церкви с Русской Православной Церковью Заграницей.
Когда Церковь перестает быть Церковью?
— В каких случаях перегородки до неба доходят? Когда Церковь перестает быть Церковью?
— Община перестает быть частью Церкви, когда ее вера перестает быть тождественной вере Вселенской Церкви, когда происходят кардинальные нарушения в ее каноническом строе, утрачивается епископат, восходящий через преемство хиротонии ко святым апостолам. Например, нельзя назвать Церковью общины старообрядцев-беспоповцев, в которых нет подлинной иерархии, какие бы симпатичные элементы русского быта и уклада ни сохранялись в беспоповческих общинах.
В этом смысле, говорить, что Русская Православная Церковь каким-то образом перестала быть частью вселенского Православия, представляется экклезиологически совершенно неосновательным.
— Оставались ли Церковью обновленцы?
— Обновленцы, как нам всем известно, ввели столько канонических «новаций» в бытие Церкви, от многоженства клириков и женатого епископата (этот перечень можно умножать и умножать) до совершенно неоправданных литургических реформ и деканонизации святых, социально не близких советской власти, уж не вспоминая об их разрыве с каноничной церковной властью, что говорить о тождественности их строя с Церковью — просто не приходится.
— А то, что их признавали некоторые Православные Церкви?
— Об этом можно говорить подробнее, следует учитывать подводные течения в политике греческих Церквей, но основной причиной была недостаточная информированность о том, что из себя представляет обновленчество.
Два отечества христианина
— Каким должно быть отношение к своей стране у христианина?
— Мы не увидим в историческом христианстве космополитизма, осознание человека гражданином мира. Гражданином неба – конечно. Небо – наше первое отечество. Но гражданство в небе не отменяет нашего гражданства на земной нашей Родине. Так же, как слова Апостола Павла о том, что в Царствии Небесном нет ни мужеского пола, ни женского, не отменяет того, что в брак вступают лица противоположного пола, а не одного.
Мы не должны впадать в это странное и надуманное противоречие, толстовство, не должны повторять лозунги: «Патриотизм — прибежище негодяев» и тому подобное. Я глубоко убежден, именно с религиозной точки зрения христианин не может не быть патриотом своего Отечества в такой стране, как Россия – в особенности. Помимо всякого ненужного мессианизма, для нас существует один непреложный исторический факт: весь исторический путь России за пределами уж совсем теряющейся в тумане веков языческой предыстории связан с Православной Церковью. Культура, словесность, сама душа народа выкована Православной Церковью.
Поэтому при всей нашей любви и уважении к культуре аборигенов Полинезии, для нас то, что связано с Россией будет, несомненно, дороже и важнее, чем какие-нибудь экзотические там-тамы.
«Ересь» Патриарха Сергия?
— Как вы оцениваете служение Патриарха Сергия? Его часто обвиняют в соглашательстве с безбожной властью и практически в ереси…
— Да, сейчас у ряда церковных публицистов возникла тенденция камешками кидать в Патриарха Сергия, благо, сейчас какого-то мужества для этого не требуется. Коллега мой по Московской духовной академии Алексей Константинович Светозарский совершенно справедливо указал, что если вы являетесь клириком Московской Патриархии, Московского Патриархата и при этом стоите на позиции жестких критиков Патриарха Сергия, то начать нужно с себя и отказаться от собственного священного сана. Хиротония у нас от епископов, которые были в евхаристическом общении с Патриархом Сергием и его преемниками.
То, что митрополит, а впоследствии Патриарх Сергий не был банальным соглашателем и не стоял на позиции угождения властям, отчетливо видно хотя бы из его контроверзы с обновленцами. Вот уж кто были последовательными соглашателями – это обновленцы.
Митрополит Сергий находился в ситуации, когда справа находилась многочисленная расколотая оппозиция, а слева — активно поддерживаемое властями, искусственно насаждаемое обновленчество.
Мы сейчас знаем, что обновленчество кончилось после Второй Мировой Войны, а в 20-30 годы скорый конец его предсказать было невозможно. И линия, которую выбирал Патриарх Сергий, по сути дела, продолжала линию Святого Патриарха Тихона.
Вставал вопрос о нахождении Церковью исторического места в новой и, как тогда с очевидностью виделось, на долгое время стабильной государственности — при очень жестких и очень болезненных компромиссах, но при сохранении вероучительной тождественности нашей Церкви Вселенскому Православию.
Другое дело, что вокруг Патриарха Сергия были люди и не такого масштаба, и не такого полета. Совсем другое дело, что не нужно представлять его человеком, принимавшим безошибочные решения и вовсе бесстрастным и никогда не руководствовавшимся личными симпатиями и антипатиями.
Мне на сегодня видится ошибочным не столько линия его компромисса 20-30-х годов, сколь решение его преемника Патриарха Алексия I — о массовом и фактически безусловном приеме в послевоенные годы в Московскую Патриархию обновленческого духовенства.
Алексей Львович Беглов в своих публикациях показал, как катастрофически велик был процент бывших обновленческих клириков, среди епископата в особенности, и среди городского духовенства в послевоенные годы. Этот перевес в значительной мере сказался на качестве церковной жизни и породил все те упреки, которые можно предъявлять нашей Церкви в послевоенные годы и которые, кстати, дали основание в значительной мере для хрущевских гонений. Часто находились реальные поводы. Количество тогда отказавшихся от сана, при том, что уже не нужно было идти в сталинские тюрьмы и лагеря, было, увы, очень и очень велико. Это в значительной степени и были обновленческие клирики, которые после войны вошли в Московский Патриархат, а потом при Хрущеве опять ушли на страну далече.
Лояльность и предательство: границы понятий
— Святейший Патриарх Тихон в конце жизни призвал к лояльности советской власти…
— Безусловно. И хорошо бы, об этом все помнили.
— … но вот слова Патриарха Сергия: «Мы хотим считать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости которой — наши радости и беды которой — наши беды». Как относиться к этой позиции?
— Это очень болезненный шаг, особенно если смотреть на ситуацию из прекрасного исторического далека.
Но если мы хотим оставаться историками, нужно стоять на трезвых исторических позициях относительно недавнего прошлого нашей Церкви. Не столько эта фраза из интервью тогда еще митрополита Сергия, сколько дальнейшие его шаги, отличавшиеся от политики и позиции святого Патриарха Тихона, когда он стал соглашаться на вмешательство властей в кадровую политику Церкви, вызвали наиболее болезненную реакцию иерархов, духовенства и в значительной степени церковного народа. Судить нужно не столько по словами и по формулам, сколько по реальным действиям.
Говоря эти слова, конечно же, митрополит Сергий не имел в виду идеологического отождествления с коммунистическим режимом и советской властью. Я согласен принять это как констатацию, что от нахождения в конкретных государственных формах нам в каком-то смысле никуда не деться. Хотим мы того или не хотим, но происходящее с нашим народом в конкретных формах его государственного бытия будет касаться Церкви непосредственно.
Вспомним хотя бы Вторую мировую войну. Не Церковь ее инициировала, но в истории Родины все переплелось так, что Великая Отечественная война перепахала всю нашу историю, в том числе и историю Церкви.
Я бы не повторил этих слов сейчас. Однако думаю, что как Церковь мы не должны чувствовать себя связанными этими вынужденно сказанными словами митрополита Сергия. Но и видеть в них какую-то «сергианскую ересь» можно лишь с позиции крайнего ригоризма.
Отвернулись ли христиане от римского наследия?
— Можно ли гордиться страной, которая истребляла Церковь?
— Сама постановка вопроса мне кажется ложной. Вырастает некий образ страны, как французской революции, персонифицированной актрисы во времена якобинцев.
Страна-то была разная. Государство было безбожное, тоталитарное и антиклерикальное, антицерковное и антикритичное ко многому. Это было в российской исторической государственности — факт, и ни один благоразумный, трезвомыслящий, православный человек не призовет гордиться XXV или XXVI съездами КПСС, трудами Емельяна Ярославского и идеологией Льва Троцкого. Речь идет о другом. Речь идет о том, что это — неотъемлемая часть истории нашего народа, неотъемлемая часть истории нашей Родины. И, между прочим, Церковь существовала в этом государстве и на протяжении десятилетий безбожной власти не отделяла себя ни от нашей страны, ни от народа, ни от того, что там происходило.
Чтобы снять накал эмоционального восприятия, обратимся к истории: отвернулись ли христиане от наследия и от истории Римской Империи? Стали ли они говорить, что эта страна им неинтересна и не важна, что их не касается все, что в ней происходило, что три века Империи до Константина Великого – это нечто абсолютно чуждое и запредельное? А «Августу, единоначальствующему на Земли» (стихира монахини Кассии на Рождество), а несомненное преемство, которое не только не отвергалось, но всячески подчеркивалось?
Российская Федерация и Советский Союз — разные государства
— Как Вы считаете, есть преемственность у современной Российской Федерации и Советского Союза? Или вообще говорить, что это один и тот же государственный институт, не вполне правомерно?
— Государство точно не одно и то же. Любой человек, который сколько-нибудь в сознательном возрасте помнит Советский Союз и прожил там лично, а не только по книжкам о нем судит, отчетливо это различит. Даже название другое. Другая конституция, другой социальный строй. Конечно, наше политическое устройство не похоже на западные демократии, и слава Богу, что не похожи.
В сегодняшнем государстве Церковь реально свободно может развиваться, строить храмы, открывать учебные заведения для взрослых и детей, издавать книги, помогать родителям воспитывать детей в православной вере. Мы спокойно, свободно можем пересекать границы, в том числе и тех государств, которые нам не слишком симпатизируют. Никто никого не считает за это изменником Родины. У нас сегодня люди могут работать здесь, а завтра за океаном, потом возвращаться, и это тоже никто не считает предательством. Мы не связаны невозможностью личного, социального, профессионального развития, а прежде оно было доступно только для тех, кто был готов идти на вопиющий внутренний нравственный компромисс с идеологией.
Национальный вопрос
— В годы советской власти были уничтожены сотни лучших людей, это был мощный удар хотя бы даже по генофонду. Сейчас часто говорят, что русские в Российской Федерации – изгои. В этих словах есть какая-то правда?
— Это разные вопросы. Одна очевидная вещь, которую трудно отрицать: если мы пойдем на выставку фотографий начала ХХ века, например, Прокудина-Горского, будем всматриваться в лица, а потом посмотрим на среднестатистические современные фотографии тех же мест, то мы увидим разницу: ясность глаз, красота и гармония лиц… Насколько было больше внутреннего достоинства в людях, включая те сословия, которые считались низом социальной лестницы.
Безусловно, миллионы погибших в сталинских лагерях в результате правления Сталина и его предшественников, миллионы, погибшие в годы Второй Мировой Войны, не могли не быть катастрофическим ударом по генетическому облику нации, пассионарности, если воспользоваться термином Гумилева. В данном случае это констатация факта, от которого мы никуда не денемся.
Положение русского народа в современной Российской Федерации — дело другое. Народ, который является государствообразующим и определяет культуру, облик, исторический путь страны под названием Россия, на сегодня, как кажется, в значительной мере оказывается в ситуации донора по отношению к национальным окраинам нашей страны. Государственная политика такова, что приветствовать ее, по крайней мере у меня, язык не повернется. Мы часто ощущаем себя побежденными в военных конфликтах с окраинами нашего собственного государства – это очевидный упрек современным властям предержащим, на который они нам пока не дали вразумительного ответа.
— Как бы вы охарактеризовали национальную политику нашего современного государства?
— Мне кажется, правящая элита не определилась, на кого и на что она опирается и какую государственность она дальше планирует созидать. Я не могу не согласиться с неоднократно озвученной отцом Дмитрием Смирновым мыслью, что излишнее педалирование тезиса о мультиконфессиональности и бесконечного этнического разнообразия нашей страны, при реально существующей мультиконфессиональности и мультиэтничности и недопустимости неравноправия или разделения людей по религиозному или национальному признаку, делается в ущерб очевидному факту: у нас есть государствообразующий этнос. Это русский этнос, и он должен занимать в государстве под названием Россия соответствующее место. Этого на сегодня нет.
— Может, нам стоит отказаться от идеи империи?
— А у нас нет империи. У нас есть Российская Федерация — светская республика с президентским правлением. О чем мы говорим? Разве кто-то из реальных политиков говорит о необходимости и возможности сейчас восстановить монархию? Разве есть граждане, готовые оказаться подданными императора, а не гражданами представительского государства?
Но если под отказом от империи понимается предложение разделиться на 20 — 25 государств (Тверскую, Вологодскую, Новгородскую республики, отдать плохо населенную Сибирь Китаю, чтобы они благополучно разместили там свой миллиард), то это уже не отказ от империи, а предательство Родины и исторического пути, которым прошло единство нашего народа и нашей Церкви на протяжении тысячи лет.
Рассуждающие так — это пятая колонна внутри нашего гражданского сообщества.
Церковное диссидентство: особая позиция без риска
— Что делает церковных диссидентов таковыми?
— Это люди, которые, с одной стороны, не склонны отказываться от статуса клириков или популярных публицистов, находящихся в ограде Московской патриархии, а с другой стороны, готовые резервировать за собою «особую позицию» — такого рода дулю в кармане.
Это иногда высвечивается на по большей части междусобойных конференциях, а прямее всего проговаривается на кухнях. Смелости в этом диссидентстве никакой нет — это даже не советские диссиденты, которые тоже, мягко говоря, отнюдь не все были героями, но хоть чем-то рисковали. Наши же не рискуют вовсе, зато очень симпатичны, как люди с «особенными воззрениями».
Тут надо как-то решиться: либо ты разделяешь взгляды, подходы, которые принципиальным образом существуют в Церкви — и тогда ты с нею, либо нет.
Это не означает, что у нас не может быть церковной дискуссии по тем или иным вопросам. Для дискуссии был создан институт Межсоборного присутствия, выдвигаемые которым документы широко обсуждаются. Есть и другие возможности изложения взглядов по самым разным вопросам церковного бытия.
Но такого рода ощущение себя, как будто я нахожусь слегка в стане врага, что я резервирую для себя право быть такой «внутренней церковью», которая состоит из людей, больше понимающих, критичнее ко всему относящихся, делающих поправки по отношению ко всему для себя и для своих — это, на мой взгляд, и есть церковное диссидентство, и явление это довольно отвратительно.
— Но это наши братья и сестры во Христе, а иногда даже и отцы…
— Мы вообще всегда должны отличать грех от согрешающего и полемизировать со взглядами, а не с личностями. Другое дело, что, по апостолу Павлу, некоторые точки зрения нужно обличать, выводить на свет, хотя бы пробуждать договоренность вещей до конца. Между прочим, несогласным с другой стороны можно предъявить много упреков (например, публике вокруг журнала «Благодатный огонь» или сайта «Русская народная линия»), но это по крайней мере люди, которые склонны все проговаривать — не всегда правильно, заблуждаясь, часто стоя на резких позициях, но, по крайне мере, честно. По поводу же «церковных диссидентов» я встречал пожелание у некоторых церковных публицистов: «Знаете, вы о выступлении N. на нашей конференции, пожалуйста, не пишите. А то это может как-то не так отозваться».
Эта двуслойность, товар наружу и товар внутрь, правда для внешних и правда для своих — то, с чем я никак не могу согласиться. Мне кажется, с этим нужно полемизировать и добиваться того, чтобы люди честно обозначали свою позицию.