«Человек безо всяких заслуг»
Нашему разговору с тётей Зоей предшествовала целая история.
Встречу она назначила возле онкоцентра на Каширке, где работает санитаркой. Тогда я ещё поразилась, каким же внутренним стержнем должна обладать пожилая женщина, чтобы пять раз в неделю проделывать на электричке путь в Москву из Тульской области и обратно.
Была жара, прикинув длину переходов в метро, мы с фотографом спрятались в тень, полагая, что пожилая собеседница появится минут через десять, а то и позже. Ровно через две минуты нас окликнул строгий голос:
«Это вы что ли, мои красавицы? Ну, и как я вас найду за углом?
И нет, разговора у нас сегодня не будет. Сменщица не получила материалы – уж не знаю, почему. И как там теперь? Вот, бегу.
Да и об чём говорить? Об отце Павле – да, а вот обо мне – совершенно незачем. Я – человек безо всяких заслуг. Баловство это».
Сказала – как отрезала. Единственное, на что удалось уговорить, – сделать несколько снимков по дороге.
«Улыбнитесь, тётя Зоя. Ну, Вы же красивая».
«Ой, знаешь, я в молодости, там, в Ташкенте игуменью одну встретила. Она лежала уж. Попросила вещи какие-то достать, развесить. Я развесила, возвращаюсь, а она лежит, прям светится.
А я молодая была, говорю ей: «Ты красивая». А она мне: «Это молодость одинаковая, а красота разная»».
На том и расстались.
Потом было несколько попыток созвониться: «Нет, ехать ко мне незачем. Я на работе, операции сегодня закончились, тут теперь ещё разбирать. А дальше у меня все электрички рассчитаны. А потом ещё огород – сушь-то какая».
Неудачным был и звонок в субботу – «Качаю мёд». И, наконец: «Ну, давай вечером, после вечерней».
И я понимала, что всё это – не кокетство, не отговорки. Просто жизнь научила тётю Зою выстраивать чёткую иерархию: сначала работа, потом – выжить, и ещё – служба, и только потом уж всякое «баловство».
А ещё я поняла, что все эти дни к нашему разговору она готовилась – может быть, припоминая цифры и даты, и, совершенно точно, взвешивая слова. Так что потом сходу выдала почти готовый текст.
Про «главного бухгалтера» и Божий промысел
«Как мы познакомились с отцом Павлом, история длинная, я вкратце расскажу. Вышло так, что я искала работу и случайно попала в собор. На работу сразу устроиться мне не пришлось, и вот я зашла в одни ворота – а навстречу мне шёл будущий мой духовник – Холчев отец Борис.
И я иду к нему навстречу и говорю: «Здравствуйте, дедушка». – «Здравствуйте, что Вы хотите, что Вас интересует?» – «Я пришла устроиться на работу». – «Кем же?»
В то время мы настолько были наивны, я, конечно, не отдавала себе отчёта. Говорю: «Главным бухгалтером».
«А, главным бухгалтером?». Солидный такой старец – в то время ему уж было к шестидесяти, может, меньше, не знаю. С посохом, бородка такая седенькая, приятной внешности, всегда ухоженный. Повернулся и пошёл в контору, где работали бухгалтера, староста там была, ещё кто-то.
Привёл меня туда и говорит: «Вот, дорогие мои, поговорите, побеседуйте с человеком, расскажите, как что есть, но не отпускайте. Найти какую-нибудь работу».
Они посмотрели мои документы, и старшая, Лидия Николаевна, говорит: «Ну, главным бухгалтером мы, конечно, не сможем Вас взять». – «Тогда хоть какую-нибудь работу мне найдите».
Они переглянулись, а тогда как раз гонение было на христианство. Но незадолго перед тем освятили кафедральный собор. Собор был огромный, на праздничные службы вмещал более четырёх тысяч человек. Хоть и преследовали, а люди всё равно ходили, ходили как есть.
Собор кафедральный, Ташкентский среднеазиатский, возглавлял его епископ владыка Ермоген (Голубев). А до того здесь была во имя святителя Пантелеимона церковь.
И вот какие были дальше мои движения? Староста говорит, что, «вот, будем освящать собор. Если есть какая ещё молодёжь, пожалуйста, приглашайте, работы всем в эти дни хватит». [1]
И я привела с прихода – ещё две-три девочки пришли. Устанавливали столы вокруг храма, помогали, пока там всё это освящалось. Народу было очень много.
А потом всё это прошло, и стали думать, куда дальше. Меня отправили на просфорню – помогать матушке выпекать просфоры. А сестру определили в швейню – у неё был талант к швейному делу, и она быстро продвинулась – обшивала священников, шила утварь всякую церковную и все украшения. Вот так время двигалось.
Про отца Павла Адельгейма
В это время на практику в наш собор приезжали семинаристы, вот так же прибыл и отец Павел. Уже женатый, рукополагали его перед этим незадолго, а лет ему было, наверное, двадцать. Он окончил семинарию, и его распределили к нам в собор. Так мы и познакомились. [2]
А вскоре у него родилась дочь. Ну, и такова, наверное, была воля судьбы – отец Павел сказал мне: «Давай, покрести мою дочь». Перечить, конечно, я не могла, да и не стремилась к этому, но батюшка просит – надо слушаться. И так вот я покрестила эту девочку, назвали её Марией.
Родилась она не в срок, раньше, но ничего – выхаживали. Следил за ней, в основном, батюшка сам. Матушка была молода, лет на пять, наверное, моложе его была, наивная – дитё есть дитё.
Отец Павел и матушка Вера
Ну, я помогать ходила в доме – где убиралась, где там что. Потом ещё прошли года – родились двойняшки. Тоже помогали – жизнь была непростая.
А потом подошло моё время – я вышла замуж и уехала, и мы почти расстались. Потом началось гонение на национальной почве, и семья отца Павла тоже вынуждена была оттуда уехать. [3] Переписывались.
Работала в одной организации – конечно, не главным бухгалтером, сначала на расчётах. А слова батюшки отца Бориса сбылись. Ещё когда я была в соборе, он меня отправил учиться в кредитно-расчётный техникум, и его я окончила за год.
Потом ещё училась на курсах повышения квалификации в Киеве три месяца, случайно попала. Принимали туда главных и старших, а я в то время была рядовой бухгалтер. Отучилась, получила корочку главбуха.
Вернулась в Ташкент, вышла замуж и уехала по контракту, тоже в Среднюю Азию, а оттуда – сюда. Мне уже тогда было пятьдесят два года, трое деток. Сын после армии сразу женился, дочь была сама, в Днепропетровске. Ну а мы обосновались здесь, жили в общежитии, как получится.
Письмо
И вот отец Павел в 2005, что ли, году прислал нам сюда письмо, вот я его зачитаю:
«Дорогие Иван и Зоя. Получили ваше грустное письмо. Мне тоже было очень грустно».
(Время тогда было очень сложное, в стране ломка пошла, а тут у меня как бы тринадцать человек семья была. И вот он утешает).
«Уныние возникает тогда, когда утрачена надежда. А нам – христианам – надежду на промысел Божий терять нельзя. Надежду потерять – всё потерять. Слава Богу, что дом строится». (Это он, утешая нас, пишет). «Раз крышу покрыли, значит, дом уже есть. По Божией милости постепенно всё устроится, сыновья встанут на ноги. Сами ведь пишете, что «не голодаем», а многим было худо.
О каких страшных катастрофах всё время сообщают нам, напоминая пророчество о приближающемся пришествии Христа. Главное, что перебраться в Россию сумели.
На прежнем месте теперь страшно, и без всякой болезни отнимают жизни. Есть, за что благодарить Бога».
(А мы смогли выбраться, поскольку такая была организация – по контракту выехали).
Конечная горькая болезнь – это к смерти, но разве кто из нас от смерти защищён. Страшна не смерть – страшно войти в жизнь вечную неготовым. «Помни последняя свои и вовеки не согрешишь», – говорят святые отцы.
Память смертная нам дана, чтобы не потерять покаяние. Помните слова Христа в Евангелии о том, что «наступает время, когда живые будут завидовать мёртвым. Тогда скажут горам: Падите на нас», и холмам: «Покройте нас».
Фото: pravnovosti.ru
Жизнь у нас тоже складывается непросто. Тринадцать лет назад организовал я школу, общеобразовательную, с церковным пением и Законом Божиим» (Это там, в Псково-Печерской Лавре).
«Уже было у нас три выпуска, а теперь государство изменило закон об образовании в церковных школах, и нет перспектив. Пока держимся, хотя никто помогать не хочет, – ни государство, ни другие приходы. А на средства одного прихода нам не справиться. Тридцать приходов и несколько монастырей – никто не протянет руку.
В те же годы открыл приют для сирот-инвалидов. Было у меня пятнадцать человек. Теперь уже выросли, надо устраивать им всем жильё.
Построил свечной завод по благословению епархиального архиерея. А новый епископ не разрешает реализовать в епархии свечи. Производство потеряло смысл, и сделанные затраты не окупились. Жаль смотреть, как хорошее дело умирает на глазах.
Мой возраст тоже такой, когда люди умирают. Не заглядываю вперёд и благодарю Бога за каждый отпущенный мне день жизни. Каждый день жизни нужно принимать как подарок в моём возрасте. Всё кончается, что во времени, нескончаема только вечность.
Новый год встречают новые могилы,
Тесен для былого новой жизни круг,
Радостное слово прозвучит уныло, –
Все же: с новым годом, старый, бедный друг!
Власть ли роковая, или немощь наша
В злую страсть одела светлую любовь, –
Будем благодарны, миновала чаша,
Страсть перегорела, мы свободны вновь.
Лишь бы только время, сокрушив неволю,
Не взяло и силы любящих сердец,
Лишь бы только призрак несвершенной доли
Не гляделся в душу, как живой мертвец. [4]
Не унывайте, Бог милостив, а мы не всесильны. Молитесь Богу о здоровье, мы тоже будем просить Бога о милости.
С любовью о Христе. Всегда помните.
Ваш Павел и Вера. 14 октября 2005 года.
Слава Богу за всё».
Ну, вот, Вам вкратце рассказала. Конечно, он умер, лик у него был чистый такой. Не моими словами сказываю, а восхищение было вокруг людей. Кто бы ни подходил, говорили: «Как будто спит». Настолько был спокоен, и вид такой благодатный».
История жизни
Тётя Зоя замолкает, и я решаюсь всё-таки попытать счастья – вдруг суровая стена да приоткроется.
– Тётя Зоя, а как Вы сами в Ташкент-то попали?
– Я родилась в Ташкенте. У нас семья была большая. Отец вербовался в Казахстан, в Казахстане жили года, наверное, три. Оттуда опять вернулись в Ташкент.
Отец был строитель, а мама – болезненный человек, да нас было пятеро. И вот в Казахстане заработали денежки, купили домик – небольшую такую хатёнку; там, на одной сотке помещалась, недалеко от кладбища, Боткина кладбище называется.
Вот там и жили, пока выучились. Ну, как выучились? Школу я заканчивала ещё в Ташкенте, а потом отец вербовался на целинные земли. Это в Казахстан – Целиноград там, ещё куда-то – там недолго прожили. Опять вернулись в Ташкент.
Паспорт я получила в шестнадцать лет. На учёбу у меня не получилось поступить – взяли девочку одну с неудом; хотели меня потом взять – я отказалась. Позже стало ясно, что промысел Божий. Учебное время закончилось – я и пошла искать работу.
Вся жизнь получилась в соборе – восемь лет я там отслужила, ну и на учёбу уезжала. Отец Борис так сказал – провидел всё. Молодёжь тогда из храма выгоняли – ну, и он решил, чтоб была какая-то профессия. В общем, сложная жизнь была – такую и прожили.
– А отец Павел и матушка – какие они были тогда?
– Отец Павел, когда окончил семинарию… Там в Киеве был какой-то старец, забыла. И он его отправил в село Гайвороново под Киевом. А Верочка, будущая его матушка, училась тогда в десятом классе. И старец его направил, чтобы он женился на этой именно девушке.
Была она с матерью, отца не было, они сами жили. Ну, как сказать, необычной скромности, наивности, доверия такого сильного – вот такая дивчина была. По тем годам им непросто было жить.
Ну, приходила я, им помогала. Во-первых, я была старше, да и жизнь меня как-то покидала чуть-чуть побольше. И я успевала как-то больше – почистить, прибрать.
А с детьми батюшка больше сам. Тогда же двойняшки появились – Аня и Ваня. И у него хватало как-то мудрости: дети хорошие.
– А с крестницей Вы общались? Получается, она ж при Вас ещё росла.
– А вот с крестницей… Да получилось так, что лежала она в постельке. Я-то на работе, а матушка – ну, наивность детская ещё. На руки почти не брала какое-то время. Батюшка приезжал, говорил: «Трогать не надо. Дети должны отдыхать. Чем больше отдыхает, тем спокойнее будет». Ну, хотелось, конечно, взять её потешкать, но некогда было.
И получилось, что не заметили, когда образовался этот самый рахит. Ну а потом пяти уже, наверное, годов он же возил её по врачам; её восстановили, она разговаривает. А во взрослости я её не видела.
И на похороны приехала, не видела её. Сказали, что она в больнице – очень тяжело перенесла его смерть.
Неожиданно спохватываюсь:
– Тётя Зоя, а фамилия-то Ваша как? Мне для статьи. Разговариваю с человеком – должна же быть у него фамилия.
– Вот про отца Павла я рассказала – хорошо, если получится у вас информация. А остальное – лишнее совершенно. Ну, зачем?
Сказала – как отрезала. Так и осталась – «тётя Зоя». Человек безо всяких заслуг. На каких мир держится.
[1] В этом рассказе нет противоречия – Успенский собор в Ташкенте действительно освящали дважды. Госпитальная Пантелеимоновская церковь постройки XIX века с 1917 по 1933 год находилась в руках обновленцев, позже использовалась под санитарный склад.
В 1945 году храм был возвращён верующим и переосвящён как Успенский. В 1957-1960-х годах под предлогом реставрации вокруг старой церкви был возведен новый собор, гораздо большей вместимости. Власти заметили эту хитрость владыки Ермогена, когда практически завершённый храм уже стоял.
Этот факт получил отражение во множестве гневных отчётов уполномоченного по делам религии Узбекской СССР, далее на руководство РПЦ началось давление, в результате которого в 1960 году он владыка Ермоген был отправлен в двухлетний «отпуск».
Повторное освящение Успенского собора, о котором здесь идёт речь, состоялось четвёртого сентября 1958 года. Единственная неточность, которую допускает рассказчица, – в 1958 году Ермоген (Голубев) был уже архиепископом.
[2] На самом деле из киевской семинарии Павел Адельгейм был отчислен, и рукоположен во диакона уже в Ташкенте – архиепископом Ермогеном.
[3] По-видимому, речь идёт о назначении отца Павла священником в город Каган в 1964. Из разговоров с рассказчицей следует, что она считала арест отца Павла в 1969 году следствием преследования немцев в СССР. По официальным данным причиной ареста было распространение самиздата.
[4] Стихотворение Владимира Соловьёва.
Фото Натальи Макаренко